Да что листовки! Коммунисты-подпольщики почти регулярно выпускали свою нелегальную газету «Руде право». Они дважды издали Краткий курс истории ВКП(б). Систематически печатались и распространялись сводки Совинформбюро.
И это в дни самого безудержного фашистского террора, когда был разгромлен и погиб состав первого подпольного Центрального комитета компартии, потом — второй Центральный комитет, когда третий подпольный ЦК вынужден был покинуть Прагу и перебраться в город Бероун, когда правительство протектората во главе с Гахой соперничало с фашистами в жестокостях при подавлении сопротивления своих соотечественников.
2
Все эти пять тяжелых лет Ярослав Лукаш боролся, как коммунист и чех. Что только не перенес он! Кем только не был! Где только не приходилось ему укрываться, спасая жизнь, чтобы снова и снова вступить в борьбу. Он был и слесарем-водопроводчиком, и кровельщиком, и мотористом, он водил трактор и работал на лебедке, жил у Морганека, скрывался на пристани под баржами, прятался в холодных печах кирпичного завода, замерзал в смотровых канализационных ямах.
Смерть всюду стерегла его, за каждым углом, каждую минуту.
Поистине стоическая нужна выдержка, чтобы непрерывно в течение пяти лет сносить тяжелые удары врага. Он никогда не впадал в отчаяние, ни разу не дрогнул, ни разу не усомнился ни в победе, ни в самом себе.
Почти полмесяца он вынужден был скрываться в топке заброшенного паровоза. Это случилось зимой сорок второго года. Сухари и кое-какую другую еду ему с риском для жизни приносил раз в неделю Карел Гавличек. Не было воды, и Ярослав ел снег.
Да! Так было. И тогда, смертельно измученный, он искал временного отдыха, тишины. Но, отлежавшись в каком-нибудь надежном углу короткое время, Лукаш начинал томиться, пустота заполняла душу, сердце ныло, и было такое чувство, будто он потерял самое близкое ему и дорогое. Жгучее желание борьбы брало верх над физическим истощением. Именно в такие минуты он понимал с особенной ясностью, что только борьба дает ему силы жить, что чем тяжелей испытания, тем богаче и глубже его любовь к родине.
Перед Лукашем всегда стояли примеры беззаветного служения народу. Героические вожаки партии, бесстрашные бойцы за дело народа Юлиус Фучик, схваченный в апреле сорок второго года; Ян Зика, арестованный в ночь после расправы над кровавым гитлеровским псом Гейдрихом; Вацлав Маржик, предпочитавший смерть гестаповским застенкам; схваченные фашистами Иозеф Лиетавец, Штефан Дубчек, Ладислав Шевчик.
Первым инструктором Пражского комитета был Червень. Червеня уже нет. Он погиб в сорок первом году. Его схватили на улице Праги. За ним специально охотились. Червень пытался прорвать цепь облавы, и ему пулеметной очередью перебили обе ноги. Он не умер на площади. Он умер двенадцать дней спустя в больнице. Все двенадцать дней его допрашивали, но он ничего не сказал.
Червеня сменил Птаха. Птаха погиб почти так же, как Червень: он ночевал в доме одного подпольщика и, выйдя от него, попал в лапы гестаповцев. Это был тот же подпольщик, который укрывал Червеня. Птаха попал в руки врагов в сотне метров от его квартиры.
Иозефа Файманова в те дни занималась по поручению Центрального комитета восстановлением пражского коммунистического подполья после разгрома его фашистами. Она сказала Ярославу: «Среди нас завелись провокаторы. Провалы Червеня и Птахи очень подозрительны. Займитесь подпольщиком, в доме которого они укрывались».
Лукаш занялся. Он знал в лицо этого подпольщика, но тот как в воду канул.
Файманова! Бесстрашная дочь чешского народа! Отважная коммунистка! Неутомимый борец!
Ярослав хорошо запомнил свою первую встречу с Файмановой. Произошло это в начале июля прошлого года. Ему, как члену партии, имевшему сеть боевиков, поручили охрану пленума подпольного Центрального комитета. Пленум проводился недалеко от Жебрака, под городом Бероуном. Там он впервые и встретил Иозефу Файманову, впоследствии руководившую его боевой работой. Там же он увидел посланца товарища Готвальда, мужественного Рудольфа Ветишку. Товарищ Ветишка в марте сорок третьего года был сброшен с парашютом и попал в расположение отряда польских партизан. Оттуда он пробрался в Чехословакию, связался с подпольем и был введен в состав Центрального комитета.
Работой пленума руководил Франтишек Молак. Это было девятого июля. А восемнадцатого августа в Бероуне, в доме Карела Выдры, гестаповец Зендер убил Молака, не успевшего даже оказать сопротивление. Его предал провокатор.
