Одни ломали ноги, других добивали свои же «ребята Гиммлера», видя в них дезертиров. Некоторые бросались в стремительную холодную воду Шпрее и тонули.
Танки батальона Шаламова и две батареи «зверобоев» продвигались вперед. Пулеметный огонь заставлял десантников прижиматься к машинам. По броне непрерывно звякали пули и осколки.
Загорелась одна из «тридцатьчетверок». Из подвального окна в нее угодил кумулятивный снаряд. Из распахнутых люков успели выскочить трое танкистов. На одном из них горел комбинезон. Он кричал от боли и вырывался из рук товарищей, которые пытались сорвать с него горящий комбинезон. Они обжигали руки, ткань расползалась, тлела гимнастерка.
На груду кирпичей вскарабкался высокий худой солдат в мундире и каске с эмблемой СС. Пристраивая на плече фаустпатрон, он возбужденно выкрикивал:
— «Иваны» горят… это я их подбил!
Выстрел фаустпатрона угодил под ноги танкисту, отбросил в сторону его обгоревшего товарища. Танкист пытался подняться, но у него была оторвана нога и болталась на клочьях кожи.
Сержант-наводчик бросился на молодого эсэсовца. Немцу было лет семнадцать, не больше. Он выдернул из кобуры «вальтер», но передернуть затвор не смог, видимо, забыл снять пистолет с предохранителя. Испуганно попятился. Сержант, с закопченным лицом и обожженными руками, схватил его за горло и стал душить, брызгая в лицо слюной.
— Курва фашистская… мы два года вместе воевали. Смерти хотел? Сейчас получишь.
Хрустнула передавленная гортань, эсэсовец обмяк, глаза вылезли из орбит. На помощь камраду выскочил еще один немец с карабином в руках. Выстрелить он не успел. Сержант двумя прыжками оказался рядом и с такой злостью крутнул карабин, что вывернул второму эсэсовцу руку.
Сержант не пытался стрелять. Размахнувшись, с силой ударил по каске — разлетелся на части приклад.
— Лови, гаденыш!
Танкист перехватил ствол поудобнее и обрушил казенник вместе с затвором, ломая немцу ключицу. Никита Зосимов на секунду замер, он еще не видел такой ожесточенной схватки.
Точнее, это была не схватка. Крепкий сержант-танкист убил двух эсэсовцев в течение минуты и, отчаянно матерясь, бежал безоружный в сторону третьего, появившегося в дверном проеме.
— Куда? Тебя убьют! — выкрикнул Никита Зосимов и нажал на спуск ППШ.
На помощь спешили Иван Белка и остальные бойцы из отделения.
Подполковник Фомин показал цель наводчику «зверобоя»:
— Врежь вон по той бойнице!
Это была узкая щель, выдолбленная в полутораметровой стене здания. Оттуда вела огонь противотанковая пушка. Расстояние не превышало двухсот метров — снаряд легко пробьет броню самоходки.
Они выскочили из проулка и неожиданно оказались перед полуразрушенным четырехэтажным домом. Фугас, выпущенный с ходу, взорвался у гранитного основания дома, брызнуло облако раскрошенного камня.
Сильный удар сбил прицел немецким артиллеристам. Болванка ударила в верхнюю часть рубки и отрикошетила, оставив на броне глубокую вмятину. Второй снаряд скорострельной «гадюки» угодил бы в цель, но экипаж спас опытный механик, снова нырнувший задним ходом в проулок.
Две «тридцатьчетверки» двигались осторожно, стреляя по очереди из орудий. Десантники прижимались к стене дома.
— Свяжись с ними, — приказал подполковник радисту. — Пусть не лезут вперед. Нарвутся…
На снаряд или фаустпатрон можно было нарваться в любом месте. Здесь, в центре города, стреляли отовсюду, даже из люков канализации. Стена рядом с самоходкой была глухая, без окон. Тылы прикрывали несколько десантников. Но непонятно откуда вылетели две противотанковые гранаты и взорвались в нескольких шагах от «зверобоя».
Похожие на обрезанные фаустпатроны, с матерчатыми стабилизаторами, они с грохотом взорвались, прожигая раскаленной струей асфальт. В неглубоких воронках горела и пузырилась жидкая масса, выстилая густой дым.
Фомин с автоматом высунулся из люка. Гранаты бросили из пожарного выхода, от которого шла вниз металлическая лестница. Обитая жестью, дверь приоткрылась, и вылетела еще одна граната.
Подполковник дал длинную очередь, открыли огонь десантники.
— Вперед! Здесь нас добьют, — махнул рукой заместитель командира полка. — На выезде делаем короткую остановку, и сразу выстрел по амбразуре. Эй, десант, не отставать!
