— Голубчик Иван Степанович, — с тревогой проговорил он. — Не отправиться ли все-таки в какую-нибудь деревню поискать ночлег?
Но, взглянув на море грязи, прервал речь.
Вот тут-то и появился спасительный вездеход, смело ринувшийся в черные волны. Когда он проплывал мимо эмки, путешественники открыли все дверцы и замахали руками, умоляя о помощи.
— Кто такие будете? — спросил молодой, бойкого вида сержант, сидевший рядом с шофером.
— Голубчик, — умоляюще воскликнул Петр Петрович. — Мы бригада артистов, едем на фронт. Мы артисты, понимаете, артисты! Очень, очень вас просим…
— Артисты! Ладно, поможем, — неожиданно быстро согласился сержант. — Не будь я сержант Сметанка, если мы вас не вытянем!
— Обаятельный молодой человек! — умилился Петр Петрович. — Бескорыстно бросается на помощь незнакомым людям. Милейший человек!
Сержант Сметанка между тем с помощью своего шофера и при полном бездействии Володи, если не считать устных указаний и советов из приоткрытой дверцы, прицепил эмку к вездеходу, и скоро наши путешественники почувствовали, как неведомая сила влечет их вперед. Черное море расступилось, и эмку вынесло на сушу.
Но вездеход здесь не остановился. Путешественники в удивлении переглянулись.
— Забыли отцепить! — изрек Володя.
— Вы думаете? — с некоторым беспокойством сказал Петр Петрович. — А не может он нас увезти куда-нибудь, где… опасно. Погудите ему, Володя!
Володя погудел. Никакого действия. Вездеход не только не остановился, но и пошел быстрее. В голову Петра Петровича начали проникать тревожные мысли. Он вдруг весьма нелогично заявил, забыв, что пять минут назад хвалил сержанта:
— А не хочет ли он подшутить?
— Помилуйте, зачем ему это нужно? — вмешался Иван Степанович.
— А по-моему, это переодетые немцы вырвались из окружения и чешут к себе в Германию, — вдруг выпалил Володя. — Со мной такие истории случались во время финской войны. Еду раз по передовой, слышу, нагоняет машина. Оглянулся, бац, финны! Погнал свою колымагу что есть мочи. Смотрю, дорожка идет вбок, я туда. Тем и спасся. Вот настолечко мимо меня проскочили, — показал указательный палец Володя.
— Скорей надо отцепляться, — схватил его Петр Петрович за плечо.
— Да! Отцепляться! — мрачно усмехнулся Володя. — Если это немцы, они, будь здоров, так прицепили, что до Берлина не отцепишься.
— Боже мой, что же делать? — Петр Петрович начал отворять дверцу.
Катенька схватила его за рукав.
— Вы хотите оставить меня одну? — сказала она. — Потому что прыгать я не буду.
Ее решительный тон смутил Петра Петровича. Он тяжело откинулся на спинку сиденья и расслабленно проговорил: «Ну как знаете!» — таким тоном, как будто снимал с себя всякую ответственность.
Неожиданно справа мелькнули хаты. Вездеход покатил по узкой улочке. Возле длинного здания, по-видимому школы, он остановился. Ничего не понимающие актеры начали вылезать из машины. Из дому вышел молоденький офицер и крикнул сержанту:
— Привез, Сметанка?
— Разрешите доложить, — браво отрапортовал сержант. — В ДКА актеров в наличности не оказалось. Но в пути удалось перехватить бродячую труппу, — указал он на наших путешественников.
— Молодец! — сказал офицер Сметанке. — Не растерялся. А вас, — обратился он к актерам, — как дорогих гостей прошу пожаловать сюда!
И повел их в здание, а затем в небольшую комнатку, служившую раздевалкой — на гвоздях было навешано много шинелей. Сюда же внесли чемоданы и поклажу актеров. Они переоделись. За стеной царило оживление, играл патефон.
— Разрешите представиться, — только после этого сказал встретивший их офицер. — Капитан Свешников.
Актеры отрекомендовались. Иван Степанович вынул из бумажника предписание фронта и протянул капитану.
— Кажется, так полагается?
— Правильно! Вы, оказывается, знаете наши фронтовые порядки, — сказал капитан, пробегая глазами предписание. — Здесь приходится быть особенно бдительными. Бывают, знаете ли, случаи! А теперь могу удовлетворить ваше любопытство. Наш авиаполк получил гвардейское Знамя. Сегодня мы празднуем… Ваше присутствие оживит…
Он взглянул на Катеньку и вдруг смущенно замолчал. То ли его поразило платье Катеньки, представшей перед ним в облике трогательной Наташи Ростовой, то ли были какие-то другие причины, неприметные человеческому глазу, повлиявшие на капитана Свешникова. Он даже несколько покраснел.
