Через шесть недель «Гольф» радировал в Лондон об установлении надежного пути с проверенными этапами пока что до Парижа. В качестве проводника группа использовала опытного человека, имевшего псевдоним «Арно». Им был мой унтер-офицер, выдававший себя за беглого француза, живущего за счет контрабанды драгоценностями и хорошо знавшего немецкие порядки.
Мы предложили Лондону послать этим путем для проверки его надежности двух английских летчиков, скрывавшихся в Голландии. Предложение было одобрено, а через три недели Лондон подтвердил радиограммой, что эти летчики благополучно прибыли в Испанию.
Действия группы «Гольф» и проводника «Арно» заслужили высокую оценку. А в течение весны и лета 1943 года Лондон сообщил нам адреса трех своих надежных мест в Париже, предназначенных для укрытия нужных людей, которые можно было использовать в «нашем коридоре». Там находился не только французский, но и английский персонал с собственною связью с Лондоном.
Указанные пункты мы ликвидировать не стали, но установили за ними плотную слежку. Отдел, руководимый майором Визекеттером, осуществлял наблюдение за всем путем, благо что на его входе находился «Арно».
Многие курьеры и агенты, пользовавшиеся этим маршрутом, были в разных местах по необъяснимым для союзнических секретных служб причинам арестованы немцами. Но для повышения престижа «Гольфа» мы иногда все же оказывали противнику некоторые услуги.
В этих случаях приходилось руководствоваться принципом: «Давай сам, чтобы давали и тебе». Некоторые из сбитых и укрывавшихся в Голландии или Бельгии летчиков союзников, благополучно добравшихся в Испанию, так до сих пор и не знают, что на пути к свободе находились под покровительством немецкого абвера.
31 августа двум английским агентам, Уббинку и Дурлейну, удалось бежать из заключения в Хаарене, и следы их затерялись. 1 сентября мне позвонили от Шрайэдера и сообщили о случившемся. Вскоре позвонил и сам Шрайэдер, упомянувший принятые им меры по поимке беглецов.
Для меня было ясно, что это происшествие лишает операцию «Нордполь» ее фундамента. Ведь, если даже беглецам и не удастся перебраться в Швейцарию или Испанию, не говоря уже об Англии, они найдут пути и возможности сообщить обо всем, что с ними случилось после отлета из Англии, в Лондон.
В первой декаде декабря 1943 года радиосообщения из Лондона стали столь бесцветными и пресными, что было понятно: противник пытается навязать нам свою игру. Видимо, сообщения Уббинка и Дурлейна достигли своей цели. Но мы вели себя так, словно бы ничего и не произошло, не давая ничем понять, что знаем о крахе иллюзии союзников о создании мощной агентурной сети в Голландии.
В марте 1944 года я предложил своему руководству в Берлине прекратить ставшую бессмысленной радиоигру, дав «прощальную» радиограмму в Лондон. Руководство с моим мнением согласилось и предложило составить проект такой радиограммы, в которой должны были прозвучать наши победные нотки.
Хунтерман и я взялись за сочинение тексте радиограммы, не слишком пространной, которая отвечала бы пожеланиям Берлина и в то же время отражала наши чувства и мнения о фантасмагории, продолжавшейся более двух лет. Эту радиограмму планировалось передать открытым текстом.
Усевшись за большой письменный стол напротив друг друга, мы набросали каждый свой вариант. Затем поступили как в развлекательной игре, зачитывая по очереди отдельные предложения, уточняя и дополняя один другого. В конечном итоге радиограмма звучала следующим образом:
«Господам Бланту, Бингхэму и всей компании с ограниченными возможностями. Лондон.
Нами установлено, что вы с некоторых пор пытаетесь самостоятельно, без нашей помощи, проворачивать в Голландии свои дела.
Это прискорбно, так как в течение длительного времени мы, к обоюдному удовлетворению, были здесь вашими единственными представителями. Тем не менее, заверяем вас, что в случае, если у вас появится желание нанести визит на континент, ваши люди будут встречены с теми же вниманием и заботой, как и прежде.
Пока».
Названные в начале радиограммы имена являлись установленными нами фамилиями руководителей голландского отдела управления специальными операциями союзников в Европе. Проект текста был нами передан в Берлин для согласования и утверждения.
