Вот видите, он вас знает, а вы его нет. Знакомьтесь. Он вашего дружка Жору нашёл. Это товарищ Зорин, мой боевой друг. Вместе до Берлина дошли и вместе здесь пока остались. — Павлов вздохнул.
Вова и Люся радостно пожали крепкую руку Зорина.
Машина плавно понеслась по шоссе. «Жорка жив, жив!» — думал Вова. Он не мог ещё прийти в себя от всех этих чудесных перемен.
Ну, как вы здесь очутились? Будто действительно за нами приехали?—говорила Люся,—Так в жизни не бывает, так только в сказках рассказывается.
Почему же? Обещал — и приехал. Вот пусть Зорин скажет, я всегда слово держу,— пошутил Павлов. А потом рассказал, каких трудов стоило обнаружить их лагерь.
Вова и Люся, как заворожённые, глядели на дорогу. Они словно впервые видели зелёные луга, маленькие домики с черепичными крышами, просторное голубое небо. Павлов искоса поглядывал на них повлажневшими глазами. Он вспомнил, как в день Победы во время праздничного ужина полковник подошёл к нему и спросил:
Что дальше делать собираетесь?
Павлов тогда изъявил желание работать в комиссии по репатриации. Полковник кивнул:
Понятно! Всё ребятишек тех забыть не можете? Добре!
И вот они рядом, выжили! Теперь у них впереди большая, счастливая жизнь.
Поезд шёл быстро. Смех, говор и песни сливались с шумом колёс.
В вагон к Вове пришла Люся. Высунувшись в окно, они глядели на мелькавшие телеграфные столбы, быстро бегущие непрерывной лентой зелёные поля, на тёмные, немного мрачноватые сосны.
Весна! Пятая весна,— почти шёпотом проговорил Вова,— с тех пор, как мы не были на родине.
Но мне почему-то кажется,— подхватила Люся,— что это первая и самая красивая весна в моей жизни.
Знаешь, Люся, что я думаю? Вот приедем домой и в честь нашего возвращения посадим где-нибудь на хорошем месте молодые деревья. Будем за ними ухаживать, беречь. И вырастут они высокими, стройными...
Домой! Подумать только — домой!—повторила Люся.
Глухо постукивали колёса, вздрагивал уютный пассажирский вагон, шумно дышал на подъёмах паровоз.
Кто-то затянул песню «Дороги». Ребята впервые услышали её во время посадки и выпросили у советских воинов листовку с текстом задушевной песни. Других новых песен они ещё пока не знали и потому второй день пели эту.
Хор звонких юношеских голосов подхватил:
Эх, дороги...
Пыль да туман, Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Вова вслушивался в слова песни о дружке, который лежит неживой в бурьяне, о том, как у «крыльца родного мать сыночка ждёт», о том, что «нам дороги эти позабыть нельзя».
Да, нам дороги эти позабыть нельзя,— сказал он.
Будто про нас эта песня сложена,— отозвалась Люся.
Да, про нас. Мы тоже оставили дружков в бурьяне, в чужой, холодной земле, и многих из нас ждут матери и отцы, только не все дождутся.
На глазах Люси задрожали слёзы, и она отвернулась.
Вова прижался к её плечу.
— Нам теперь о другом надо думать. Вот приедем домой и начнём учиться, работать. Широкие перед нами дороги...
Давно уже все спали крепким сном, только Вове не спалось. Ему всё ещё не верилось, что через несколько часов он выйдет из вагона и ступит на родную землю, встретится с мамой, с родными и близкими.
Он подошёл к окну и осторожно, чтобы не разбудить товарищей, опустил раму. Свежая струя ночного воздуха хлынула ему в лицо. Вова высунул голову в окно и посмотрел вперёд. Паровоз, разрывая мрак ночи, мчался на восток. А там, впереди, на темно-голубом небе, ширилась розовая полоска зари, предвещая восход солнца.
Вову охватили невыразимая радость и гордость за великую Родину, не оставившую своих детей в беде, вернувшую им юность, свободу и счастье.
Прошло три года.
За время учёбы Жора не раз думал о том, что надо разыскать Вову, Андрея, Люсю, но всё как-то складывалось неудачно. Он был очень занят учёбой, которая ему давалась нелегко, и не имел времени заняться по-настоящему розысками друзей. Но ни на минуту не терял он надежды на встречу с ними.
Наступил долгожданный отпуск. Май был хмурым: вдалеке дымились горы, временами шёл весенний дождь, а дни, как нарочно, были длинные и скучные, и хотя давно буйно зазеленели леса и поля, по утрам весело щебетали птицы, звавшие в лес, в поле, но Жора отсиживался целыми днями в читальном зале училища за книгами, газетами или сражался с товарищами в шахматы. Не очень весело проходил отпуск, но поехать ему было некуда.
