За три месяца, прошедших после разговора с Господом, Василий весьма изменился. Он будто вырос. Видит теперь вдвое дальше и больше. В любую секунду боя понимает расположение людей в пространстве, их чувства, их поведение во времени, сам оставаясь отстранённым, спокойным. В нужную минуту встаёт, стреляет, бежит или ложится на землю. Ему нет нужды бояться: делай дело правильно, и оно сделается. А как делать правильно, его научили на курсах.
А жизнь? Что жизнь! Он знал, в чьей руке его жизнь…
Немцы прорвали Можайскую линию обороны, захватили Волоколамск. Армия вела бои местного значения. Ощущался большой некомплект в личном составе, не хватало вооружения, особенно автоматического. Все успехи зависели от смекалки бойцов, от умения и смелости командиров. Тем более в таком подразделении, каким командовал Василий Одиноков.
Хоть правительство и «поверило этим людям», капитан Ежонков и те, кто повыше него, в них поначалу сомневались. Однако первые же три недели показали, что сомневались зря. Вроде бы воры были такие же необученные, не знающие воинского дела, как и прочие. Ан нет! Они быстро освоились на фронте.
Василий припомнил, как в первый же день знакомства с ними долго что-то говорил, опрашивал, умеют ли пользоваться оружием. Обычно-то с пополнением приходят, страшно вымолвить, какие неумехи. Винтовку держат, будто метлу. Опытные бойцы уводили их в поле и учили всему: держать оружие, стрелять, ложиться в снег, вставать, передвигаться, окапываться… Бывшие уголовники оказались не таковы. Один из них, старший сержант Сыров, возрастом лет под сорок, сказал хоть и с ленцой, но с уверенностью в голосе: «Командир, не надо базара. Застрелим любого, только прикажи». Сыров был командиром 1-го отделения, и он же стал заместителем взводного Одинокова.
Этот «уркаганский» взвод трижды использовали для разведки боем. Василий разделял каждое отделение на звенья по три человека, ставил им задачу — справлялись отлично. Шли напористо, весело, звенья выскакивали то тут, то там, будто играя, и противник волей-неволей раскрывал всю свою огневую систему. И при этом потери среди бывших жуликов были минимальные! А красноармейцы Росляков, Нечитайло, Петров и ещё двое показали себя отличными снайперами. Могли часами молча, терпеливо поджидать немца, и уж если таковой попадался на мушку, то живым не уходил.
Конечно, в батальоне и даже полку о таком странном взводе было много разговоров. Вот теперь Коля Пылаев докопался:
— Я, Василий, скажу, не хвастаясь. Я умею говорить с людьми. Но они у меня всё же нормальные. А у тебя — отморозки. Сдвинутые по параметрам.
— Это ты брось. Нормальные красноармейцы.
— Не, ну как они тогда на немцев орали, помнишь? Идут и матюками кроют.
— Ты, кстати, сам потише баси… До немцев триста метров. Услышат.
— Ладно… Хотя в такую темнотищу они сюда не полезут.
Баня была простая. Палатка, пол из настеленной хвои, на нём поставлены одна на другую железные бочки. Нижняя служит печкой, в верхней греется вода. Санитар заносит в брезентовых вёдрах воду. Если моются красноармейцы, тот же санитар макает квач в ведро с раствором «мыло-К» и мажет волосяные места моющихся. Потом они сами ополаскиваются водой. Бойцу полагалось одно ведро воды на помывку, командирам по два. И мыло у них было получше. Но командиры, конечно, мылись отдельно.
Одиноков и Пылаев сначала обсуждали характеристики нашего и немецкого оружия. Это ещё пока вода грелась и пока раздевались.
— Самое, Вася, эффективное наше оружие, — своим густым голосом вещал Пылаев, — реактивный миномёт «Катюша», хотя лично я его пока не видел, затем танк Т-34, на третье место я бы поставил штурмовик Ил-2. Да, пулемёт Дегтярёва чуть нет забыл.
А Вася, для поддержания разговора, похвалил грузовик «ЗиС-5».
— Он же насквозь деревянный, — усмехнулся Пылаев.
— Деревянная кабина, зато вечная машина, — ответил Василий. — Он настолько надёжный, что немцы за счастье считают, если он им попадётся. Используют как тягач.
Слово за слово, заговорили о своих бойцах. Оба — командиры, есть что сравнивать. И Васе было обидно слушать, будто его ребята — ненормальные. В их высоких боевых качествах он убедился на опыте. Да, по каким-то причинам они нарушили закон. И что? Теперь они на войне. Это же разные случаи.
И уже вытершись, он сказал Коле Пылаеву:
— Я думаю, в каждом человеке есть что-то изначально доброе.
