— Комиссар, а за меня поручиться можешь? — не утерпел и комбриг.
— Как за боевика, всем сердцем, — ответил Мяги и тут же добавил: — Но хотел бы в тебе и такого же умелого политического вожака видеть.
«Мудришь, старик. На речи-то ты мастер. А каким на деле будешь?» — обиделся тогда Грязнов.
Под Осой раскрылся настоящий воинский характер комиссара. Пулям кланялся редко. Всегда был там, где требовалось призывное слово и личный пример коммуниста.
Утром 8 января над полком Артемьевского нависла угроза полного истребления.
— Сам поведу анфаловцев в контратаку. Иного выхода нет. Только этим спасем бригаду, — заявил комбриг.
— Я с тобой, — коротко произнес комиссар.
И вот навстречу егерским пулям рванулись седовласый и юный, ведя за собой бойцов. Они были рядом и в гуще штыковой схватки.
Десять суток не стихали жестокие бои под Осой. Наступление княжьего войска было остановлено, горные егеря за Каму не прошли.
12 января подтянулись запоздалые резервы 2-й армии, и только тогда бригада Ивана Грязнова получила долгожданный отдых. Похоронили убитых, переправили в тылы раненых.
В деревнях, куда отошли полки, закурились дымки над банными избушками. Бойцы до изнеможения хлестались вениками, пулями вылетали на снег и снова кидались в парное пекло. Взводные надрывались до хрипоты:
— Совесть имейте, ироды! Люди вас ждут!
Да где там…
Потом самоварничали, отсыпались, снимали трехнедельную щетину, а с нею и последнюю усталость смертельно тяжких дней.
И вдруг…
— Поднимаюсь! Трево-ога! — прокричали по избам дневальные.
Бригада получила приказ: в кратчайший срок, любыми силами, в любом составе выйти в район Очерского завода. Чем вызвана такая спешка, не объяснялось.
И снова двинулись по морозу, заснеженным узким проселком. Головные дозоры угадывали его по едва заметным санным колеям.
На ночлег в деревни не заходили. Ложились в снег при кострах, при них и поднимались. Сборы под звездной крышей проходили быстро. Комбриг торопил полки.
К вечеру 18 января бригада достигла места назначения. Старший квартирьерского разъезда на ходу доложил, что Блюхер уже здесь и что полки могут нынче заночевать в избах поселка и окрестных деревень.
Грязнов немедля направился к начдиву.
— Молодец, комбриг! Молодец, что и говорить! — по-братски просто встретил Блюхер. — За Осу спасибо, за то, что к нам в Очер в самое время подоспели, тоже спасибо.
Расспросил о потерях, о настроениях бойцов. Прошелся по горенке раз, другой. Остановился. Положил на плечо Грязнову руку и мягким баритоном произнес:
— Знаю, досталось вам… Но обстановка такова, что надо снова идти в бой. Наши разведчики перехватили приказ генерала Пепеляева. Части 1-го Сибирского корпуса с рассветом пойдут на Павловский и Очерский заводы. Главный удар будут наносить штурмовые батальоны.
— Это те, которых Колчак своей гвардией называет?
— Они.
— Не встречались еще…
— Теперь придется. Ударная бригада полковника Рубановского сосредоточилась здесь, в Дворецком, — придвинув карту-десятиверстку, указал Блюхер. — Ваша задача — перехватить, разбить ее батальоны на пути до Очера и взять Дворецкое. Нужен сильный упреждающий удар. Будет он — будут спутаны все карты Пепеляева…
Начдив сообщил Грязнову, что еще 5 января в Вятку прибыли члены специальной комиссии ЦК РКП(б) и Совета обороны Ф. Э. Дзержинский и И. В. Сталин, которым поручено расследовать причины сдачи Перми и оказать помощь местным организациям в возрождении боеспособности частей 3-й армии. За первые две недели представители ЦК сделали многое. Упорядочили работу штаба и тыловых учреждений армии, наладили снабжение войск, укрепили полки наиболее пострадавшей 29-й дивизии. На фронте уже появились и новые подразделения — батальоны ВЧК и тысячный отряд лыжников, по-зимнему обмундированный и вооруженный скорострельными пушками и пулеметами.
— Положение армии становится более прочным, — заключил Василий Константинович. — Республика ждет от нас смелых и решительных действий, и мы должны доказать, что способны на это.
19 января в 3.30 полки Грязнова были уже на ногах. Бойцам 2-го Красноуфимского предстояло следовать к Дворецкому по прямому пути.
— Везет тебе, Семеныч. Топать много не придется, — поддел Артемьевский Анфалова перед расставанием.
