— Чего командовать?
— Проверкой командуйте.
— …
Я и сам об этой проверке недавно узнал, но еще ни разу не пробовал. Из нынешних зенитчиков про этот способ мало кто знает, обычно ограничиваются проверкой нулевой линии по удаленной точке. Не дай бог, опозорюсь, но отступать уже поздно.
— Тогда бери красноармейцев Бикбаева и… Как тебя?
— Красноармеец Тимофеев, — откликается подносчик.
— И Тимофеева. Через час жду вас с дощатым щитом размером два на полтора метра.
— А где доски взять?
— Вопрос неправильный. Я должен был услышать: «Есть! Разрешите выполнять?». На что вам отвечаю: разрешаю. Через час жду обратно, время пошло.
Здесь для пущего эффекта надо демонстративно взглянуть на часы, но собственным хронометром я так и не обзавелся. Поэтому просто поворачиваюсь к остальным.
— А сейчас проверим, чему вас научили в запасном полку. Начнем с проверки прицела и выверки его по удаленной точке.
Ложкин все еще мнется, не знает где ему доски взять. Я бы мог подсказать, но нехрен было нарываться.
— Так, Ложкин, ты все еще здесь? Через час щита не будет — отправлю яму под батарейный сортир копать, а то все кусты вокруг загадили, двух шагов от расположения не отойти!
Кстати, хорошая мысль. Надо будет старшине подкинуть, надоело как по минному полю ходить, чуть зазевался и… Не смертельно, конечно, но очень неприятно. Только это как-то аккуратно надо сказать, чтобы самому реализовывать не пришлось.
— Бикбаев, Тимофеев, за мной, — начинает действовать отличный солдат и, наконец, убирается в сторону дороги.
Правильно сообразил, там стоит брошенный «Опель-Блитц» с развороченным мотором, но кузов уцелел, его борта на щит вполне пойдут. Только я бы к старшине зашел, и инструмент взял — голыми руками с кузовом не справиться. Ничего, в следующий раз умнее будет.
— Огонь!
Гах! Гах! Четвертый и пятый трассеры бронебойных снарядов исчезают в сером прямоугольнике щита, установленного в сотне метров от огневой позиции.
— Ну как? — интересуется Сладков, тоже пришел посмотреть на новый способ.
— Отлично, — я отрываю от глаз бинокль и возвращаю его лейтенанту, — в самый центр.
Сама проверка несложная, только требует тщательности и аккуратности, да и результат дает чуть лучше, чем прежние способы. На прицеле выставили нулевые установки, выпустили по щиту три снаряда, нашли среднюю точку пробоин и провели через нее вертикальную линию. На этой линии отмеряем шестьдесят миллиметров вверх — это точка, в которую направлен ствол. Проводим через эту точку горизонтальную линию — линию ствола. Вправо откладываем пятьсот восемьдесят миллиметров, влево — пятьсот девяносто пять, на столько разнесены правый и левый коллиматоры от оси ствола. Теперь поднимаемся в этих точках еще двадцать четыре сантиметра и находим точки, в которые должны быть направлены перекрестья коллиматоров. Регулируем их, закрепляем и выпускаем два проверочных снаряда.
Взводный подходит к щиту, рассматривает пробоины.
— Хорошо, очень хорошо. Ну что, к бою готовы?
— Готовы, товарищ лейтенант.
На самом деле к бою готова только пушка, а с расчетом еще работать и работать. Тем более что одного из наводчиков нам на следующий день придется лишиться.
— На завтрашний день ефрейтор Ложкин поступает в распоряжение старшины для оборудования батарейного отхожего места…
— За что? — не выдерживает наказанный.
— Во-первых, за задержку с доставкой щита, — тут моя совесть чиста, я дал ему час, за который вполне можно было успеть справится, а они провозились, как минимум, полтора, а может, и все два. — Во-вторых, за то, что перебили старшего по званию и должности. В-третьих, кто, если не вы? В-четвертых… Ладно, хватит и трех причин. Понятно?
— А когда это вы успели со старшиной договориться? — не унимается ефрейтор.
— Пока вы со щитом возились. В том, что в срок вы не уложитесь, у меня сомнений не было — сразу инструмент надо было брать, а не гонять за ним Тимофеева.
Вообще-то за время отсутствия Ложкина с командой я успел не только со старшиной договориться, но и «подорваться». Точнее, сначала «подорвался», а потом договорился — надоело!
— Да вы не расстраивайтесь так, товарищ ефрейтор, не одному вам на этом ответственном участке трудиться придется. От каждого расчета выделяется по одному человеку, вы — старший. За сутки должны справиться. Заодно и навыки командирские разовьете.
Последнее сорвалось с языка непроизвольно, не хотел я этого говорить, но какой-то черт дернул меня за язык. Ефрейтор Ложкин — не самый худший представитель хомо зенитикус, это я уже успел заметить. Технику знает, с людьми ладит, а то, что амбиции у парня чуть повышенные, так молодой еще. Но, что сказано, то сказано, назад не вернешь.
— А сейчас приступаем к чистке ствола и механизмов автоматики.
Все-таки, у нового способа проверки нулевой линии есть свои недостатки.
— По танку. Бронебойными. Скорость пять. Четыре.
Четыре — это дальность в гектометрах. С такого расстояния лязг гусениц и рев мотора слышны отчетливо. Невольно я командую тише, как будто танкисты могут меня услышать.
— Есть цель, — докладывает Ложкин.
Неужели они нас действительно не видят? Хотя со стороны наша пушка выглядит сейчас как большой куст — столько веток мы привязали к станку, что расчет еле помещается, а заряжающий Бикбаев едва может развернуться.
— Огонь! — командует Сладков.
— Огонь!
Теперь голос можно не сдерживать, танк приблизился на ожидаемое расстояние и подставил борт.
— Трасса прошла за кормой танка, — дает вводную лейтенант.
— Полтанка влево, дальность три, — тут же реагирую я.
Тридцатьчетверка разворачивается, плюясь с кормы черным выхлопом и разбрасывая с гусениц донской чернозем. Механик-водитель добавляет оборотов и, выдав назад еще более плотную черную завесу, танк движется на исходную. В связи с приближением немецкого наступления под Курском нас на танки натаскивают почти также интенсивно, как на самолеты. Вот и сейчас учимся стрелять не по воображаемому, а вполне реальному танку. Впрочем, танкистов, мотострелков, разведчиков гоняют не меньше нашего.
— Хорошо, — подводит итог взводный, — пока все.
— Матчасть в исходное, — добавляю я.
Приближается время обеда, поэтому команда выполняется с особым рвением.
— Командир, а кухня-то нас сегодня найдет? — интересуется Коробовкин.
— А черт ее знает.
Может и не найти. Или не искать. Тогда придется начинать вторую часть учений с бурчащим от голода животом.
— Вон, комсорг идет, — замечает Ложкин. — У него спроси.
После упразднения политруков, их обязанности частично возложили на комсорга и парторга батареи. Вот они и бегают, беседы проводят, боевой дух нам поднимают. На сей раз оказалось, что комсорг пришел по мою душу.
— Послезавтра состоится совещание по обмену опытом и упорядочению возрастных взаимоотношений, — сообщил он. — От нашей батареи решено направить вас.
Я в первый момент возмутиться хотел — успел я застать такого рода собрания позднесоветской поры, ничего путного на них не происходило, докладывали, отчитывались, переливали из пустого в порожнее. Сидишь, зеваешь, аж скулы сводит, боишься заснуть и думаешь, когда же, наконец, все это закончится, а они все говорят, говорят, говорят…
Но первый порыв мне удалось сдержать, а по здравому размышлению, может, и стоит туда съездить — вдруг, что полезное услышу. Опять же, появляется возможность обстановку сменить, что в округе происходит посмотреть. Одним из самых трудных моментов армейской службы является отсутствие новых впечатлений. Месяцами один день сменяется другим, точно таким же, все возможные места пребывания изучены, а отлучиться нет никакой возможности, люди вокруг — одни и те же. Тогда любая возможность вырваться из замкнутого круга становится желанной, даже, если для этого надо будет весь день копать или тяжеленные ящики грузить. Или на скучном собрании сидеть. Да и согласия моего никто спросить не удосужился.
Под эту поездку я выцарапал у старшины новую форму.
— Ну как я буду на корпусном собрании нашу батарею в этом рванье представлять?
С обмундированием действительно беда. Штабные уже переоделись в форму нового образца с погонами. Красноармейцы и младшие офицеры, в основном, продолжают донашивать старую. Кто-то прицепил погоны к старой гимнастерке довоенного образца с отложным воротником, так и ходит. Зеленые пуговицы к полевым погонам и петлицам никто в глаза не видел. Пытались красить пуговицы зеленой краской, но масляная краска на латуни держится плохо, отлетает.
— Нет у меня новой формы, да еще и твоего размера — упирается старшина. — Видишь, в чем сам хожу.