Там в это время, видимо, нашлись более важные дела, так что нам пришлось прождать целых две недели, пока не пришло разрешение передать в Лондон радиограмму с предложенным нами текстом.
31 марта я вручил текст радиограммы нашим радистам с указанием передать ее по всем задействованным в игре каналам связи (их в то время оставалось десять) на следующий день. Дата 1 апреля представлялась мне особенно значимой.
В полдень следующего дня мне доложили, что Лондон принял и подтвердил получение радиограммы по четырем каналам. По остальным каналам связи ответа не последовало.
Операция «Нордполь» таким вот образом и закончилась.
Усилия секретных служб союзников в результате наших действий провалились, что не дало им возможности закрепиться тогда в Голландии. Это было реально сдвинуто на целых два года, что позволило нам предотвратить создание на территории страны вооруженных отрядов и организаций для проведения саботажа и террора в тыловых районах «Атлантического вала».
«Игра» вместе с тем привела в целом к разгрому подполья в Голландии, нанеся союзникам большой урон.
Раздел XIV
Похищение плана-карты «Атлантического вала»
(По рассказам самого похитителя — Рене Душе)
Рене Душе — житель города Кан, по профессии маляр, был членом местной организации французского движения Сопротивления, являясь ее связным. Проникнув в канский филиал «организации Тодта», которая вела строительство «Атлантического вала», ему удалось похитить план-карту района Нормандии, в чем ему помогли случай и находчивость.
В первые числа мая на доске объявлений мэрии Кан было вывешено объявление, в котором говорилось, что «организации Тодт» требуются маляры для проведения небольших ремонтных работ в ее помещениях. Конечный срок предложений завершался к концу дня 6 мая. Рене Душе, подъехавший к мэрии на стареньком своем грузовичке по каким-то делам, заметил это объявление. Была, однако, уже середина дня 7 мая.
Другой на его месте ничего предпринимать бы и не стал из-за опоздания. Но он был, как говорится, себе на уме, понимая, что таким образом можно получить сведения, представляющие интерес для его товарищей. Душе, в некоторой степени изучивший немецкий язык еще мальчишкой, быв тогда в Лотарингии, знал, что упомянутая организация занималась строительством «Атлантического вала», а из разговоров ее сотрудников между собой можно было бы извлечь немало интересного. Желание поводить немцев за нос у него было огромное.
Душе рассудил: «Попав к немцам, почему бы не подложить им какую-нибудь свинью, о чем можно было бы рассказать потом друзьям за рюмкой кальвадоса».
В вестибюле мэрии он навел необходимые справки и обратился к некоему Постелю, начальнику отдела по гражданским делам.
Немного подумав, тот рассудил, что из-за опоздания придется обращаться в эту организацию непосредственно.
Строительное управление организации находилось в центре города на авеню де Богатель, являясь филиалом главного управления в Сен-Мало и располагаясь в трех зданиях. В двух находились различные административные отделы, а в третьем — технический, занимавшиеся изготовлением карт и схем и вместе с тем заключением договоров на поставку строительных материалов и осуществление работ…
В пятидесяти метрах от главного входа в четырехэтажное массивное здание улица была ограждена забором из колючей проволоки. Припарковав автомашину, Душе вылез из нее, дружески улыбаясь. Из постовой будки, окрашенной черными и белыми полосами, вышел часовой и крикнул: «Стой!», направив на него винтовку.
Душе объяснил, что пришел по объявлению на работу. Часовой не понял его ломаного немецкого языка и приказал убираться вон. В это время к ним подошел другой часовой, заинтересовавшийся, что происходит. Чтобы пояснить свое намерение, Душе, воспользовавшись стеной будки, стал изображать движения маляра. Однако тут же получил оплеуху и пинка, что едва устоял на ногах, но был сопровожден в комнату, находившуюся прямо у входа.
Бывший там чиновник что-то быстро сказал ему по-немецки, но он ничего не понял. Появившийся в комнате какой-то начальник — обербауфюрер с моноклем в глазу на довольно сносном французском объяснил ему, что подлежит наказанию за шарж на фюрера.[66] Душе недоуменно посмотрел на него, а когда до него дошел смысл сказанного, попытался объяснить, что у него и на уме-то не было нанести оскорбление немецкому руководителю и что он — маляр, пришедший по объявлению на работу. Рассмеявшийся бауфюрер вызвал офицера, занимавшегося ремонтными работами.
