Сасаи и Накадзима прекратили свои бесполезные уговоры. Все решилось 11 августа, когда капитан Сайто, командир нашего полка, пришел ко мне в госпиталь. Он был добр со мной, но, тем не менее, непреклонен.
– Я понимаю ваши чувства, Сакаи, – сказал он, – но я все обдумал. Я приказываю вам вернуться в Японию и лечь в военно-морской госпиталь в Йокосуке. Вы вылетаете завтра на транспортном самолете. Главный хирург заявил мне, что вся надежда лишь на докторов в Йокосуке. – Он улыбнулся. – Ваш отъезд домой пойдет на пользу не только вам, но и всем нам. Мы будем знать, что вам будет оказана самая квалифицированная медицинская помощь. – Капитан поднялся с места. Несколько секунд он пристально смотрел на меня, затем наклонился и положил мне руку на плечо. – Ты отлично потрудился, Сабуро, – тихо произнес он. – Все, кто летал вместе с тобой, гордятся, что им выпала честь сражаться рядом с тобой. Скорее выздоравливай и возвращайся к нам. – После этих слов он ушел.
В тот же вечер меня пришел проведать Сасаи. Было заметно, как он устал после боевого вылета к Гуадалканалу. Я сообщил ему о своем отъезде на следующий день. Вскоре все мои старые друзья собрались в больничной палате на скромную прощальную вечеринку. Не было ни песен, ни шуток. Мы просто сидели и тихо беседовали, главным образом о Японии.
Американцы не дали нам спокойно провести время. Наше скромное сборище завершилось, когда спешно пришлось прятаться в убежище, куда меня отнесли на руках мои товарищи. От горечи и стыда я скрежетал зубами. Я остро чувствовал свою беспомощность. Те самые люди, которых я вел в бой, меня – ставшего полуслепым калекой – несли сейчас на руках, как ребенка! Мне хотелось кричать и срывать с тела бинты. Но я лишь мог лежать, зажмурив глаза.
На следующее утро я медленно заковылял к причалу, где ожидал катер, который должен был доставить меня к стоявшей на воде «летающей лодке».
Сасаи крепко стиснул мои руки:
– Я буду скучать без тебя, Сабуро. Ты не можешь себе представить, как я буду скучать.
Слезы потекли у меня по щекам, я не смог их сдержать. Затаив дыхание, я держал его руки.
Сасаи разжал руки, расстегнул пряжку, и, сняв с себя ремень, протянул его мне. Я молча уставился на знаменитого рычащего тигра, выгравированного на пряжке.
– Сабуро, этот ремень мне подарил отец. Точно такие же он подарил двум моим своякам. Один из нас уже погиб. Я мало что смыслю в волшебных свойствах серебряного тигра, но я хочу, чтобы ты сохранил эту пряжку и носил ее в память обо мне. Надеюсь, она поможет тебе вернуться сюда, к нам.
Я пытался отказываться, но ничего не добился. Сасаи стоял на своем. Он вложил ремень мне в карман и снова стиснул мои руки.
– Мы обязательно снова увидимся, Сабуро. Не прощайся! Мы снова увидимся, и я надеюсь, очень скоро.
Он помог мне забраться на катер. Через минуту пыхтящий трубой катер уже направлялся к ожидавшему меня самолету. Нисидзава, Ота, Хатори, Накадзима и остальные мои друзья махали мне с причала. Они кричали, чтобы я скорее возвращался.
Вскоре их фигуры приобрели неясные очертания. Левым глазом я мог видеть всего на расстоянии нескольких футов. Я, подняв правую руку, продолжал стоять и следил, как исчезают из вида фигуры моих друзей. Потом я зарыдал, как ребенок.
На борту «летающей лодки» кроме меня и сопровождавшего меня ординарца в качестве пассажиров находились несколько военных корреспондентов. Мы приземлялись на Труке и Сайпане для дозаправки.
Долгое время мои ноги не ступали на родную землю. Я понятия не имел, что творится в Японии, но оказался совершенно не готов к потрясению, вызванному увиденным в Йокогаме. Мы приземлились в Йокогаме в субботу вечером. Сразу ехать в госпиталь не было смысла, и я отправился в город, где мог взять такси, чтобы добраться до дома дяди в западной части Токио.
Люди на улицах… Они, похоже, абсолютно не представляли себе, что такое война! Я изумленно взирал на спешащие куда-то толпы людей и яркие огни рекламы. Я не мог поверить доносившимся до меня звукам: слышались тысячи голосов и беззаботный смех. Неужели никто из них не знает о том, что на самом деле происходит в юго-западной части Тихого океана?
Несущиеся из громкоговорителей победные марши предваряли сводки новостей с подробностями выдающихся побед над американцами в морских сражениях у Соломоновых островов. Я слышал неправдоподобно длинные перечисления названий потопленных американских кораблей и сообщения о сотнях сбитых самолетов.
Толпы людей в ярких летних нарядах останавливались у магазинов и на углах улиц, где были слышны громкоговорители. При каждом упоминании диктором очередной крупной победы над противником слышались восторженные крики.
