2
Париж, июнь 1945 года. Облаченная в строгий темный костюм и шляпу, Мария-Луиза прошла мимо универмага «Бон Марше», затем обогнула площадь Бусико, усаженную платанами. На перекрестке Севр-Бабилон она остановилась и посмотрела вверх. Перед ней стоял отель «Лютеция», с которого сняли нацистские знаки. Его волнообразный фасад в стиле модерн, с балконами и карнизами, украшали гипсовые изображения ангелов и шпалер с виноградными гроздьями. Этот грандиозный отель резко контрастировал с аскетичным зданием, расположенным чуть поодаль по бульвару. За высокими стенами тюрьмы Шерш-Миди наряду с немецкими военными преступниками содержались коллаборанты и контрабандисты. Мария-Луиза с теплотой подумала о жене маршала, которую обвинили в сговоре с врагом и держали в заточении в Монруже вместе с супругом. От этих мыслей ее отвлек громкий звук. Это свистел полицейский, регулирующий движение на перекрестке. Перейдя дорогу, она подошла к «Лютеции». Этот роскошный отель на Левом берегу, в котором на протяжении почти четырех лет располагались разведывательные и контрразведывательные службы немецкого Генерального штаба, теперь был превращен в центр приема репатриантов. Неделей раньше газеты сообщили о прибытии депортированных из лагерей Освенцим-Биркенау, Нордхаузен-Дора и Бухенвальд.
Почти полтора года Мария-Луиза не получала никаких известий о своей сестре. Ни одного письма, ничего, что могло бы ее успокоить. Ничего, кроме последней записки, которую прислала Люси. Неровным почерком на рваном клочке бумаги она написала: «Я в поезде, идущем на восток, не волнуйтесь». Письмо было отправлено из города Шалон-на-Марне. Вероятно, кто-то нашел эту записку на рельсах и потрудился ее отослать. Затем след Люси терялся, но с каждым объявлением о возвращении депортированных женщин Мария-Луиза продолжала надеяться на счастливый конец. Учитывая возраст и слабое здоровье сестры, возможно, ее направили в менее суровый трудовой лагерь, предназначенный для французских граждан, или в центр с медицинским сопровождением.
Однако в последние несколько недель в душу Марии-Луизы мало-помалу закрадывалось страшное сомнение. В газетах появлялись рассказы выживших, которым удалось спастись из ада. В них описывались совершенно невыносимые сцены. Дети, которых набивали в мешки, словно овощи, и бросали в огонь, женщины и старики, сжигаемые заживо сотнями тысяч. Ее потрясли эти истории, но она не смогла до конца осознать весь их ужас. Затем, когда появились первые фоторепортажи, она была ошеломлена жестокостью изображений, подтверждавших те невероятные рассказы, которые она слышала ранее.
У входа в отель собралась группа людей, в основном женщины. Одни держали в руках маленькие фотографии, другие прижимали к груди большие стеклянные рамки, оберегая изображения своих близких. Мария-Луиза присоединилась к ним. Прошло около двадцати минут. К отелю подъехал автобус. Еще до того, как из него вышли первые пассажиры, множество семей столпились у входа, держа в руках фотографии и выкрикивая имена и фамилии. Радостные возгласы семьи, воссоединившейся с любимым человеком, смешались с криками тех, кто все еще отчаянно ждал возвращения своих близких.
— Посмотрите, вы его видели? Может быть, вы с ним встречались, он был еще крепким… выглядел молодо для своего возраста. Откуда вы приехали? Где вы были? — слышалось со всех сторон. — Откуда вы приехали? Из Бухенвальда? Вы знаете мою сестру Эстер, взгляните, вот она!
Стоя чуть в стороне, Мария-Луиза потрясенно смотрела, как исхудалые фигуры делают первые, неуверенные шаги навстречу миру, полному шума и нетерпения. Среди истощенных лиц с коротко остриженными волосами трудно было отличить мужчин от женщин. Как узнать среди этих живых трупов с пустыми взглядами ребенка или близкого человека? Овладев собой, она подумала, что никогда еще не была так близка к тому, чтобы найти сестру. Ей хотелось верить в чудо. Возможно, она, как и эта семья, стоящая неподалеку, через несколько мгновений испытает огромную радость, заключив в объятия ту, на возвращение которой надеялась долгие месяцы. Может, Люси сидит в одном из номеров отеля и ждет, когда за ней приедут? Мария-Луиза не собиралась стоять на улице со сложенными руками. Она обошла толпу и встала у входа. Посетителей не пускали. Когда в здание вошли две медсестры, она поспешила за ними через вращающуюся дверь. Возможно, ее приняли за меценатку, которая занимается возвращением репатриантов. Во всяком случае, она сумела пройти внутрь, не попав на глаза охраннику.
