— У Сомова как дела? — поинтересовался я.
— Сомову меньше досталось, но тоже не лицо, а сплошное месиво. Глаз — одни ошметки, и щека — в клочья.
— Да, бедный клоун. Теперь парню не до смеха. Глаз левый или правый?
— Левый. А какая разница? — удивился Сбитнев.
— Никакой. Просто спросил. Лучше бы оба глаза, сохранились. Куда еще попали осколки?
— Обоим немного посекло по ногам до паха.
— Жизненно важные органы какие-нибудь не задеты?
— Какие-нибудь не задеты. Между ног у всех цело, если ты это имел в виду. И грустно, и смешно, но выглядит так, словно у них на яйцах были бронежилеты. Все задело, кроме этого. Так что через неделю Сережка на медсестричках будет скакать, его ранения-то плевые. А бойцов жалко: хорошие солдаты.
— Были. Теперь уже не солдаты, не вернутся обратно, — вздохнул я.
— Это точно, хотя бывает, что и после ранения возвращаются. Пасть зашивают, зубы вставляют и в строй, — грустно улыбнулся Вовка.
— Тебе лучше знать, ходячий экспонат чудес советской стоматологической и челюстной хирургии.
— Ну ладно, поболтали, теперь о деле. Занимай оборону, строй бойницы, рой окопы, готовь круговую оборону, командуй взводом. Лонгинов, уходя, обещал: около месяца нам предстоит загорать и плавиться на солнышке, пока техника колоннами будет внизу сновать туда-сюда. Курорт, мать твою!!! Командование приняло решение — построить взлетную полосу для самолетов на аэродроме в Файзабаде. Чтобы не только вертолеты и «кукурузники» садились, а большегрузные самолеты. Машины станут возить плиты, блоки, кирпич, щебенку, цемент весь месяц. Возможны попытки прорыва «духов» к дороге, задача — не допустить этого. Твой сектор — от половины хребта с левой стороны и до четвертого хребта справа, дальше сидит разведвзвод, и это уже будет его линия обороны. Поставь вокруг сигнальные мины, их вертолетом завезли на всю роту, часть я сейчас заберу, третью часть бойцы от Мандресова придут взять. Поделись по-братски, не жмись. Далеко не устанавливай, а то зверье будет бегать, зацеплять.
— Техника снизу нас поддерживать не будет? — поинтересовался я. — Что-то не видно никого у шоссе.
— Нет, всех забрали, они дальше стоят. Помочь сможет только авиация и артиллерия, не дай бог, до этого дойдет. У тебя один ПК, другой у Мандресова, а у меня АГС и «Утес», ну и миномет, если что — помогу вам обоим, чем смогу. Послезавтра вызову, придешь доложить о проделанной работе. Будь здоров, не кашляй!
— Постараюсь, спасибо на добром слове.
***
Командир ушел с солдатами, нагрузившись сигналками, а я принялся озираться по сторонам. Итак, что у меня есть и кто у меня есть?
— Сержанты! Есть кто живой? Всем ко мне! — крикнул я. Загребая пыль ногами, подошли Муталибов и Зайка.
— Гасан, ты как тут оказался? — удивился я. — Если не изменяет память, ты из другого взвода?
— Меня ротный привел, для усиления этого коллектива, — усмехнулся сержант. — Он сказал, что узбеки меня боятся и я буду помогать вам.
— А где еще один командир отделения?
— Фадеев, он в туалет пошел, — ответил Зайка.
— Обделался с испугу? — усмехнулся я.
— Да нет, что-то сожрал, второй день бегает, уже газеты кончились, все извел, — усмехнулся Зайка.
— Ну что ж, определяемся по обороне. Зайка, берешь Фадеева, вот тебе еще Уразбаев, и топаете туда, где был подрыв, там оборудуем выносной пост. Щупом вокруг хорошенько потыкать, вдруг в земле еще что лежит. Грунт не копать, камни ворочать поаккуратнее, сигналки ставьте метрах в пятидесяти вниз по склонам. Завтра с утра роете к нам траншею, если нападут, то под обстрелом появится возможность от вас выползти сюда и, наоборот, к вам добраться. Алимов, Тажибабаев, Исаков на самой горке останутся, пусть снайперы наблюдают окрестности. Каждому построить по отдельному укреплению!
Узбеки, стоя в сторонке, прислушивались к разговору, и им явно не нравилось мое распоряжение. Поняли: придется работать и стоять на посту всем.
— Товарищ лэйтенант, — попытался исправить положение Алимов, — дайте нам Уразбаева или Сидорчука.
— Хрен вам на рыло и тебе, Алимов, и особенно на твою, Исаков, толстую морду. На твое наглое мурло, Исаков, персонально! Ты самый неблагонадежный, если что, выроешь яму, и перед строем расстреляю! Понял?
— Понял. Опять издеваетесь, — криво улыбнулся Исаков.
— Нет, не издеваюсь, а обещаю. Я никогда не забуду, как ты угрожал взводного Ветишина застрелить. Вот как раз тебе я гарантирую расстрел, если начнешь борзеть! Таджибабаев! Назначаю старшим, будешь проверять часового и докладывать.