У руководства партии и подполья встал Рудольф Ветишка. Он кооптировал в состав Центрального комитета Франтишека Маржика и Иозефу Файманову.
Но гестапо, стремясь удушить сопротивление чешских патриотов, бросило все свои силы на розыски членов третьего подпольного Центрального комитета.
В конце сорок третьего года в городе Вршовицы гестаповцы схватили Франтишека Маржика. Он сбил с ног задержавшего его гестаповца и бросился бежать, но, получив тяжелый удар в голову прикладом, потерял сознание. Оказавшись в руках врага, Маржик покончил с собой.
Вскоре арестовали и Файманову, образ которой оставил такой глубокий след в душе Ярослава. Ничего от нее не добились гитлеровцы. Ян Блажек узнал и рассказал Ярославу, как зверски пытали Файманову. Окончательно обессиленная, она повесилась в тюрьме Панкрац.
«Наш удел победить или умереть! — сказал как-то Ярославу коммунист Коштялек. — Мы победим, но не умрем».
Коштялек стойко боролся, но не дожил до победы. Двенадцатого января 1944 года после долгих розысков гестапо напало на его след. С несколькими товарищами он скрывался в лесном тайнике. До пятисот гестаповцев окружило тайник.
Они предложили Коштялеку сдаться, в противном случае угрожали истребить население всего уезда. Коштялек вышел из убежища, крикнул: «Да здравствует свободная Чехословакия!» — и покончил с собой. Погибли и его боевые друзья.
А вслед за этим новый удар обрушился на партию: в феврале был арестован предпоследний член Центрального комитета Иозеф Пиларж. Вероятно, и Пиларжа уже нет в живых. Шепотом люди говорили о том, что творится в страшных застенках гестапо. Теперь в руководстве остался один Рудольф Ветишка.
В последний раз Лукаш встретился с Ветишкой в декабре прошлого года. Ветишка требовал от Ярослава усилить удары по карательным органам оккупантов, перехвата их агентуры, решительного уничтожения провокаторов и предателей. «Вы слышали что-нибудь о ЧК?» — спросил он Ярослава. Да, о ЧК Ярослав много слышал. Он знал, что руководил ЧК Феликс Дзержинский. «Так вот, — сказал Ветишка, — считайте себя чекистом и боритесь с врагами так же пламенно и непреклонно, как боролись они. Служите партии и родине так, как служили они. Любите народ и защищайте его лучших людей так, как любили и защищали они».
Больше Лукаш не видел Рудольфа Ветишку. Ярослав оказался в одиночестве. Связи оборвались…
3
Ярослав Лукаш сидел перед котлом на перевернутом вверх дном ящике и время от времени тонким железным прутом переворачивал картофелины в поддувальной золе.
Трудно было теперь узнать его — так сильно изменился Лукаш. Густые волосы на голове побелели, усы обвисли, поредели, потеряли свой прежний каштановый цвет, резко проступали скулы. Только глаза, видевшие столько горя, истомленные и усталые, не утеряли своего блеска. Нет, этого человека не могли сломить ни голод, ни преследования, ни слежка, ни горькие потери.
Ярослав глотал картошку и запивал холодной водой из железной кружки. Он был равнодушен к еде. Мысли его были далеко. Еще и еще раз он перебирал в памяти все пережитое. Только одиннадцать дней прошло с тех пор, как он попал сюда, в эту подвальную темную котельную, и смог дать отдых своему измученному телу. Даже не верилось, что в такое бурное время нашелся укромный уголок, о котором ничего не знают гестаповцы.
Жар от котла расслабил Лукаша. Тянуло ко сну, но о сне и думать было нельзя.
Ярослав повернул контрольный кран; сырой пар вперемешку с водой ударил в стену. Значит, надо еще нагревать. Лукаш открыл топку, разворошил длинной кочергой раскалившиеся уголья, подбросил еще несколько лопат и захлопнул дверку. Ну, кажется, все.
Ярослав по ступенькам поднялся из котельной наверх. Пересек усыпанную гравием площадку, на которой днем обитатели пансиона играли в крокет, вышел к лестнице и спустился по ее отлогим маршам к озеру. Вода слегка колыхалась под легким предутренним ветерком.
Ярослав сел на скамью и, отдавшись обаянию теплой апрельской ночи, стал вслушиваться в тишину. Где-то высоко в темном, беззвездном небе курлыкали журавли. Сначала их голоса звучали явственно, а затем все тише и тише и наконец вовсе замолкли. Слева, в лесочке, беспокойно покрикивали грачи, почуявшие приближение утра. На одном из двух небольших островков, расположенных посреди озера, постукивал движок.
