Любимым занятием всех кораблей, находящихся в районе Нарвика, была стрельба по железнодорожному туннелю, где немцы держали свои полевые орудия. Когда враги считали, что наше внимание отвлечено чем-то другим, они выкатывали орудие из туннеля и в спешке производили несколько выстрелов. Мы же в свою очередь держали наши орудия и расчеты в постоянной боевой готовности, чтобы можно было открыть огонь и поразить цель в любой момент. Все это очень напоминало поведение кошки перед мышиной норкой. Наша (собранная на скорую руку) система управления орудиями являлась серьезным препятствием на пути к достижению цели, поэтому существенными успехами похвастаться мы не могли.
Когда я думаю о тех днях, чаще всего мне вспоминаются непрекращающиеся сигналы воздушной тревоги. В это время года в тех широтах практически не бывает темноты, поэтому авиация навещала нас в любое время суток. Хорошо еще, в Нарвике мы были недостижимы для немецких пикирующих бомбардировщиков.
При появлении вражеских самолетов наши действия заключались в следующем: придерживаться скорости примерно 20 узлов, а когда самолет достигает точки начала бомбометания (ее мы не могли точно определить, разве что видели падающие бомбы), следовало резко изменить курс на 90 градусов. Если все проходило нормально, бомбы падали как раз в том месте, где мы должны были находиться, если бы не изменили курс.
Хуже, если нас атаковали одновременно два соединения. Я помню, как однажды один из моих офицеров, старший лейтенант Уайт, удивленно пробормотал: «Кажется, нас преследуют, сэр…» – и несколькими секундами позже в воду полетели бомбы. Они падали по линии нашего курса, но все-таки достаточно далеко, чтобы не причинить нам вреда.
Наши орудия вяло огрызались, посылая снаряды в направлении противника. Они не всегда имели возможность видеть цель. На этот случай у них бытовало выражение «целиться в солнце». И что самое удивительное, несколько раз им удавалось эффективно отразить вражеские атаки. Это добавило нам самоуважения.
Вскоре я приобрел репутацию квалифицированного судоводителя, способного найти выход из любой, даже самой сложной ситуации. И очень этим гордился. Правда, со временем выяснилось, что практически каждый капитан эсминца имеет на своем судне аналогичную репутацию. Но это отнюдь не испортило мне настроения.
Командуя «Вечерней звездой», я сделал еще одно открытие: когда вокруг падают бомбы, все боятся, но каждый думает, что страх испытывает только он один. Однажды, во время короткого отдыха, я зашел в офицерскую кают-компанию и в доверительном разговоре признался, что чувствую себя весьма неловко, когда они сохраняют невозмутимое спокойствие при бомбежках, в то время как я сам дрожу как осиновый лист. Последовало секундное молчание, а потом взрыв смеха. «Мы как раз только что говорили, – признался один из офицеров, – что завидуем вашему спокойствию под бомбами, а сами никак не можем избавиться от чувства страха». После этих взаимных откровений мы все стали относиться к происходящему немного легче.
По-моему, самым спокойным человеком в экипаже «Вечерней звезды» был мой слуга Абель Браун. Он всегда появлялся на мостике через доли секунды после звучания сигнала отбоя воздушной тревоги с большой кружкой дымящегося чая и сияющей улыбкой на лице. Причем ни разу не опоздал. Я никогда не забуду этого человека. В любую погоду, не обращая внимания на штормовые волны, как мячик швырявшие эсминец во все стороны, разве только не переворачивавшие его, он неизменно вовремя появлялся в моей каюте с горячей пищей, хотя я до сих пор не понимаю, каким чудом ему удавалось ее донести. Я точно знаю, что однажды он был сбит с ног волной и только благодаря счастливой случайности не оказался за бортом. А сколько аналогичных случаев остались мне неизвестными? Но ничто не могло поколебать энтузиазм этого человека. Капитан должен получать горячую пищу в любой ситуации. Абель Браун делал для этого все возможное и невозможное.
Не знаю, где этот человек сейчас, но надеюсь, он прочтет эти строки. Я бы хотел высказать ему свое уважение и признательность. Именно таких людей я считаю солью земли.