В холле царила суматоха. Встречающие комитеты от различных организаций занимались приемом уцелевших узников. Среди них были отделение Красного Креста, члены Армии спасения и представители движений Сопротивления. Эти волонтеры, исполненные сострадания, встречали депортированных, подсказывали им дорогу и помогали в выполнении первоочередных формальностей. Все они, казалось, были очень заняты тем, чтобы поддержать и утешить вновь прибывших: некоторые из этих несчастных не могли выговорить ни слова. Медсестра Красного Креста, у которой Мария-Луиза попыталась выяснить хоть что-то, жестом указала на соседний коридор. Она вошла в большую галерею, освещенную простыми ночниками. Предвыборные плакаты, висевшие на стенах, были испещрены длинными списками фамилий. Она подошла ближе. Идентичные фамилии в сочетании с разными именами следовали одна за другой — это были списки семей. Фотографии пропавших без вести выставлялись на обозрение оставшихся в живых, словно бутылки, выловленные в море. Некоторые из этих черно-белых снимков, наполненные смехом и детскими улыбками, повествовали о мимолетном семейном счастье. Под ними, напоминая о беспросветном горе, висели объявления о поиске родственников: «Кто-нибудь видел эту семью, арестованную в Париже в июле 1942-го?» Мария-Луиза вспомнила рассказы, которые читала несколько недель назад. Детей запихивали в мешки и бросали в костры. Неужели такое вообще возможно? Глядя на этот ужасающе длинный список имен и фамилий, Мария-Луиза чувствовала, как тает надежда, которую она испытывала еще пару минут назад.
Она прошла дальше и, открыв дверь в конце коридора, вошла в огромное помещение. Депортированные лежали на носилках или прямо на полу. Их было так много, что они полностью скрыли дубовый паркет. Хрустальные люстры, созданные Лаликом, освещали комнату холодным светом. За самыми слабыми пациентами ухаживали медсестры и врачи. Мария-Луиза шла по рядам, и ее глаза наполнялись ужасом. Тела, лишенные возраста и, казалось, самой жизни, с трудом пытались самостоятельно поесть. Руки без ногтей лихорадочно сжимали ложки и миски. Это были уже не мужчины и женщины, а живые мертвецы с бескровными телами. В глазах застыл страх. Эти пустые зрачки, несомненно, видели настоящий ад. Картина этой братской могилы ужасала. Там не было ни детей, ни стариков — лишь истощенные силуэты, угловатые тела. Под их тонкой кожей, которую, казалось, вот-вот проткнут торчащие кости, угадывались внутренности. Некоторые были одеты в странные пижамы в синюю и серую полоску. Выходит, в газетах писали правду, с болью осознала Мария-Луиза. Можно ли представить себе, что пережили эти люди? Несмотря на охвативший ее ужас, она помнила о своей цели. Среди всех этих изувеченных тел она искала хоть какое-то выражение лица, знакомый жест, который мог бы позволить ей опознать сестру. Через несколько минут ее взгляд вдруг упал на фигуру, сидящую в кресле спиной к ней. Под повязанной на голове косынкой короткие седые волосы открывали тощую шею.
Фигура провела по затылку костлявой рукой, на которой проступали тончайшие вены. Этот жест показался ей знакомым, напомнил о чем-то, что она уже видела. Мария-Луиза, спотыкаясь, с бешено колотящимся сердцем направилась к ней. Фигура подняла на нее осунувшееся лицо и остекленевшие глаза, приоткрыв наполовину беззубый рот в бледной улыбке. Нет, это не Люси — вернее, Мария-Луиза всеми силами молилась, чтобы это была не она. Растерянно озираясь по сторонам, Мария-Луиза пыталась продолжить поиски. Вдруг она стала задыхаться, голова закружилась. Ей показалось, что лежащие вокруг тела провожают ее взглядом, порицая ее упитанность. В их глазах читалась враждебность, они осуждали ее за то, кем она была — оскорблением всего пережитого ими, всех их несчастий. Эти призраки вернулись, чтобы мучить ее. В глазах потемнело. Закружилась голова. Нервы сдавали. Мария-Луиза повернулась к одной из немногих депортированных, которая могла стоять на ногах, и схватила ее за руку.
