— Привет! Что за черти? — спросил я его, пожимая протянутую руку и кивая в направлении аборигенов.
— А-а, «духи» мирные. Прибежали, чтоб вы не замочили их, перепутав вон с теми, что стреляют.
Грязные, непонятно во что одетые, в сандалиях на босу ногу, они приветливо махали нам, пожимали руки солдатам и излучали дружелюбие.
— А где наш Серега Ветишин? — спросил ротный.
— На следующей заставе. Туда еще около километра по кишлаку вдоль канала. К нему без вас, орлов, нашему батальону вообще не пройти. Посты уже месяц как обложили со всех сторон, каждый день обстрелы. Раненых вертушками вывозят под прикрытием «крокодилов». А по дороге не пройти, не проехать. Вся надежда на вас — рейдовых. Потом, когда уйдете снова на несколько месяцев, опять полная блокада. Живем сутками под прицелом.
— Ну, что ж, немного поможем, ведь мы — это «новогодний подарок» вам от командования полка, — засмеялся Острогин.
— Что ж, не расслабляться, — скомандовал Сбитнев. — Вперед, в пекло, к Сережке! Пока, лейтенант! Увидимся.
Броня двинулась дальше: пачкать гусеницы. На машинах сидели только экипажи, вся пехота брела по колено в грязи за машинами по колее.
Рота шла и подбадривала себя автоматным огнем во все стороны. Пушки и пулеметы БМП не смолкали. Пули сбивали ветки с деревьев, прорывали заросли кустарника, снаряды прошивали стены дувалов.
Где-то в глубине этих зарослей ползут, сидят, лежат «духи», которые наблюдают за нами. Выжидают, возможно, целятся, а возможно, уходят подальше. Пока, на время…
Вот и канал, идем вдоль канала.
— Ника! Со своим взводом остаешься здесь! — прокричал по связи ротный. — Мы пойдем дальше, а ты занимай оборону! Укрепишься — доложи.
Эх, я так и знал, что Вовка сунет меня мордой в самое дерьмо. Сидеть в какой-то халупе с тринадцатью бойцами Теперь я в самом пекле. Недорозий со своим взводом двинулся с ротным к Сережке. Острога балдеет У заставы на разбитой БМП. У него рядом — высокие стены, много бойцов, танки. Ротный и Недорозий сутками будут в карты с Ветишиным резаться на заставе. Только я и Голубев вынуждены сидеть между заставами. Невезуха. Не ожидал. Три своих БМП подогнал к стенке дувала, пулемет РПК поставил на крышу дома, бойцов распределил по трем постам. Тринадцать бойцов и я — всего четырнадцать человек. Не так уж мало, но и не так уж много. С какой стороны посмотреть. Но все равно тоскливо. Тоскливо и уныло. Туман, серая пелена со всех сторон. Сверху слякоть, снизу грязь. Не празднично как-то!
— Владимиров Васька и Якубов — за мной! Посмотрим, что у нас в тылу творится.
— Дубино! На связи! Остаешься вместо меня, и следите за каналом внимательно.
— Понятно.
— Не «понятно», а есть, так точно.
— Есть, товарищ лейтенант. Вы все время к словам придираетесь.
— Ни придираюсь, а к порядку приучаю.
Мы двинулись по длинному извилистому лабиринту дувалов. Ход сюда, ход туда. Арыки, тропа, стены. За стенами — виноградники, огороды, сады, сараи. И никого. Ни одной живой души. Двор за двором, сарай за сараем, дом за домом, виноградник за виноградником. Никого. По крайней мере, никто не стрельнул, ни бросил гранату. Но никто не встретил и хлебом — солью. Нам здесь не рады — это факт.
Растяжки нами расставлены, сюрпризы приготовлены для встречи незваных гостей. Можно возвращаться, отдыхать.
В укреплении бойцы разожгли костер, что-то варили, пахло вкусно. Курятина. Негодяи, где-то уже поймали кур, общипали, приготовили. Вокруг благоухало ароматным чаем. Жить уже веселее.
Хороший сытный обед, чай, свежий воздух, тишина… Курорт! Или санаторий. Стало более-менее сносно. А что я ожидал? На войне, как на войне. Война — это в основном ужасная тоска. Когда не стреляют. А когда стреляют — тоска с ужасами. В этом месте должен раздаться грустный смех.
Сон… Антракт. Занавес.
***
— Ник! Ник, черт возьми, ты почему на связь не вышел? Голос ротного был злой и противный. Связист, гад, проспал.
— Не можешь службу организовать?
— Могу.
— Так организуй! Организуй, иначе всю ночь через каждые пятнадцать минут будешь докладывать лично.
— Все понял, организую, связь будет.
— До связи.
— До связи.
Да, так прямо и разбежался — «каждые пятнадцать минут». Наверное, самого вздул комбат. Точно, наверняка сам проспал. Колесо и я под горячую руку попали.
— Колесо! Проспал?
— Чуть-чуть задремал. Минут пять.
— Может, десять?
— Может.
— Может, двадцать?
— Х-х, может.