— Прошу вас в зал, — проговорил он деланно громким голосом, каким обычно хотят скрыть смущение.
Вид у путешественников, освободившихся от нескладных полушубков, был великолепен и необычен. В раздевалке они облачились в костюмы прошлого столетия, в которых обычно читали сцены из «Войны и мира».
Впереди шел Петр Петрович в длинном военном сюртуке и ботфортах. В таком виде он изображал Кутузова. За ним в ловко облегавшем фигуру мундире сумрачноватый и представительный Иван Степанович, олицетворявший образ Андрея Болконского. Катенька — Наташа Ростова — впорхнула в широко раскрытую дверь как видение далекого прошлого.
В небольшом школьном зальце в тот момент удивительно перемешались разные эпохи. Офицеры Великой Отечественной войны окружили группу представителей Отечественной войны 1812 года, со странным любопытством разглядывая их. Самое большое впечатление произвела, конечно, Катенька. Она немедленно оказалась в кольце летчиков, восхищенно приветствовавших ее. Всем им было по двадцать — двадцать пять лет, все подтянутые молодцеватые, у каждого по меньшей мере по три — пять орденов на груди.
Старые актеры были также удостоены внимания летчиков, но, увы, гораздо меньшего.
Некоторым читателям, может быть, не нравится, что я называю свою героиню уменьшительно и даже ласкательно — Катенька, и тем самым как бы подчеркиваю свои особые симпатии к ней и навязываю их другим. Нет, я не хочу навязывать ни своих симпатий, ни антипатий. Даже не очень симпатичный мне Володя вызывает разные суждения о себе: с одной стороны — восторженное — Петра Петровича, а с другой — скептическое — Ивана Степановича. Что касается Катеньки Корсунской, то я раньше уже оговорился, что так ее называли в театре. Кроме того, и настоящую участницу артистической бригады, встреченную мной на фронте, тоже звали Катенькой. Мне не хотелось менять в повести ее имя.
Возможно, кто-нибудь подумает, что автор, выбирая имя героя или героини, связывает свой выбор с какими-то чертами характера или с внешним видом человека. Отнюдь нет… Но мы оборвем разговор о Катеньке, потому что к группе актеров подошел командир полка со Звездой Героя на груди и радушно поздоровался с ними. Он был. в том же возрасте, как и его подчиненные, пожалуй, только покрепче и покоренастее других.
— Подполковник Померанцев, — отрекомендовался он. — Командую вот этими воздушными гусарами, — слегка усмехнувшись, кивнул он в сторону летчиков.
— Очень, очень рады побыть у вас, — ответил за всех Петр Петрович, окончательно успокоившийся после дорожных переживаний.
— Мы приветствуем вас в нашей фронтовой среде, — сказал подполковник. — Каждый из летчиков, которых вы видите перед собой, не один раз встречался в воздухе о немцами, сбил не меньше чем по пяти фашистских самолетов. Ваш приезд вдохновит нас на новые боевые подвиги.
Артисты растроганно кланялись.
— А теперь разрешите приступить к делу. Товарищи офицеры, — обратился подполковник к присутствующим. — Благодаря счастливой случайности на нашем торжестве присутствуют представители искусства, всегда самые желанные наши гости.
Летчики бурно захлопали. Артисты поднялись на импровизированную эстраду. В комнате стало тихо.
Как назвать то, что исполняли актеры? Живые картины, инсценировка, импровизация? Как хотите. Но одетые в костюмы эпохи Наполеонова нашествия актеры читали отрывки из бессмертного романа, и впечатление было огромным. Летчики подбегали к актерам и горячо пожимали им руки. Концерт продолжался больше часа.
Потом актеров повели в соседнюю комнату, где был сервирован ужин.
В разгаре ужина со стула поднялся Петр Петрович и обратился к сидевшему с ним рядом командиру полка:
— Голубчик Дмитрий Сергеевич, давайте поцелуемся. Я, самый ужасный трус, какой когда-либо существовал на свете, хочу обнять самого храброго человека. Это не смешно? — оглядел он присутствующих. — Тогда простите старика.
Никто не засмеялся. Все громко зааплодировали. А подполковник, поднявшись, расцеловался со стариком и ответил:
— Человек, приехавший на фронт, да еще в ваши годы, не может быть трусом. — И поднял вверх бокал: — За храброе искусство!
Петр Петрович прослезился и, питая склонность потолковать на высокие темы, обратился к Померанцеву со следующим вопросом:
