«5 октября, воскресенье…
Командир отделения 160-й стрелковой дивизии t бывшая ДНО) Е.С. Ольшанников вынес из окружения знамя дивизии и два полковых знамени (боевое и шефское). Знамёна были доставлены в представительство штаба в Москве. Поэтому 160-ю стрелковую дивизию не расформировали.
Командир комендантского взвода Б.В. Зылев с подчинёнными воинами спасли штаб этой дивизии в дер. Мойтево, полностью уничтожив немецких автоматчиков»[85].
«5 октября.
Часа в три утра мы получили приказ двигаться дальше.
Здесь попали под минный обстрел.
Скоро стало светать, погода немного стихла, перестал идти снег и дождь, но дорога стала очень тяжёлой, то и дело приходилось слезать с машины и общими усилиями вытаскивать её из грязи. Ехали мы очень медленно местами не более пяти километров в час. Часов в десять утра мы проезжали через большую деревню. Она носила следы разрушения, видимо, ночью её бомбили немецкие самолёты…
Во второй половине дня мы остановились в небольшом смешанном леске с молодыми, ещё не подросшими соснами… Место это было вблизи от местечка, которое называется Волочёк…
Через некоторое время на это место стали прибывать части дивизии, прибыла часть полка, где командиром был полковник Оглоблин, прибыли одиннадцать танкеток батальона разведки, прибыл сапёрный батальон и люди ещё из нескольких частей…
Здесь же в лесу я увидел невысокого роста генерал-майора из штаба 24-й армии. С ним была часть штаба армии и два танка КВ. Мы стали располагаться в лесу, не зная, сколько нам придётся ещё здесь пробыть».
До вечера по лесу отбомбились немцы и пять раз обстреляли «мессершмитты».
«Наступила ночь. Кругом была тишина, лишь вдали слышались какие-то разрывы, очевидно, звуки бомбёжки… Несмотря на тишину, никто не спал… И вдруг лес огласили десятки автоматных очередей! Немцы подошли к нам с южной стороны. Над нами просвистели пули, кто-то вскрикнул: “Ой, помогите…” и сразу же замолк. Наступила тишина… Немцы перестали стрелять и теперь, вытянувшись цепочкой, стали приближаться к нам.
Вот уже явственно слышны уверенные голоса немецкой команды! Немцы уже совсем близко, до них осталось каких-нибудь 40–50 метров, а наш лагерь затих, мы лежим неподвижно. В ушах звучит уверенная немецкая речь… Раздаются выстрелы. Вдруг из одной из землянок выскакивает человек и кричит, потрясая в воздухе пистолетом: Кто приказал “огонь?”, но его голос тонет в шуме выстрелов. К нам присоединяются и другие, а затем начинают строчить из пулемётов танкетки и танки, теперь стреляют все… Немцы отвечают интенсивным автоматным огнём, лес озаряется вспышками выстрелов, стоящий рядом танк КВ льёт огонь горячих искр… Встретив сопротивление, немцы отошли от нашего лагеря метров на сто и стали вести систематический огонь из автоматов. Они зашли к нам с тыла и обстреляли нас с той стороны, с которой они приблизились к нам сначала. Эта перестрелка продолжалась всю ночь. Запомнился мне здесь начальник штаба полковник Лебедев. У него был единственный в штабе дивизии автомат. Он брал автомат и выползал вперёд за линию нашего огня, подползал к немецким автоматчикам, открывал по ним почти в упор огонь, а затем возвращался обратно. Он уложил за ночь несколько автоматчиков. Один раз, вернувшись из очередной вылазки, полковник был легко ранен в лицо. Он вытер кровь, перевязал рану и вновь повторил свою вылазку. Видел я в ту ночь и полковника Шундеева, он был в подавленном состоянии. Очевидно, его мучили мысли о судьбе дивизии, он думал о тех полках и подразделениях, которые не пришли на место сбора. Несколько раз он выходил из землянки, становился спиной к дереву, лицом в сторону немцев, и так стоял неподвижно, точно ожидая, чтобы какая-нибудь пуля попала в него.
Несмотря на то, что перестрелка велась всю ночь, убитых и раненых у нас было довольно-мало…»[86]
«6 октября, понедельник…
В боях при форсировании р. Осьмы в районе дер. Таборы под Ельней отличилась санинструктор артполка 160-й стрелковой дивизии (бывшая 6-я ДНО) В.А. Панова. Она отважно действовала под градом пуль и не оставила поле боя даже после тяжёлого ранения. В тех же сражениях героически погиб командир этой дивизии полковник А.И. Шундеев. Он был из тех, кто лично водил в атаку. Этот замечательный человек до войны преподавал в Военной академии имени М.В. Фрунзе и написал книгу “Разгром Колчака”»[87].