— Если я — старший, то надо еще одного на пост!
— Ладно, Ташметова даю!
— Опять узбек! — возмущенно выдохнул Исаков.
— Исаков! А ты что разве узбеков не любишь? — удивился я.
— Как не люблю, я ведь сам узбек. Но что это вы нас всех вместе собрали и отделили? — продолжил удивляться Исаков.
— А потому, что узбек узбеку глаз не выклюет! Мните свое дерьмо между собой! По крайней мере, честно поделите смены. Таджибабаев, командуй!
Исаков с Алимовым продолжали о чем-то недовольно переговариваться.
— Что такое? Чем опять недовольны? — поинтересовался я.
— Ничем, всем вполне довольны, — сердито ответил Алимов.
— Вот видишь, Улугбек, даже ты всем доволен! — ухмыльнулся я.
— Я не доволен! — воскликнул Исаков. — Дайте одного русского.
— А зачем? Чтоб было над кем издеваться и заставлять стоять на посту за вас? — ехидно улыбнулся я. — Могу добавить вам еще Васиняна.
— Нэт, спасибо, нэ пойду я к чуркам! — воскликнул армянин-пулеметчик.
— Сам ты чурка! — подскочил к нему Алимов.
— Я не чурка, я с Кавказа! — огрызнулся пулеметчик. Мне пришлось схватить обоих за шивороты и растащить.
— Эй вы, петухи, успокоились!
— Кто петух? — вскричал Алимов. — Я — петух?
— Уймись, я не то сказал, что ты подумал. Это не касалось целости твоей задницы, а я имел в виду, что кукарекаешь и перья распускаешь. Пошли отсюда прочь!
— Марш отсюда! — рявкнул Муталибов.
Вся «шайка» узбеков, окончательно загрустив, побрела к указанному им месту.
— Первый фланг обороняете вы четверо, — обратился я к оставшимся солдатам, — Зибоев, Васинян, Царегородцев и ты, Сидорчук. Настоящий интернационал. Ты, Зибоев, старший на посту. Для ПК сделай отдельную бойницу, камней много, на всех хватит. За работу! Потом еще командный пункт подойдете оборудовать.
Солдаты принялись за дело, а я присел на камни и стал ориентироваться на местности и наносить точки на карте. Сережкина карта так и осталась чистой — не успел ничего отметить.
Вечерело. Наконец-то зашло за вершины гор это проклятое солнце. Будь оно проклято, как я его сейчас ненавижу! И еще год, если я останусь жив, оно будет нещадно палить и поджаривать меня. На год вперед загадывать не стоит, но вот на ближайший месяц — это точнее. Какой кошмар! Эх, бляха, как хорошо быть «тыловой крысой»! За месяц тут можно сойти с ума.
— Муталибов! Предлагаю чаю попить. Наверное, пора, как думаешь?
— А чем еще заняться, одно удовольствие в жизни осталось, — вздохнул сержант и принялся поджигать кубики сухого спирта.
Выбросив острые камушки и колючки и расстелив спальник в укрытии, я обнаружил у стены два мешка.
— Гасан, это чье здесь барахлишко лежит?
— Лейтенанта Ветишина.
— А оружие его где?
— Оружие погрузили в вертушку, а мешки тут остались. Паек солдаты разделили всем поровну, а взводного доля вам достался.
— Если мне, то значит и тебе, поделим по-братски, давай устраивайся рядом.
— Да я думал к Зибоеву идти, он на двоих лежанку соорудил, — ответил Муталибов.
— Ты что предлагаешь мне месяц в одиночестве мучиться? Тут места троим хватит.
— Хорошо, сейчас переберусь. Там, кстати, у взводного должен быть надувной матрас, на него можно лечь, все мягче спать.
— Хорошая новость, а то я уже приготовился отлеживать себе бока на камнях. Тонкий поролон — это все, что есть между телом и землей, жутко неудобно, особенно если рейд будет продолжаться целый месяц!
Внизу виднелся небольшой участок дороги, по которому продолжал двигаться нескончаемый поток наших и афганских машин. Рев двигателей, скрип тормозов, сигналы и ругань водителей, шум стоял, как во время великого переселения народов.
Темная ночь сменила короткие вечерние сумерки. Что-то в стороне за речушкой взрывалось, по горам била артиллерия, время от времени над высотами взлетали осветительные ракеты. Но с каждым часом становилось все тише и тише, ночь вступала в свои права.
***
Голова страшно болела, ломило виски и затылок, болели уши. Чертова контузия, от разрывов заложило уши и теперь все гудит. Шум в ушах, головокружение, тошнота волнами подкатывает к горлу, ломит кости, резь в глазах. Они болят и слезятся.
— Гасан, сейчас двадцать три часа, до трех проверяешь караул, после тебя до утра проверять буду я. Не спи и не давай спать часовым. Я совсем скис, тепловой удар, а теперь еще и слегка контузило. Как барабанные перепонки не лопнули, когда взорвалась мина у дороги и пушка молотила прямо над ухом? Хорошо, что еще рот открытый был, смягчило силу удара.