Бомбардировщики, атакующие наши корабли, летали на большой высоте. Удивительно, насколько редко им удавалось поразить цель, даже неподвижную. «Эффингем» («Effingham»), флагманский корабль адмирала лорда Корка и Орери, стоял на якоре у Харстэда, неподалеку от Нарвика. Его бомбили почти ежедневно, но тем не менее он не получил ни малейших повреждений. Когда я впервые прибыл в Харстэд и подыскивал место для постановки на якорь «Вечерней звезды», то очень быстро нашел сравнительно свободный участок воды. Однако старожилы посоветовали мне держаться от него подальше, поскольку немецкие бомбы, регулярно сбрасываемые на «Эффингем», обычно падают на несколько кабельтовых дальше по ветру и рвутся как раз на этом участке. Похоже, немецкие летчики не умели учитывать скорость ветра при определении траектории полета своих бомб.
Нам пришлось принять участие в операции по высадке войск у города Мо, который расположен к северу от Нарвика. Здесь мы впервые столкнулись с немецкими пикирующими бомбардировщиками и довольно быстро поняли, что это совсем другое дело. Наши главные орудия калибра 4,7 дюйма не могли подниматься достаточно высоко, чтобы поймать этих зловредных крылатых убийц в прицел. Поэтому нам приходилось использовать одну 0,5-дюймовую комплексную пулеметную установку, надо сказать весьма ненадежную, а также несколько ручных пулеметов Льюиса.
За все время мы не видели ни одного самолета союзников, хотя Би-би-си постоянно убеждала нас, что Королевские военно-воздушные силы ежедневно демонстрируют чудеса героизма, сражаясь над нашими головами. Мы все еще находились у Мо, когда прошел слух, что авианосец «Славный» («Glorious») уже на подходе и вскоре мы сможем рассчитывать на поддержку с воздуха. Мы ждали появления наших самолетов с минуты на минуту и едва не поплатились за это. Увидев звено самолетов, летящих с выпущенными шасси – в то время именно таков был опознавательный признак наших самолетов, – мы приняли их за используемые в военно-морской авиации «СКУА». И только когда они начали сбрасывать бомбы, мы поняли свою ошибку.
Мы сумели вовремя принять необходимые меры и избежали прямых попаданий. Но тем не менее две бомбы, разорвавшиеся в непосредственной близости от кормы, нанесли нам серьезные повреждения, ограничившие нашу скорость. Произвести ремонт можно было только в сухом доке. Поэтому мы вошли в состав конвоя, который двумя неделями позже вышел к родным берегам, и отправились в Данди на ремонт.
Глава 2
ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ. АТЛАНТИКА
У меня было большое желание участвовать в противолодочной войне. Когда стало ясно, что основные военные действия будут происходить в Атлантике, я стал ожидать подходящего случая, чтобы присоединиться к нашим немногочисленным военно-морским силам, испытывающим ощутимые трудности в том регионе.
Почему мне хотелось стать специалистом именно в противолодочной войне? На то было несколько причин. Поиск подводной лодки, скрытное движение к ней и последующее ее уничтожение всегда казались мне демонстрацией высшего мастерства военного моряка. Вообще-то говоря, моряк использует такое количество всевозможных приборов и инструментов, что война на море постепенно становится делом точности математических расчетов. Чем точнее удается нацелить орудие на едва видимую цель, находящуюся на расстоянии нескольких десятков миль, тем больше вероятность, что эта цель будет поражена.
В противодействии с подводной лодкой ты вступаешь в близкий контакт с врагом. И результат этой схватки в конечном итоге зависит от личных качеств военного моряка, от его опыта и профессионализма.
Будучи младшим командиром, я с ужасом думал, что так навсегда и застряну на эсминце, как маленький винтик в огромной военной машине, где шансы встретиться один на один с врагом весьма невелики. Я не желал затеряться среди множества себе подобных, не хотел постоянно быть на побегушках у больших братьев – линейных кораблей и авианосцев.
Зимой 1940 года мое желание обрести независимость сбылось. Оставаясь командиром «Вечерней звезды», я был переведен в Атлантику.
Первые несколько месяцев на новом месте не принесли ничего, кроме разочарования. Мы почти не сталкивались с противником. По моему глубокому убеждению, это происходило из-за ошибочной тактики, применяемой нашим командованием на берегу. Нас постоянно посылали на охоту за химерами. Когда мы прибывали на место, где было замечено погружение вражеской подводной лодки, всякий раз выяснялось, что она нас вовсе не ждет, а давно укрылась где-то на глубине.
Это была одна из самых тяжелых зим, которую могли припомнить старожилы Атлантики. Мы постоянно сражались с жестокими штормами и не имели возможности одержать ни одной военной победы. И при этом постоянно получали сообщения о нападениях немецких лодок на мирные торговые суда или о том, что самолет-разведчик снова заметил перископ.