— Говори! — буркнул Анфалов.
За этими незлобивыми шутками командиры полков скрывали предбоевую озабоченность. Задачи у каждого были трудными: одному принимать на себя лобовой удар штурмовиков, другому, после маневра по лесам, завершить дело контратакой с фланга и тыла.
Прошло несколько часов. Когда зимний рассвет высветил белую колокольню церкви Дворецкого, от села донесся звенящий хруст снега.
— Они! — пролетело по окопам первого батальона.
Анфаловцы взялись за винтовки. Наступающих пока было не видно, но печатный ритм шагов все нарастал и нарастал.
Красноармейцы поспешили с огнем. Далекие залпы не нанесли штурмовикам урона. Те, словно на показном учении, перестроились в цепи и двинулись на сближение. Это были отборные головорезы Колчака. Они еще не знали поражений. У них была особая тактика: в атаке не ложиться, наступать, расстреливать и опрокидывать противника, шагая в полный рост.
Первый батальон не выдержал такого натиска, и марширующая лава опрокинула его. Два других оказались более стойкими, панике не поддались и встретили врага дружным огнем. Штурмовики не пригнулись и теперь. Они шли перекатами, цепь за цепью.
Но вот заговорили орудия Аркадия Сивкова. Заслышав их уханье, красноармейцы почувствовали себя увереннее. Но даже снаряды не сломили зловещую цепь, как заведенная, она приближалась все ближе и ближе.
Анфалов нетерпеливо глянул на часы. Стрелки показывали без пяти девять: «Не все еще потеряно, Артемьевский вот-вот должен ударить».
Чуть приподнялся и скорее угадал, чем услышал, — там, далеко впереди, за селом, загремела пальба.
Комбриг не ошибся во времени общей атаки: хотя с большим трудом, полки установили боевую согласованность. И дрогнули штурмовые батальоны, смешались их ряды…
Было около двенадцати, когда Анфалов направился с докладом к командиру бригады. Припадая на протез, он шагал по улицам освобожденного села. Войдя в штабную избу, Анфалов застал комбрига за допросам пленного.
Грязнов обернулся и торопливо встал:
— Жив, Семеныч!
— Я-то жив, но сколько наших полегло…
Большой ценой заплатила 1-я Красноуфимская бригада за победу под Дворецким, но сила ее примера была огромна.
В наступление перешла 3-я бригада И. С. Павлищева. Затем в штыки ударили красноармейцы бригад И. Д. Каширина и Н. Д. Томина. Белогвардейский фронт был прорван.
«Братский привет славным бойцам вашей дивизии, разгромившим штурмовые батальоны врагов родной России. Сталин, Дзержинский», —
так отметили геройский порыв Тридцатой члены комиссии ЦК РКП(б) и Совета обороны.
Прислал свою телеграмму и Революционный военный совет Восточного фронта:
«Второй день 29-я и 30-я дивизии успешно продвигаются вперед, гоня перед собой противника, который только накануне указывал в своих приказах, что перед ним разложившиеся части 3-й армии. Реввоенсовет всегда был уверен, что временные неуспехи частей 3-й армии не могли сломить ее революционного духа, мужества, и теперь как нельзя лучше неожиданный для противника переход в наступление подтвердил эту уверенность».
31 января 1919 года В. К. Блюхера назначили помощником командующего 3-й армии. Командование 30-й стрелковой дивизией принял Николай Дмитриевич Каширин.
Сын потомственного казака Верхнеуральского станичного атамана, подъесаул казачьих войск, заслуживший шесть офицерских орденов, и вдруг — командир пролетарской дивизии! Можно ли верить ему?.. Для кого как, а для бойцов 30-й дивизии этого вопроса не существовало. Каширин пользовался в соединении не меньшей популярностью, чем Блюхер.
Все знали, что весной 1918 года Николай Дмитриевич организовывал первые в стране красноказачьи отряды, а воевать с дутовцами пошел уже большевиком. Он был героем легендарного партизанского рейда. Вместе с Блюхером прорывался из окружения от самого Оренбурга.
Перед отъездом Василий Константинович побывал в Нытве, в штабе 3-й бригады. В тот день Грязнов наведался к соседям. Проводы начдива отметили торжественным обедом, состоявшим из каши и морковного чая. Громких речей не произносили. Хоть и небольшой поселок Нытва, но и в нем отыскался профессионал-фотограф. После обеда все вышли на улицу и расположились перед камерой. Павлищев сел справа от Блюхера, Грязнов — через товарища слева. Был он все в той же видавшей виды старой шинелишке. Блюхер участливо спросил:
