присватали, — словно для того, чтобы задержать племянника, сказал дядька.
Действительно, за столом сидела девушка. Хорошенькая, по-праздничному одета. Павловский посмотрел на нее, она довольно фамильярно подмигнула ему карим глазом, высоко подняв брови. Чокнутая какая-то...
— Должен торопиться домой, — ответил он дядьке и оставил компанию.
Он все-таки опьянел, почувствовал это уже на улице, когда вдруг пришлось не сидеть, опираясь то на спинку стула, то на стол, а самостоятельно держаться на ногах. Земля покачивалась, и с нею странно покачивались деревья, дома, угрожая упасть и привалить его. В голове шумело, но мысль еще работала четко. В конце Большой Подвальной начинался Сенной базар. Решил пройти по базару, распространить последние листовки. Незачем им даром лежать в кармане, пусть лучше читают люди. К тому же вполне вероятно, что на базаре встретит Лилю. То, чего не ожидаешь, почему-то приходит чаще, нежели ожидаемое. Досадно только, что Лиля увидит его пьяным. Но он даст ей листовку, как только что дал Жене Пелюх, и это скажет больше, нежели его оправдания. Лиля пойме все.
Первую листовку незаметно вложил в корзину молодой крестьянки, когда она обратилась к своей соседке, и, не задерживаясь, пошел дальше. Шел нетвердо, то плечом, то всем корпусом тараня людей. А где же Лиля? Видимо, встретится она тогда, когда он распрощается со всеми надеждами на встречу с нею, а пока что они в нем еще живут. Неожиданно ему захотелось достать всю пачку листовок, швырнуть их вверх, а самому убежать. Все, кто находится на базаре, надолго запомнят этот фейерверк, будут рассказывать легенды о киевском смельчаке. Да, надо решиться. Хоть и рискованно, но он докажет гитлеровцам, что не боится их. Уже не колеблясь, решительно потянулся к карману, чтобы осуществить свое намерение, как вдруг кто-то крепко сжал его руку, скороговоркой проговорил над ухом:
— Следуй за мной. Быстро!
Не успел он оглянуться, как впереди пошла Валя Прилуцкая.
Она пробивалась сквозь толпу, делала удивительные зигзаги, устремлялась в узкие проходы между палатками, наконец очутилась на улице Артема и, не оглядываясь, не подавая ему никаких знаков, направилась в сторону Лукьяновки. Ничего не понимая, Павловский покорно шел за нею. Прошли Обсерваторную, Бехтеревский переулок, еще два дома, и Валя наконец остановилась. Павловский, покачиваясь, подошел к ней.
— Ты зачем меня позвала? — пробормотал заплетающимся языком.
Одними глазами Валя показала на парадную дверь.
— Поднимайся на второй этаж, жди меня.
Он пошел, а она внимательно осмотрела улицу и, убедившись, что за ними никто не следит, пошла вслед за ним.
— Ну, герой, выкладывай начистоту, с чего это ты стал таким легкомысленным? Водка? — напустилась на Валя, когда они вошли в квартиру. — Или ты вообще не контролируешь своих действий? Так вести себя может только мальчишка или человек, который ни за что не отвечает. К тому же ты пренебрег и собственной безопасностью. Серьезный подпольщик обязан взвешивать каждый свой шаг.
Павловский сидел на кушетке в позе захмелевшего человека. Пальто сбросил, а кепку держал в руке, забыв повесить ее или положить. Он еще не протрезвел, голова раскалывалась, тело потеряло упругость, мышцы расслабились. Лучше дали бы ему отдохнуть, отоспаться, а не читали бы проповедь. Ответил равнодушно:
— Вот никак не возьму в толк, что я такое учинил. — О своем намерении устроить фейерверк он умолчал.
— Как это что?! — горячилась Валя. — В таком состоянии раздавал листовки на базаре, разве этого недостаточно? А знаешь ли ты, что делалось у тебя за спиною? Нет?
После того как женщина обнаружила в своей кошелке бумагу и начала ее разглядывать, к ней подскочил эсэсовец, выхватил листовку из рук и, быстро прочитав ее, начал искать взглядом Павловского. К счастью, тот затерялся в толпе, а затем его увела с территории рынка Валя. Вывела из-под удара.
С сонным видом выслушав ее рассказ, Павловский буркнул:
— Если бы он только попытался арестовать меня, уложил бы его на месте.
— Или он — тебя.
Валя, нервничая и сердясь, мерила шагами комнату, говорила, словно обращалась к третьему лицу:
— О господи, ему так ничего и не втолкуешь. Если судить строго, таких надо гнать из организации.
— А я и сам собираюсь уйти от вас, — невозмутимо вставил Павловский.
— Да, гнать за распущенность. Ты нарушил элементарное правило работы подпольщиков — вышел в пьяном виде на операцию. Куда это годится? Железная дисциплина во всем: в личном поведении, в отношении к исполнению приказа — вот наша первая заповедь.
Кажется, высказала все, что надо. Хватит. Павловский — парень умный: позлится и возьмет себя в руки, сделает должные выводы. Спросила уже иным тоном:
— Есть хочешь?
— Нет. Дядька накормил меня на целую неделю.
— И напоил, — язвительно, хоть и незлобиво добавила Валя. — Между прочим, ты сказал, Костя, что надумал уйти от нас. Это — серьезно?
Он сидел сгорбленный, а тут вдруг выпрямился. Щеки залила едва заметная краска.
— Я не точно выразился, Валя. Но действительно хочу попросить тебя или Третьяка, чтобы вы переправили меня к партизанам. Многие же люди из Киева ушли к ним. Листовки — это не мое призвание. Пусть распространяют их связные Елена Пономаренко, Белиц...
Валя прервала его:
— Этим занимаюсь и я. Третьяк — тоже.
— Все равно. Я хочу держать в руках автомат и косить гитлеровцев десятками, сотнями. Как на фронте. А придется погибнуть, так в бою, не в гестаповском аду. Отпустите меня.
— Значит, ты это твердо решил? — переспросила Валя.
— Твердо.
— Ну что ж, — помолчав, добавила она, — раз такое дело, то отпустим. Но я тебе, Костя, советую, как другу: подожди до весны. Вот-вот ударят морозы, партизанам будет туго. Какие там еще базы у них. Оживут леса — и пойдешь.
Он задумался.
— Ты это точно обещаешь?
— Даю комсомольское слово.
Они успокоились. Только что прошумела буря в их душах, и вновь установилась тишина и мир. Так после непогоды еще более ясным кажется небо. Павловский, в конце концов, положил кепку на подоконник, откинулся на спинку дивана. Алкоголь выветривался, и парня клонило ко сну. Попросил воды.
Подавая ему кувшин с водой, Валя неожиданно спросила:
— Как