— Душа, что ли? — бухнул Коля.
— Душа, — ответил Василий, натягивая исподнее. — К ней и надо обращаться.
— Ну конечно «душа»! Не зря тебя в полку называют блаженным.
— Кто?! С чего ты взял?
— Все говорят. Типа, свою какую-то правду-матку хоть командарму врежешь.
Василий только плечами пожал…
Наутро, после бани, батальон сняли с фронта. Образовавшуюся брешь закрыли силами соседних батальонов. Никого, тем более комбата Страхова, это не удивило; когда незадолго до этого они под натиском немцев отходили от Клина, произошла некоторая сдвижка подразделений, и теперь батальон закрывал слишком узкий участок фронта. Практически, топтались «на пятачке». А где-то — разрыв километра на три…
Их повели в тыл, на восточную сторону канала «Москва — Волга». Думали, что на отдых, но когда перешли канал, получили приказ: батальон передан в состав 1-й Ударной армии для усиления Коммунистического полка 55-й стрелковой бригады.
Страхов представил командиров рот и взводов полковнику. Тот сообщил, что 1-ю Ударную армию формировали в городе Загорске, бывшем Сергиевом Посаде, как резерв для наступления на северном направлении. Командующим армией назначен генерал-лейтенант Василий Иванович Кузнецов.
— Армию составили свежие войсковые соединения сибиряков, волжан, уральцев и даже моряков Тихоокеанского флота, — сказал полковник. — Чем от других подразделений отличается наш Коммунистический полк, товарищи? Тем, что рядовой состав — москвичи, люди старше 35 лет. Есть и рабочие, и простые служащие. Но большинство — с опытом преподавательской и научной работы. Они умеют руководить коллективами! А вот с воинскими умениями у них плоховато. Мы их учим, но времени мало. Так что ваш опытный, обстрелянный батальон станет нашей основной боевой единицей.
Затем к разговору подключился начальник штаба, и они все вместе изучили ситуацию по картам. Наконец слово получил полковой комиссар. Он представил командирам нового политрука батальона, Ивана Степановича Загребского. Прежний политрук, Сергеичев, погиб ещё до отступления от Клина.
Услышав фамилию политрука, Вася сначала не среагировал. Но когда Загребский вышел вперёд и оказался впрямь тем самым Иваном Степановичем, который у них на геологическом факультете преподавал общественные дисциплины, Одиноков отчего-то обрадовался. Это было вроде весточки из той, мирной жизни! Эге-гей! Сейчас он нам расскажет про войну как общественно-полезный труд!..
Но Загребский, насупившись, заговорил о другом, прямо как по писаному:
— Враг мечтал одним рывком очутиться у окраин Москвы! Но задуманное им наступление на широком фронте не увенчалось успехом. Немцы оттеснили наши части и продвинулись лишь на отдельных участках. Так или иначе, это приблизило линию боёв к столице, и опасность, нависшая над ней, увеличилась. Усилим отпор, товарищи! Измотаем врага, выиграем битву под Москвой! Этим мы намного приблизим час окончательного разгрома гитлеровской Германии…
В общей группе командиров новый политрук не узнал бывшего своего студента Одинокова, однако часом позже они уже хлопали друг друга по плечам и вместе радовались встрече:
— Василий, да вы совсем седой стали! — отчего-то радостным голосом говорил бывший преподаватель. — Как это случилось?
— Долгая история, — Василий не стал говорить о свидании с Господом, а коротко рассказал о своём боевом пути; затем преподаватель поведал новости об общих знакомых по институту.
— Геологи стране нужны, — говорил Загребский, — но приём новых студентов сократили, а институт перевели на Урал. Из прежних учащихся остались только негодные к службе и девушки, и то не все.
— Надя Присыпкина учится?
— Нет, она с практики так и не вернулась. И рыжая такая была… Не помню фамилии. Тоже исчезла. Да! Друг твой, Гарик Вяльев, забрал документы и исчез.
— Вяльев? Он же сынок чей-то, вечно кроил в свою пользу.
— Папашу его арестовали в начале войны. Вредителем оказался. В газете о нём писали. Сразу после этого Гарик и того… Ушёл из института.
— Креста на них нет, на этих вредителях, — насупился Василий.
— Кстати, о крестах, — вспомнил Загребский. — В вашем взводе есть верующие?
— Есть. Много.
— Хотя у вас же там особый контингент… А меня удивило, сколько верующих в Коммунистическом полку! Так-то не видно, а в бане не скроешь. Подойдёшь к такому: «Вы же сознательный боец, товарищ!» А он соглашается: «Я сознательный, но крестик мне мама повесила, когда уходил на фронт». И возразить нечего. Мама, она и есть мама. Вы свою не забываете?..