Народ был опьянен ложными сообщениями о победах. С трудом верилось, что где-то продолжается кровопролитная война. Я заметил, что лишь некоторые товары в магазинах отпускаются по карточкам, товары первой необходимости в изобилии лежали на прилавках.
Мне захотелось покинуть город, и сделать это как можно быстрее. Все происходящее в Лаэ и Рабауле казалось нереальным. Могли ли одновременно существовать два столь непохожих друг на друга мира? Кровь и смерть там, всего в нескольких часах полета, и вызванная несуществующими победами бурная радость здесь, дома?
Я остановил такси и назвал адрес своего дяди. Йокогама осталась позади, и мы въехали в Токио. Через несколько минут полицейский остановил машину и через окно стал рассматривать меня. Форма моя была в крови, а сам я все еще носил повязки.
– Что с вами произошло? – строго спросил он.
– Я вернулся с фронта, – хмуро ответил я.
– Вот как! – воскликнул он. – Вас ранили на фронте! Где? Расскажите, как это произошло?
– Я летчик, – буркнул я. – Меня ранили в воздушном бою у Гуадалканала.
– Гуадалканал! – Глаза у молодого полицейского загорелись. – Сейчас о нем только и говорят. Помнится, вчера было сообщение о сокрушительном поражении американцев. По радио передали, что наш флот потопил пять крейсеров, десять эсминцев и десять транспортных судов. Наверняка приятно смотреть такой отличный спектакль.
Это переполнило чашу моего терпения.
– Простите, сержант, – рявкнул я, – но я опаздываю. Поехали. Быстрее! – крикнул я шоферу.
Много лет прошло с тех пор, как я впервые переступил порог дома дяди. Мне показалось, что целая эпоха отделяет меня от прошлого. Несколько минут я стоял перед домом, вглядываясь в знакомые очертания и слушая привычные звуки. Странное чувство умиротворения овладело мной. Мое раздражение исчезло, я распахнул дверь и произнес те самые слова, которые всегда выкрикивал в детстве, возвращаясь сюда:
– А вот и я! Я дома!
Из кухни послышался испуганный голос:
– Кто там?
Я улыбнулся, узнав голос тети.
– Это я! – крикнул я.
На мгновение воцарилась тишина.
– Это я! Сабуро!
Послышался встревоженный голос дяди. Вскоре все обитатели дома выбежали в прихожую.
Целую минуту они изумленно смотрели на меня. Дядя, тетя, мои двоюродные сестра и брат, Хацуо и Митио, потеряв дар речи и раскрыв рот, не сводили с меня глаз. Я терпеливо смотрел на них, пока они разглядывали мою перепачканную кровью форму и повязки.
Вскоре послышался ворчливый шепот дяди:
– Неужели это и правда ты, Сабуро?
Я едва расслышал его.
– Это ты, Сабуро, а не твой призрак? – Он пристально всматривался в мои черты, опасаясь, что я растворюсь в воздухе.
– Нет. Я не призрак, – ответил я. – Я настоящий. И я вернулся домой.
Мне показалось, что я обрел новую жизнь. Сражения, смерть, раны, виражи уходящего от противника истребителя, лежание в грязи под бомбами… все это вдруг стало казаться чем-то далеким, несуществующим миром теней.
Оказаться снова в этом доме! Поговорить с дядей и тетей, снова увидеть Хацуо и Митио, расслабиться! Знать, что ночью не будет ни бомбежки, ни «Летающих крепостей», ни рева истребителей, ни взрывов, ни свиста осколков и трассирующих пуль… Прошло много времени, прежде чем мне удалось расслабиться в тот вечер. Время от времени я изумленно покачивал головой, не веря, что все это происходит на самом деле. Нам было о чем поговорить! Прошло почти три года с тех пор, как я ночевал в этом доме.
Та школьница, какой мне запомнилась Хацуо, исчезла. Я смотрел на нее, пытаясь узнать в этой молодой красивой женщине свою двоюродную сестру. Даже Митио, непослушный мальчуган, превратился в рослого юношу. Я не сводил глаз с Хацуо, стараясь мысленно наверстать все так странно и быстро пролетевшие годы.
Я остался ночевать у них. Впервые за многие годы я смог спокойно выспаться. Даже раны, не дававшие мне в последнюю неделю уснуть, не беспокоили меня.
На следующее утро я поездом уехал в Йокосуку. Дневная жизнь обитателей города потрясла меня еще сильнее, чем увиденное накануне вечером. Пассажиры поезда, в особенности молодые девушки и женщины, практически не замечали меня. Увидев меня, они с гримасой отворачивались в другую сторону. Их нарочитое нежелание смотреть на окровавленные повязки приводило меня в бешенство. Я перестал быть знаменитым асом, которого капитан Сайто просил вернуться назад. Окровавленный и грязный, я представлял собой – что там греха таить – неприглядное зрелище для своих соотечественников. Это вызывало у меня отвращение.
