— Сто-ой! — тонким, срывающимся голосом закричал Петька. — Сто-ой!.. Стрелять буду!..
Он исчез в глубине траншеи. Василий не выдержал и бросился вслед за ним. Алексей слышал в глубине возбужденные голоса нескольких человек, но не мог разобрать ни одного слова. И вдруг, когда они стали приближаться, Алексей отчетливо услышал тот голос, из-за которого он пошел на этот страшный риск. Это был голос Юренева.
Через минуту Петька вытолкнул Юренева из траншеи в котлован и остановился позади, не опуская автомата. Юренев держался спокойно, даже вызывающе спокойно, словно он здесь был старшим.
— Ты все слышал? — спокойно спросил его Алексей.
— Да, все, — подчеркнуто громко ответил Юренев.
— Тебе все ясно?
— Все.
— Ты будешь и теперь утверждать, что я предатель?
— Буду! — насмешливо смотря ему в глаза, сказал Юренев.
— Почему?
— Потому что мне это надо!
Василий подошел к Алексею и сердито тряхнул его за плечо.
— Слушай-ка, ты, Охотников! Он говорит, что ты все врешь! Опутать нас хочешь…
Алексей с силой сбросил руку Василия с плеча.
— Кого ты слушаешь! Ведь это провокатор! Он в гестапо служит!..
Петька вздрогнул и опустил автомат. Ну и в историю они попали!
Юренев присел на груду щебня.
— Ну, Охотников, давай играть в открытую, — сказал он, наслаждаясь ощущением своей силы. — Да, ты раскусил меня. Я работаю в гестапо! Я гнию рядом с тобой, чтобы предать тебя! Да, я предатель! Но ты умрешь, а я буду жить… А вот они, — указал он на полицаев, которые в смятении жались к стене, — сейчас застрелят тебя по моему приказу. Застрелят, потому что они хотят жить, а только я один могу им дать прощение.
— Но они? могут убить и тебя! — крикнул Алексей.
— Не могут! — спокойно покачал головой Юренев. — Если они убьют меня, их тут же расстреляют. Никто им не поверит, что меня можно было убить при попытке к бегству или при неподчинении приказу… Не могут!.. Ты же умрешь, как подлый предатель, и могила твоя зарастет чертополохом. — И он поднял руку, привлекая внимание полицаев. — А ну, дайте по нему очередь, — и вдруг, обернувшись, дико заорал: — Стреляйте, приказываю!.. Или самих расстреляю!..
Полицаи вскинули автоматы. Еще мгновение — и Алексей упал бы мертвым. Но в этот момент на краю котлована появился какой-то человек и закричал:
— Стойте!.. Подождите стрелять!
Все невольно подняли головы. Держа в руках высоко над головой обрезок железной балки, стоял Кравцов. Он был страшен в своей юношеской ярости.
— Я все слышал! — проговорил он. — На этот раз я был здесь! Ты, собака, — нагнулся он к Юреневу, — не можешь умереть от пули, но вполне можешь — от несчастного случая!..
Юренев в страхе прижался к стенке котлована.
— Что ты делаешь?.. — закричал он.
Но в этот самый момент брошенный с силой кусок железа размозжил ему голову. И тело его рухнуло на камни.
Кравцов тут же спрыгнул вниз и подбежал к Алексею.
— Я всем скажу правду! — горячо проговорил он. — Тебе опять поверят.
Полицаи, опустив автоматы, постояли над телом Юренева. Потом Петька сказал:
— Какой неосторожный! Я же говорил ему — не лезь под балку, может упасть!..
Василий глубоко вздохнул:
— Вот как бывает! Берется человек не за свое дело. Лезет, куда не надо! А потом его хорони!..
Курт Мейер, который в этот вечер собирался встретиться с Юреневым, узнав о его внезапной гибели, был взбешен. Но самое тщательное расследование подтвердило — Юренев пал жертвой собственной неосмотрительности.
Однако Курт Мейер был не из тех, кого легко убедить в том, чему он верить не хочет. И он принял свои меры…
Глава двадцать девятая
ТЕПЕРЬ — ДЕЙСТВОВАТЬ!..
Коля с волнением ждал следующего утра. Он уже знал, что Михаил погиб, и слышал, как Вернер сначала сам допрашивал полицаев, а потом докладывал об этом Курту Мейеру по телефону. Правда, Коля не понимал по-немецки, но Вернер много раз упоминал фамилию Юренева, и не нужно было обладать особенной проницательностью, чтобы разобраться, в чем дело.
Полицаи в один голос твердили, что Юренев — жертва несчастного случая, — не могут же они уследить за каждым, кто по своей собственной неосмотрительности подставит голову под железную балку. Но Коля понимал, что отец как-то сумел избавиться от предателя, а сам остался вне подозрений.
