И вдруг спохватился, что смолол глупость. В пути могут начаться расспросы, кто такой да откуда. Хотел было отойти от машины, но лейтенант тут же согласился взять его.
Путник мысленно выругался: ведет он себя хуже некуда и может за это поплатиться. Но ничего уже не поделаешь!
Он сидел на мягком сиденьи — давно не ездил так роскошно. Заметив, как лейтенант вытащил из кармана пачечку дешевых сигарет, порылся в сумке и вынул свои, турецкие. Угостив болтливого лейтенанта, а также погруженных в мрачные, видать, мысли капитана и шофера, стал рассказывать об аромате, качестве и свойстве этих сигарет и вообще о странах, производящих добротное курево.
— Мне кажется, что турецкие, — я имею в виду те, которые вы только закурили, — это лучшие в Европе… — Петр решил и слова не дать вымолвить офицерам. — Да, так я и говорю… Редко теперь найдешь хорошего табачка. Я был несколько дней у своего дяди, может слыхали, генерал Курт Гляке. — Он даже забыл, что совсем недавно назвался племянником совершенно другого. — Так он угостил меня вот этими чудесными сигаретами… Они, сами понимаете, теперь в цене, и курят их, как правило, только высшие чины.
— Конечно, кто же этого не знает, — мотнул головой лейтенант. — А что касается Курта Гляке, то это выдающийся известный генерал, ему и положено курить такие…
Значит, случайно встреченный солдат оказался родственником такого военного!
— Вот здорово! Очень приятно… Битте шён, наверное, приятно быть отпрыском знатного в рейхе человека…
— Ну, конечно! Дядюшка даже пытался оставить меня в штабе своей части, — оживился Петр. — Но я никогда же пойду на это! Цель одна: сражаться за великого фюрера, а не отсиживаться в штабе возле дядюшки… Фатерлянд, рейх юбер аллес!
Да, толковый солдат им попался! Все трое кивками головы одобрили его отношение к протекционизму.
Машина мягко неслась по прямой, как струна, асфальтированной дороге, местами сильно разбитой гусеницами танков. Пассажир не переставал говорить, посматривал, не покажется ли наконец Гуляйполе. Шутка ли, все время что-то рассказывать, околпачивать незнакомых офицеров сведениями о несуществующем дядюшке. С трудом сдерживал себя, чтобы не рассмеяться, — те говорили ему, что хорошо знают, слыхали о таком известном генерале от инфантерии.
Поскорее бы добраться до места! Хоть бы они не стали задавать каверзных вопросов: откуда едет, что собирается делать в городе?..
Когда у него иссяк запас слов, а на перекрестке появилась табличка «До Гуляйполя — три километра», попутчик еще успел рассказать уважаемым офицерам солдатский анекдот и сильно рассмешил их. И тогда, решил он, настало самое подходящее время расстаться.
Попросил остановить машину. Отсюда, значит, ему уже совсем близко до его части. Распрощались с веселым солдатом, позабыв о субординации. Он их еще раз угостил шикарными сигаретами — подарком дядюшки-генерала — н авто помчалось к Гуляйполю.
Петр Лазутин стоял посреди пыльного шоссе, глядя вслед убегающему «мерседесу». Облегченно вздохнул: слава богу, пронесло!
Вот и снова он на коне. Сегодня, можно сказать, самый удачный день за все время его скитаний. Как-никак, до Запорожья становится все ближе.
Он неторопливо зашагал вперед. Шел долго. Увидев громоздкий грузовик, на котором везли корову, поднял руку. Спросил, не подвезут ли его до Запорожья. Но шофер покачал отрицательно головой: не едет он туда, но может подбросить до Орехова…
Петр Лазутин поблагодарил и вскарабкался на высокий кузов.
Уже стали сгущаться сумерки, когда машина остановилась. Шофер помахал ему из кабины рукой, мол, дальше он не едет, сворачивает в сторону. Петр поблагодарил и соскочил на землю.
Да, этот день в самом деле удачный: немало километров проехал он с комфортом. Так помаленьку и доберется до Запорожья. Счастье от него, оказывается, еще не отвернулось. Главное — не падать духом. Не зря говорят: «Нет худа без добра!»
А вот где бы скоротать еще одну ночь? Да и поесть не мешает. Голод дает себя знать основательно.
Неподалеку, в стороне, показалась деревня. Позабыв о строгих приказах, он отправился к небольшой избе в густом садочке. Может, встретит добрых людей, которые дадут ему поесть и переночевать.
Постучался в окно. Послышались быстрые шаги. На пороге появилась пышная молодица, держала в одной руке горячую сковороду, а в другой — буханку хлеба. Вкусно запахло, и Петр Лазутин усмехнулся.
— Вечер добрый. Встречают с яичницей. Здорово!