Как-то утром, после завтрака, он пошёл в читальный зал посмотреть свежие газеты. В «Красной звезде», в корреспонденции из Лондона, сообщалось, что в столице Великобритании состоялась конференция Общества англо-советской дружбы. Кроме других решений, участники конференции приняли резолюцию, выражающую беспокойство по поводу отказа английских властей вернуть родителям сотни советских детей, похищенных нацистами и содержащихся в лагерях для «перемещённых лиц».
Это короткое сообщение как-то по-особенному встревожило Жору. А что, если Вова, Андрей, Люся и сотни других его товарищей не возвратились на родину? Нет, он так не думал, он был уверен, что они давно, как и он, учатся, растут, работают, строят коммунизм. И если он упрекал себя, то только за то, что не проявил настойчивости и упорства в их розысках.
Уткнувшись в газету, Жора уже не читал её, а держал в руках и думал-думал, перебирая в памяти имена и фамилии мальчиков и девочек, близких друзей и товарищей по лагерю. И вдруг он вспомнил, что в одной из газет, совсем недавно, он встречал знакомую фамилию.
Давно кончился обед, но Жора забыл о нём. Он с трепетным волнением искал газету, в которой, как ему казалось теперь, была упомянута эта фамилия. Жора перебрал десятка три различных газет, читая заголовки, пока, наконец, не нашёл нужный номер.
В небольшой корреспонденции сообщалось.
Недалеко от Сталинграда, на небольшом расстоянии друг от друга строятся пять шлюзов Волго-Донского судоходного канала. Грунтовая вода внезапно хлынула в котлован одного шлюза, и строителям пришлось проявить немало упорства, умения и труда для откачки её. Экскаваторщик-комсомолец Горлов одним из первых вынул из верхней части шлюза последние кубометры грунта и обеспечил широкий фронт работы для укладчиков бетона. На собрании молодых строителей-комсомольцев ему была вручена Почётная грамота ЦК ВЛКСМ за одержанную победу в соревновании экскаваторщиков на стройке Волго-Донского судоходного канала.
Дважды Жора перечитал газетное сообщение. «Неужели это Вовка, тот самый Вовка, с которым мы были вместе там, в Германии?» — подумал он и решил немедленно послать телеграмму. Тут же он написал:
«Сталинград, строительство Волго-Донского канала, экскаваторщику комсомольцу Горлову. Сердечно поздравляю трудовым успехом великой стройке. Ты ли это или другой Горлов? Волнуюсь, телеграфируй.
Твой друг Жора»
До поздней ночи Жора не мог уснуть. Мысленно он спорил сам с собою, то убеждал себя, что это тот самый Вова, то, напротив, думал, что таких фамилий много и вообще смешно посылать телеграмму без точного адреса, «на деревню дедушке», и снова приходил к мысли: «А вдруг это всё-таки он? Пусть там тысячи комсомольцев, десятки участков, но моя телеграмма попадёт какому-то Горлову. Только бы он ответил»,— думал Жора.
Спал он плохо. Сосед по койке проснулся от крика. Это кричал сонный Жора. Ему снилось, будто он снова в лагере смерти стоит перед Штейнером, который вот-вот изобьёт его. Страх охватил Жору, и он решился на последнее: с криком бросился на коменданта, чтобы задушить его...
Что с тобой?— громко спросил сосед.
Кажется, ничего, — виновато ответил проснувшийся Жора.
До утра он пролежал, не сомкнув глаз, думая обо всём, что пережил за годы, проведённые в Германии.
Телеграмму Жора получил удивительную, для посторонних странную, но для него дорогую и беспредельно радостную. Горлов телеграфировал:
«Приезжай нам стройку, мой дорогой чертёнок Жора.
Вова».
На строительную площадку Волго-Донского канала Жора приехал утром, а в полдень уже разыскал друга.
Вова, как и Жора, вырос, изменился, возмужал; но друзья называли друг друга по-прежнему уменьшительно. Жора коренастый, широкий в плечах, среднего роста с военной выправкой, а Вова, напротив, сильно вытянулся, стал энергичнее, сильнее. Если бы Жора встретил его где-нибудь случайно, наверное, они бы не узнали друг друга. Так сильно изменились они, вернувшись на родину.
Всё-таки ты стал танкистом! — глядя на друга, произнёс восхищённо Вова.
Буду танкистом, ещё всё впереди,— ответил Жора,— А ты?..
Я? — как бы не понял и переспросил Вова.— Работаю, учусь. Знаешь, Жора, я твёрдо решил дружить с машиной... Учусь в вечернем машиностроительном техникуме. Но если бы ты знал, каким я был, когда приехал сюда!.. Трудно было. Чернорабочему тут делать нечего, всё выполняет машина, а ею надо уметь управлять. Вот я и ходил: один вечер в вечернюю школу, другой — на курсы экскаваторщиков. И вот, наконец, стал экскаваторщиком, строю канал. Ох, и захватил он меня!