— Колесников, черт бы тебя побрал! Не мог проспать в другой раз? Еще уснешь — убью! Спишь днем. Понял?
— Есть, спать днем.
Бойцы на постах лениво перекликались. Звездное небо, черная тьма со всех сторон, ни огонька в кишлаках.
Часовые окликают друг друга, связист вызывает экипажи БМП и отвечает роте. Двор, костерок во дворе, часовые, пускающие раз в час ракеты. Мы как бы на островке добра во враждебном безбрежном океане зла, вокруг — только ненависть и смерть.
Утром пришел прапорщик Голубев в сопровождении пулеметчика. Рожа мятая, заспанная, усталая. Все же возраст. Он постарше нас лет на пятнадцать.
— Ну что, досталось ночью от ротного? -Угу.
— Но ты не слышал, как взгрел его комбат!
— Догадался еще ночью.
— Нам прилетело бумерангом, — хихикнул прапорщик.
— Подорожник сидит у дороги, там хорошие укрепления, у него теплый кунг. «Духовской зеленки» рядом с ним нет. Ему хорошо. Лучше, чем нам.
— Это точно. А как тебе одному тут?
— Мне могло быть и лучше. А ты что, не один?
— Со мной техник, нас двое. Дежурим по очереди. У нас два поста, у каждого — БМП на посту.
— Да, ротному получше, чем нам. С Серегой ему веселей.
— Как Новый год будем встречать? Бутылка есть?
— Ты же знаешь, я не пью и тебе не разрешаю, да и не советую, ни тебе, ни Федоровичу.
— Эх, начальники, души старого прапорщика не понимаете.
Что там понимать его душу? Душа старого пьяницы. Вся его беспутная жизнь запечатлелась на лице в виде глубоких борозд, они, словно шрамы, испещрили лоб. Впалые щеки, редкая бороденка, нездоровый землистый цвет лица. Язвенник. Они с техником Тимофеем как близнецы и на лицо, и по привычкам.
Выпитая водка углубляла морщины и увеличивала их число на помятом лице, добивала желудок и печень. А, Голубев все пил и жаловался на последствия желтухи и тифа.
— Ну, ладно, я пошел обратно, грусти в одиночку, — вздохнул прапорщик и скрылся в тумане.
С его уходом я задумался. Послезавтра ночью Новый год. Надо хоть как-то отметить его. А чем?
— Владимиров, Дубино! Компот мы сварить способны?
— Способны. А зачем? — спросил «одессит».
— Новый год! Выпьем компот в двенадцать ночи.
— Лучше б водки или самогонки, — вздохнул Владимиров.
— Тебя, «наркоша», гражданка быстро сломает с твоими взглядами на жизнь. В Новый год пьют шампанское. При его отсутствии пьем компот.
Бойцы нашли алычу, сушеный виноград, на деревьях висела перезрелая айва. Сахар собрали из пайков. Будет компот!
Дубино грустно посмотрел на бак с компотом и вздохнул.
— Може брагу сделать?
— Васька, дома в деревне будешь брагу и самогон гнать, а здесь — компот. На войне трезвость — норма жизни солдата!
Сержант вздохнул и побрел к костру.
Среди ночи меня разбудил ехидный голос ротного:
— Спишь опять?
— Нет, брожу по кишлаку!
— Шутишь, ну-ну. Шути. Через полчаса снимаемся. Сначала прохожу я с взводом, затем Голубев, а потом после нас уходишь ты. Понял?
— Понял. Чего ж не понять.
— Куда идем? Домой?
— Скажут, когда выйдем из «зеленки». Тишину ночи растревожим шумом техники, как бы засаду нам «духи» не организовали на выходе. Хорошо хоть то, что сейчас три часа ночи и уходим на предельной скорости, перехватить не должны.
— Зам. комвзвода! Буди солдат, только тихо! — принялся я тормошить сержанта.
— А, шо! Товарыш лейтенант, «духи»? Напали? — сонно запричитал Дубино.
— Нет, все в порядке, просыпайся скорее.
Сержант Дубино понемногу приходил в себя, начинал соображать.
— Нэ напали? Тады шо?
— Тады-тады, туды-сюды. Уходим через полчаса. Солдат буди без криков, тихо-тихо. Собрать шмотки и к машинам. Один дозорный на крыше. Как техника пойдет мимо нас, тогда и мы заведем машины, пусть дозорный быстро спускается, на мою БМП садится.
— Поняв, поняв. Усе поняв.
— Ну, раз «поняв», командуй, «бульба»!
Взвод зашевелился. Хорошо, что уходим, а то «духи» наверняка Новый год испортили бы обстрелами. А так домой, дома лучше праздновать.
Мимо нас, растревожив ночной сон кишлака, помчались БМП. Вот ротный прошел, вот ГПВ проехал на машинах, мы рванулись следом. Наконец застава, на этот раз пронесло — без засады. Не останавливаясь на посту, уходим к дороге и дальше в поле к КП полка. Артиллерия сразу начала обрабатывать «зеленку», прикрывая наш отход.