— Чего же, заходите, солдатик, гостем будете, — ответила хозяйка, с любопытством оглядывая солдата. — Правда, сперва пойди к коменданту, — кивнула в сторону, — и принеси от него разрешение на ночлег.
Петр онемел. Хотел уже было попятиться назад, но из хаты вышел тщедушный и тощий полицай с карабином. Узнав, что солдат просится переночевать, поправил карабин на плече и кивнул ему, что, мол, проводит к коменданту. Тут совсем недалеко, метров двести…
«Влип», — подумал Петр.
Полицай был зол. Принесла ж нечистая сила этого немца! Вкусная яичница из доброго десятка яиц жарится там, на сковороде, да и бутыль самогонки стоит на столе, а тут надо вести этого балбеса.
— Ничего, не беспокойся, дружок, я и сам дойду! — Петр похлопал рьяного полицая по плечу.
— Тут недалеко… Но не положено солдатам ходить в одиночку без своей команды или части… Приказ строгий, — буркнул тот.
— Это меня не касается… У меня, брат, бумага. Вот она, с печатью…
— Там грамотные сидят. Прочитают. А мне эти бумаги ни к чему. — И пошел первым.
Петр посмотрел ему вслед. Зло его разобрало, — хотелось схватить и задушить. Но показался еще один полицай, направлялся к молодице на огонек.
Посмотрев колючими, как змеиное жало, глазами на задержанного, грозно потребовал, чтобы он шагал быстрее. И сам пошел рядом.
Петр попробовал было завести с ними разговор, но оба ответили, что люди они маленькие, только выполняют приказ. А то, что солдат хочет сказать, сможет изложить лично коменданту.
Петр смолк, шел, как идут на виселицу.
Село уже спало тревожным, тяжелым сном. Только из хаты, где он только что так неожиданно напоролся на полицая, доносились пьяные, хриплые голоса.
Двигались неторопливо, по бокам топали полицаи. Они переговаривались жестами. Длинная улица, по обеим сторонам которой выстроились однотипные избы с потухшими окнами и забитыми дверьми, навела на пленника уныние. Быстро темнело. На углу торчала большая неуклюжая хата с высоким крыльцом. Все окна были тускло освещены.
— Ну, вот и пришли… — кивнул полицай. — Я и говорил — недалеко…
Не дожидаясь ответа, ускорил шаг, гордо и важно взбежал на крыльцо. Но тут же спустился вниз:
— Куда же девался дежурный? Курт, слышь, Курт!
В палисаднике послышались девичий визг, смех, возня, и из-за кустарника, справа от избы, вышел длинный, мрачный ефрейтор с распахнутым кителем и взлохмаченной рыжей шевелюрой. Он явно был возмущен, что его отвлекли. Махнув девахе рукой, чтоб не смела убегать, вразвалку подошел к крыльцу:
— Чего вас черти носят так поздно? Побаловаться с молодухой не дадут!..
— Да тут, герр ефрейтор, одного солдата задержали… Проверьте. На ночлег просился к Ганке…
— Ладно, — крикнул он полицаям. Мол, можете идти. А сам подошел ближе к Петру, окинул недовольным взглядом.
— Герр ефрейтор, — возмутился Петр, — какое они имели право меня задержать? Я направляюсь в свою часть, хотел переночевать. А они, эти швайны…
Ефрейтор, дежурный комендатуры, был крайне раздосадован. Его девка ждет, а тут этот задержанный. Возмущается…
— Подождешь на скамейке, — кивнул он на крыльцо. — Я отлучусь на несколько минут… Посиди, разрешение на ночлег тебе напишу… Но подождешь коменданта, он скоро придет… Приказал без него не давать. Гестапо ищет какого-то в форме немецкого солдата, а он русский лазутчик… Тут есть фотография. Зовут, кажется, Эрнстом, а фамилия Грушко или Глушко… Ну да комендант скоро придет, разберется… Фотография в сейфе, а ключ у него… Посиди немного… Я враз… Знаешь, дело мужское… — подмигнул и выскочил за дверь.
Слова дежурного окончательно сразили Петра. Фотография в сейфе, скоро придет сам комендант, откроет сейф и покажет ему фотографию Эрнста Грушко. Что же делать, что предпринять?..
В коридоре, опершись на винтовку, храпел пьяный полицай. А там, в густых кустах, заливалась смехом в объятиях ефрейтора какая-то девица.
«Забавляются… Весна», — подумал Петр, осторожно поднявшись со скамьи.
Прислушавшись к храпу часового и возне влюбленных и увидя, как торчавшая минуту назад в кустах чубатая голова дежурного скрылась, Петр Лазутин на носках пробрался к соседнему двору, мгновенно перескочил через невысокий плетень и со всех ног побежал в непроглядную степь.