Механик сопел, сжимая рычаги.
— Десантников бы вперед пустить. Подобьют нас.
Неизвестно, какое решение принял бы подполковник. Но на площадь выбежали сразу пять-шесть пехотинцев из штурмового батальона. Они не лезли напролом, прижимались к стене дома.
Сержант огляделся и махнул рукой, давая команду отделению перебежать в подъезд следующего дома. Все это происходило в двух десятках шагов, экипаж самоходной установки хорошо видел происходящее.
Отделение угодило под длинную очередь скорострельного «МГ-42». Бойцы падали один за другим. Кинжальный огонь из окна простегивал каждого строчкой пуль, убивая наповал. Уцелел лишь красноармеец, спрятавшийся за толстой липой, с ветвями, срезанными осколками.
Пулеметчики сделали минутную передышку и снова открыли огонь. Податливая древесина разлетелась кусками, а солдат вжимался в ствол, едва не обнимая свое последнее укрытие.
— Убьют парня, — сказал подполковник. — А ну, вперед!
Самоходка рывком вылетела из проулка и, крутнувшись, развернулась стволом к полуразрушенному дому. Снаряд, выпущенный из амбразуры, пролетел рядом. «Зверобой» выручили две «тридцатьчетверки», стрелявшие из пушек и пулеметов.
Грохнула тяжелая гаубица-пушка. Но стены были настолько толстые, что фугас лишь выбил гранитную плиту и оставил щербину в многослойной кирпичной кладке.
— Зажигательным! — командовал Фомин, но заряжающий уже загнал в казенник фугасный снаряд.
С расстояния две сотни метров наводчик угодил в угол амбразуры. Взрыв вывел пушку из строя, отбросив ее в глубину помещения. Но в доме находилась и другая артиллерия.
Бронебойная болванка врезалась в ствольную подушку, отбросила наводчика, однако броню «зверобоя» не пробила. Вторая наверняка пробьет!
В течение нескольких минут с обеих сторон шла непрерывная стрельба. Снаряды самоходки и двух «тридцатьчетверок», влетая в окна, крушили перегородки, разбивали пушки, тяжелые пулеметы. В засыпанных известкой комнатах лежали тела убитых немецких солдат.
Когда к месту боя подоспели Чистяков и второй «зверобой» из его батареи, из окон дома шел дым, кое-где выплескивались языки пламени. Но горела и одна из «тридцатьчетверок», а самоходка подполковника Фомина стояла, накренившись, и дымила. Взрывом вынесло два колеса и разорвало гусеницу. Отчетливо виднелись несколько пробоин.
Экипаж пытался выбраться наружу. Пулеметные и автоматные очереди высекали искры из брони, не давая открыть люки. Десантники, воспользовавшись артиллерийской поддержкой, ворвались в дом, но застряли на первом этаже. Там шла стрельба, взрывались гранаты.
Чистяков приказал бросить несколько дымовых шашек и послал три снаряда в окна, откуда вели наиболее интенсивный огонь. Развалило простенок между двумя окнами, тяжелый снаряд разнес противотанковую пушку.
Там что-то горело, детонировали снаряды. Оставить машину Чистяков не мог, капитан действовал за наводчика. Приказал Манихину и радисту Линькову:
— Помогите выбраться Фомину и остальным. Только осторожнее, там стрельба вовсю идет.
Из переднего люка Манихин и Линьков вытащили погибшего механика. Следом подполковника Фомина и наводчика.
Подошли несколько танков из батальона Шаламова, в доме с новой силой разгорелся бой. Чистяков вылез наружу. Наводчик был контужен, а заместитель командира полка, бывший начальник разведки Григорий Иванович Фомин доживал последние минуты.
Попаданием снаряда была раздроблена нога, удар о казенник орудия проломил грудную клетку. В сознание он уже не приходил и умер спустя несколько минут.
Горевшую самоходку сумели потушить. В ней почти не осталось снарядов, но один или два, сдетонировав, разнесли все внутри, выбив верхние люки. Чистяков связался с командиром полка. Коротко доложил:
— Фомин погиб. Тело мы вытащили. Экипаж тоже почти весь погиб. Десантники потери несут.
Пантелеев с полминуты молчал, затем коротко отозвался:
— Заместителем я назначаю майора Глущенко. Ты командуй своей группой. Поддерживай Шаламова.
— Так точно. Боезапас только пополнить надо.
Десантники и бойцы штурмового батальона теснили немецких солдат, защищавших четырехэтажный дом. По приказу коменданта гарнизона Зейдлинга жители Берлина, покидая свое жилье, обязаны были оставить открытыми все двери. Это облегчало перемещение немецких подразделений, но и упрощало действия наших солдат.