Только бы теперь еще чего-нибудь не случилось до их встречи. Они окончательно обо всем условятся, а там Коля и Витя отправятся в обратный путь.
Как выбраться из лагеря, ребята уже придумали. Они заберутся в машину, которая каждый день отправляется в соседнее село за хлебом. Витя уже несколько раз ездил туда, и повар охотно его отпускал. Он не любил трястись по осенним размытым дорогам, — того и гляди, застрянешь где-нибудь в грязи, а потом тащись пешком за помощью.
Обычно, кроме шофера, в машине ехали два солдата или полицаи, которые получали в пекарне хлеб, укладывали его в кузов, а затем залезали на него прямо в сапогах. Теплый хлеб грел их, а то, что буханки расплющивались, ломались и пачкались, не имело значения — заключенные все сожрут.
Несколько дней назад случилось так, что ефрейтор долго не мог разыскать второго дежурного полицая и, так как шофер уже скандалил, приказал отправляться Вите. Тот успешно справился с этим делом. С тех пор поездки за хлебом стали Витиной обязанностью. И ребята решили: если на машине ездит Витя, то почему на ней не поехать и Коле? Они отправятся в село вместе, получат хлеб, а на обратном пути выпрыгнут на дорогу. Пока машина доедет до лагеря, пока их спохватятся, пока решат, посылать за ними погоню или нет, они уже будут далеко.
Ночь прошла в тревожном ожидании утра, а утро — в еще более тревожном ожидании часа встречи с отцом. «Придет ли он? — с тоской думал Коля. — А вдруг что-нибудь случится, вдруг его арестуют!»
Вернер куда-то уехал еще до рассвета, и поэтому Рихард всласть выспался, а когда проснулся, заставил Колю чистить зубным порошком мельхиоровые ложки, вилки и ножи. Вернер любил, чтобы у него на столе все блестело.
Справиться с двумя приборами не так-то трудно, но у Рихарда тут же нашлась еще работа — ему взбрело в голову чинить испортившийся радиоприемник, и, хотя Коля в этом ничего не понимал, все же Рихард заставил его сидеть тут же за столом и смотреть, как он орудует отверткой. Больше всего Рихард не любил одиночества, а кроме того, присутствие мальчика напоминало ему о далеком доме.
А время шло. Часы на стене показывали без четверти двенадцать. Скоро прозвучит обеденный гонг! Что делать? Как улизнуть от Рихарда? Хоть бы дело какое-нибудь, а то сиди и смотри, как он ковыряется в каких-то деталях и проволочках…
На подоконнике лежала губная гармонь, на которой изредка любил играть Вернер. Коля встал, взял блестевшую никелем и украшенную замысловатыми вензелями узкую плитку и поднес к губам. Гармонь издала тонкий, сильный звук. Коля быстро провел ею по губам, из нее вырвались нестройные звуки. Коля вдруг вспомнил широколицего немца в машине — тот, наверное, здорово умел играть на этой штуке.
Рихард поморщился и покачал головой — не надо! Но Коля опять с силой дунул в гармошку. Рихард хлопнул рукой по столу:
— Стоп!..
А Коля яростно и с отчаянием дул и дул в гармошку — будь что будет! Любой человек на месте Рихарда от такого концерта пришел бы в ярость. Но Рихард был терпелив, и только шея его все больше и больше наливалась краской. Наконец, когда визг гармошки стал уж совсем невыносим, он вскочил, вырвал у Коли гармошку, подбежал к двери, пинком распахнул ее и увесисто шлепнул Колю пониже спины.
Этого как раз Коле и нужно было. Он стремглав бросился бежать. Как раз вовремя: гонг уже прозвенел и ворота в поле были широко раскрыты. Боясь, что Рихард начнет его разыскивать, Коля забежал за сарай и, взобравшись на большой камень, стал смотреть на дорогу через плетни.
Снег, выпавший прошлой ночью, еще не растаял. Он укутал поля до самого горизонта, и только черной рекой вилась между отлогими холмами разъезженная машинами дорога. Сейчас по ней пробирались люди, как всегда один за другим, таща в руках поблескивающие металлом бачки. Какой изощренный в пытках ум придумал это тяжкое и унизительное паломничество! Казалось бы, совсем просто — поставить несколько термосов на машину и отвезти обед в поле. Нет, нужно, чтобы люди не имели ни минуты покоя, чтобы их изнуряла не только работа, но и голодное ожидание.
Отец!.. Вот он подходит к воротам. Бачок он несет в левой руке, а правой быстро размахивает. Торопится! Как ужасно, что нельзя подбежать к нему, обхватить обеими руками за шею, поцеловать в колючую щеку!..
На этот раз Коля шел по другой стороне улицы. Когда они поравнялись, отец улыбнулся и подмигнул. Пройдя в том же направлении еще десятка два шагов, Коля круто повернул назад.