«6 октября.
Как только начало светать, немцы прекратили стрельбу и отошли от нашего местоположения. Мы ждали, что они вернуться, но они не показывались. Было решено садиться на машины и двигаться в сторону Москвы. Перед тем, как двинуться в дальнейший путь, перед нами выступил генерал-майор, о котором я говорил выше. Я помню, как он говорил, что немцы стараются вызвать панику, больше я ничего не помню. Через несколько минут после того, как мы покинули лесок, в котором провели вторую бессонную ночь, мы выехали на дорогу и с неё увидели, как группа “хейнкелей” сбросила в районе этого леска бомбы, но нас уже не было. Сначала мы проехали по просёлочной дороге, здесь нас обстреляли из миномётов. Откуда стреляли, мы не разобрали и постарались скорее проехать это место… Вскоре мы попали на большак, наверное тот, по которому мы ехали день перед этим. Он был забит машинами и людьми. Поток был настолько велик, что местами трудно было определить, где проходит дорога, так как машины ехали по обочинам и по прилегающим полям… Дорога становилась всё хуже, шёл мокрый снег, который, падая на землю, таял, и дорога, особенно на обочинах, состояла из еле проходимой грязи… Иногда попадались брошенные тягачи с орудиями. Они загораживали шоссе и сильно затрудняли и без того тяжёлый путь. В одном месте мы видели печальные результаты бомбёжки дороги немецкими самолётами. Это была картина современной войны: на большом участке шоссе у развилки дорог валялись искалеченные перевёрнутые машины, лошадиные туши и трупы людей. Само шоссе было покрыто воронками, ещё не потерявшей свой цвет кровью, лужами воды и бензина, вылившегося из разбитых машин. Проехать по этому участку шоссе было невозможно…
Тут мне пришлось увидеться с полковником Лебедевым. Он был на ногах, но лицо его было забинтовано, а глаз со стороны ранения не открывался. Он сказал, что командующий, отсутствовавший под Волочком, находился в одной из дивизий 24-й армии.
В этот день нас не бомбили и не обстреливали немецкие самолёты. Почему это было так, об этом мы тогда не задумывались, но сейчас можно сказать, что их очевидно устраивало направление нашего движения»[88].
Как вспоминает Зылев, теперь они впервые в своей жизни познакомились с новым для них словом — «окружение»: «Теперь все наши мысли были направлены на то, чтобы вырваться из окружения. Все ловили малейшую возможность продвинуться вперёд. Иногда машины приходили в движение, ехали километр или даже два. Тогда настроение у всех поднималось, говорили, что, очевидно, удалось прорвать окружение, и что мы теперь вырвемся из него»[89].
Б. Беленкин называет окружение не иначе как замкнутым пространством. «Что означала эта “замкнутость”? — пишет он. — Невозможность обороняться (заканчивались боеприпасы); голод (невозможность раздобыть пищу, к тому же в условиях рано наступившей зимы, т. е. рано выпавшего снега); вынуждение к постоянной смене места дислокации (к чему побуждали — непрерывные, в течение всех дней существования ещё хоть в какой-то степени боеспособных частей — непрерывные: танковые атаки, бомбёжки и артобстрел противника), и потому невозможность хоть как-то согреться, обсушиться в условиях непрекращающихся: дождя, мороси, снега… Боевые порядки нарушены, воинские части перемешались. Москвичи-ополченцы (в возрасте от 17 до 55 лет) оказались рядом с солдатами-призывниками, последние же по своему социальному происхождению в основном крестьяне. Полуграмотные парни, с одной стороны, более приспособленные к выживанию в походных условиях, с другой — вовсе не горящие столичным патриотизмом. С неба — листовки про “жидов и комиссаров”. — А жиды-интеллигенты и коммунисты — их рядом в избытке… — ополченцы! В замкнутом пространстве вязьминско-го котла много чего обнаруживалось. Среди прочего, насколько эфемерным может быть понятие “свои-чужие” (имеются в виду массовые случаи выдачи оккупантам своих товарищей по плену — евреев и коммунистов). Оказалось, что свои могут оказаться столь же опасны, как и враг!.. Для большинства — эти “обнаружения”, эти открытия стали предсмертными»[90].
ДОКЛАД ДИВИЗИОННОГО КОМИССАРА
Доклад дивизионного комиссара К. Абрамова о боевых действиях 24-й армии в период с 26 сентября по 14 октября 1941 года, куда входила 6-я дивизия народного ополчения, ставшая 160-й стрелковой, на сегодняшний день является самым ценным документом:
