Проснулся внезапно, и тело сразу отозвалось упругой готовностью к действиям. Отдохнуло тело... «Который час?» Сознание было ясным, и он ещё раз удивился своей бодрости: «Как в молодости... Сейчас два, выходит, я спал ровно шесть часов...» Прислушался. Вой ветра едва доносился из-за плотно прикрытых ставнями бойниц. «Шабаш ведьм продолжается. Долго ли ещё? Кабы знать...»
В завывание ветра внезапно вплелись новые звуки. Он не сразу понял, что это. Но шум явственно доносился из правого угла, где рядом с рулоном брезента приткнулся окрашенный в белое металлический ящик. Это ожила немецкая радиостанция. В пылу схватки с врагами кто-то свалил её со скамьи на пол. Немного поодаль валялась отброшенная крышка.
До напряженного слуха Щерба донеслась невнятица слов. Опередив Ткачука, он бросился к наушникам.
«Айсблуме»-первый, я — второй, я — второй. Вызываю «Айсблуме»-один», — монотонно бубнил радист. «Метеостанция пытается связаться с базой», — догадался Щербо. Его охватило волнение, причины которого он и сам не смог бы объяснить. Голос, едва пробивавшийся сквозь шум эфира, был далёким, как будто передачу вели не за три километра отсюда, а по меньшей мере с материка, этот голос часто исчезал, словно обессиленный борьбой с враждебным пространством. «Айсблуме»-первый, «Айсблуме»-первый! Я — второй. Слышишь меня? Вызываю «Айсблуме»-один... Докладываю, что в двадцать три сорок нам сдались пятеро красных. Метель загнала их к нам... Их пятеро. Повторяю: сдались пятеро красных. «Айсблуме»-один, я — второй... Сообщаю: Штоттель и Грабовски благополучно добрались до станции, техническая документация в полной сохранности. Повторяю: Штоттель и Грабовски дошли нормально. «Бумаги» у нас... Первый, первый, я — «Айсблуме»-два, слышишь меня?»
Щербо задумчиво снял наушники. Ничего себе... Полминуты — и куча вопросов. Но! Но основной вывод из услышанного: если радиоволны пробились — метели вскорости конец. Вот и подсказка!
— Труби подъём, Сергей!
«Дует где-то метров пятнадцать в секунду, терпимо...»
— Всем приготовиться!
— Ну, вот и чудненько. А то я уже испугался, что ещё и завтракать придётся, — сказал Назаров, но сразу же застонал от боли и прибавил пару крепких выражений.
Через несколько минут все были готовы. Щербо встал перед шеренгой, всматриваясь в лица. Помолчал. Потом сказал:
— Выходим сейчас, в метель. Она закончится очень скоро. Идём тихо, без артподготовки. В общей связке. Немца берём с собой. Сиротин, Жора, отвечаешь за него... Двигаться строго друг за другом. Спиной к ветру не поворачиваться, чтобы не потерять направление. Первым иду я. На подходе к объекту работать парами, автономно. Исходный рубеж каждый знает.
Он посмотрел на Назарова.
— Придётся тебе, Алексей, потерпеть. Старшина поможет. Полчаса продержишься, а дальше...
— А дальше, Батя, будем немца штабелями укладывать.
Слабый голос едва пробивался сквозь метель. Гревер устало откинулся на спинку стула.
— Принято. Спросите, какого чёрта он выходит в эфир открытым текстом. Скажите, что, как только позволят обстоятельства, я лично допрошу красных.
«В этот раз без Айхлера», — промелькнула злорадная мысль.
— Что же касается «близнецов» — он сам дал герметичным кожаным баулам кодовое название «близнецы», — у Шоттеля есть все необходимые инструкции. Ждать, быть начеку! Всё.
«Не нравится мне всё это, — подумал он, выходя из кабинета. — Эх, если бы красных было всего лишь пятеро...»
Он не спал уже вторую ночь, и сейчас это давало о себе знать тяжестью в голове и во всем теле. Он пытался понять, что же именно не понравилось ему в сообщении с метеостанции. И пришёл к заключению: главное, что вызывает сомнение, — как враг успел в этой круговерти, в «белой мгле» добраться до метеостанции за три километра отсюда?
«Заблудились, обессилели, спятили от кошмаров белой фантасмагории? Ничего подобного быть не могло! Даже если они действительно набрели на метеостанцию, во что с трудом верится, то уж ни за что бы не сдались. К тому же впятером. Ведь сутки тому они атаковали ее втроём! Эта группа двигалась от поста, значит, и вернуться она должна была бы туда же. Те, кто уцелел после моего огневого шквала, — он мысленно усмехнулся. — Логично. Они же не безумцы, чтобы шататься по леднику в «белой мгле». Тогда какие же красные на метеостанции? Сколько их вообще? Какое соотношение сил? Патрульная группа на баркасе исчезла, вероятно, уничтожена. Четыре человека. Кампф-группа Айхлера-Рана исчезла. Тоже четверо. Айхлера я лично расстрелял, — злорадство вновь шевельнулось внутри. — Трое, что стерегут каньон, судя по тому, что Айхлер и двое красных, сопровождавших его, появились именно оттуда, очевидно, тоже погибли. Пятерых застрелили во время атаки трое полоумных смельчаков. Двое убито, когда враг пытался проникнуть на чердак радиостанции. Проклятые азиаты!.. Теперь пост. Две смены плюс разводящий Боттлингер — девять человек! Лейтенант Феликс Тума... Сколько набралось? Двадцать восьми человек! И это за двое суток! А ещё — потери, когда брали британцев... Нарты, которые я послал на дым, — ещё трое. Хотя судьба этих пока неизвестна. А их потери? Один пленный, четверо убитых, да и то — одного мы так и не нашли. Неплохо они нас пощипали, неплохо. Отделение охраны на метеостанции, а здесь остался почти один техперсонал, две дюжины человек. Кто бы мог ещё позавчера предположить, что дела обернутся таким вот образом? Кто, господа стратеги? Ни у кого из вас не засвербело в заднице, ни у кого не запотел монокль?! Мерзопакость! И телефон не работает, они успели перерезать линию... Гадство! Они повсюду».
Он ослабил воротник тужурки.
«Ладно, вариться в этом котелке придётся старому полярному псу Зеппу. Тебе, старина, тебе. Как бы там ни делали своё дело генералы, своё мы будем делать на совесть. Как подобает солдатам».
Он потянулся к термосу с кофе, который ночью всегда был под рукой. Его каждый вечер «заряжал» услужливый Хипплер.
«Итак, пришло время? Как там у Ницше? Спляшем, словно менестрели, меж распятьем и борделем, Богом, миром — танец свой!{38} Да-а... Меж распятьем и борделем...»
Кофе сильно горчил и не доставил обычного удовольствия. «У меня излишек кислоты, — подумал он. — Не стоит злоупотреблять тонизирующими средствами. И что же я противопоставлю красным? Ведь пора действовать. Пора!
Тогда прежде всего — пост. Там удобная огневая позиция, простреливается всё плато. Надо отбить пост любой ценой.
Метель стихает, и мы переиграем этот чёртов красный десант, атакуем пост ещё до того, как она утихнет окончательно. Время? Второй час ночи».
Он встал и, застегнув все пуговицы, решительно зашагал к начальнику караула, чтобы отдать приказ о тревоге.
Он зацепился за телефонный провод и едва не упал. Немного подумал, вытащил кинжал и перерезал жёсткие от мороза провода. Потом спрятал кинжал и помчался дальше.
В том, что противник пойдёт проторенным санным путем, Байда не сомневался. Стало быть, им придётся делать «длинный» поворот. Он же выбрал кратчайшее направление, где обрывисто, опасно, но другого у него нет.
С северо-востока медленно наползала зловещая белая масса, которая даже на первый взгляд казалась чудовищно плотной. Она поглотила небо, скалы и теперь поглощала мелкие гребни и сам ледник. Байда почувствовал, что его мимо воли начинает колотить. Туча мельчайших невесомых снежных кристалликов, парящих в воздухе, походила на разлитое молоко. Туман — не туман, снегопад — не снегопад... Невесть что! Мгла. И правда, белая мгла, точнее не скажешь. Самому Байде не пришлось испытать это жуткое явление на собственной шкуре, но он слышал рассказы Гаральда, помнил инструкции Щербо и знал, чем грозит эта проклятая ловушка, — полной потерей ориентации и смертью. Поэтому не стал терять время, вытащил все бухты, которые у него были, свои и Валеева, и начал связывать верёвки.
Он спешил, потому что вот-вот должны были появиться те, кого ему во что бы то ни стало надо было перехватить. Он выбрал место напротив станции так, чтобы отдаляться от неё не более чем на сотню шагов, иначе верёвки не хватит. Воткнул ледоруб и привязал верёвку. Второй конец намотал на ладонь и перебросил на другую сторону, натянув верёвку поперёк дороги. «Теперь лады, даже в этом белом дерьме мимо не проскочу, в крайнем случае, пойду по кругу и не промахнусь. Да и немцы непременно наткнутся, на лыжах не перелетишь. Главное, обвязаться и держать верёвку натянутой».
Он не боялся, что его заметят, — туман и позёмок{39} надёжно скрывали Байду, метеостанция едва угадывалась в снежной круговерти, усиливавшейся с каждой минутой.
Обминуть его верёвку немцы никак не могли. Он натянул её метров за двадцать от выхода из ледяного жёлоба, по которому стелился санный путь. Если они станут в него, — а глубина жёлоба была где-то метра полтора, — то никакая мгла не собьёт их с колеи — стенки жёлоба не позволят. «Главное — как можно быстрее оказаться возле них. Можно сразу вдоль верёвки очередью садануть, но это рискованно — можно не попасть, а они в ответ откроют стрельбу во все стороны, могу сам пулю схлопотать. А мне ошибаться никак нельзя...»
