— Туго приходится, потому и отступаем, товарищи! Слыхали, вчера Лазо объяснял? Оттуда, — он указал на запад, — напирают белые гады и чехи. Вот-вот к нам нагрянут. А там, — большим пальцем оратор потыкал через плечо на восток, — японцы в гости пожаловали, гостинцы заморские привезли! У нас под боком, в Маньчжурии, какой-то бандит атаман Семенов объявился, тоже на Советы прет. Видите, какая картина?!
Костя хотел пробраться ближе, но кто-то остановил за плечо.
— А ты куда, малец?
— Я к дяде Филе!
Рабочий в гимнастерке обернулся на голос.
— А, Константин Тимофеевич! Что скажешь?
Костя передал просьбу отца.
— Чаевать, что ли приглашаешь? — рабочий засмеялся. — Это можно! Чай пить — не дрова рубить! Приду!
На станционных путях Костя не увидел ни одного поезда. Только у самого вокзала, чуть попыхивая паром, маячил маневровый паровоз. У окна маневрушки сидел мрачный Храпчук. На Костино приветствие он кивнул головой. В зале ожидания пусто, даже буфет закрыт. Костя прошлепал босыми ногами по холодному каменному полу и вышел из вокзала. По лестнице поднялся на Набережную. У входа в школу столкнулся с учительницей. Пожилая, но очень подвижная, она легко спускалась с крыльца.
— Здравствуйте, Лидия Ивановна!
Учительница близоруко прищурила глаза.
— Здравствуй!.. Кравченко, кажется? Ты зачем? Когда начнем заниматься? Пока ничего неизвестно, дорогой мой! — она помолчала и, вздохнув, добавила: — Ничего, ничего неизвестно!
Лидия Ивановна быстро пошла, прижимая к груди стопку книг. Костя заметил, что на лице ее, уже тронутом морщинами, не было обычной улыбки.
Оглядев пустующую школу, Костя свернул на Базарную улицу. Китайские лавчонки и русские магазины были закрыты. Сапожник повесил на двери мастерской большой замок. Не хлопала и дверь парикмахерской. Поселок замер, притаился, опустел. Только ветер шуршал сухими листьями да завихривал пыль. Косте стало жутковато и неприятно. Какая-то женщина уселась на крыльцо парикмахерской, разложив пахнущие смолой кедровые шишки. У Кости в кармане была керенка. Он хотел купить шишку, но, увидев на дороге Веру, бросился к ней.
— Ты как сюда попала? — спросил Костя.
И тут же разглядел, что лицо у нее бледное, а глаза распухли и покраснели.
— В больницу ходила, — едва слышно ответила Вера, перебирая в руках свернутый платок. — Ночью тятька маму зашиб, за нами гонялся…
В Заречье всем было известно, что смазчик Яков Горяев часто пьянствовал, избивал жену и детей.
— Купить тебе шишку? — предложил Костя, не зная, чем помочь девочке. Не дождавшись ответа, он побежал к торговке…
На мосту Костя и Вера увидели Леньку Индейца и Шурку Эдисона. Мальчики, перегнувшись через перила, старались попасть камнями в торчавший из воды обломок старой сваи. Камни булькали, разбрасывая брызги, сильный ветерок рябил воду.
— В кого стреляете? — спросил Костя, поеживаясь.
Шурка, рослый и не по возрасту широкий в плечах, швырнул последний камень, повернулся к Косте.
— Я уже настрелял одному маркизу, будет помнить, почем нынче семечки!
Ленька отошел от перил, покосился на Веру и, почесывая одной ногой другою, начал рассказывать:
— Тут недавно драка была, Куликовская битва! Видишь, у меня рубашка порвана?
Костя и вчера видел ее такой же.
— Мы стоим и смотрим, как на перекате рыба играет. А этот типус, Володька Потехин, идет в своих лакированных сапожках, задается шелковым поясом с кисточкой. Я ничего такого не сказал, только говорю ему: «Здорово, пузатый боров!» Он подходит ко мне, берет за грудки и ка-ак рванет изо всех сил, рубаха — хрясь. У него, конечно, сила, он мяса жирного наелся… Тут Шура развернулся да ка-ак даст ему пилюлю в самую морду. Пузатый на него, кричит во все горло: «Удирает красная шантрапа, твой братуха тоже пятки смазал. Скоро всем большевикам каюк!» И снова, понимаешь, размахнулся, хотел ударить!
Рассказ кончил сам Шурка:
— Я бы ему ударил!.. Получил этот граф от меня вторую плюху и бежал отсюда без оглядки!
Вера торопливо завернула кедровую шишку в платок, молча кивнула всем и пошла с моста. Ленька ткнул Костю кулаком в бок.
— Опять с девчонкой ходишь?! Тили-тили тесто, жених да невеста!
— Сам ты тили-тили тесто! Ее мать в больнице лежит, отец избил!..
— Ребята, скорее! Ребята! — донесся крик Кузи, бежавшего по берегу.
Все бросились к нему.
Кузя выпалил:
— Ровно в одиннадцать двадцать семь прибывает ихний поезд. Пронькиного отца срочно вызвали на станцию, я сам все слышал! Побежим туда!
Шурка сплюнул и сказал:
— Леди и джентльмены, вы слышите, что говорит этот рыжий Кузя? К нам едут белые гады!
Глава четвертая
Хлеб да соль
Кладбище находилось в двух верстах от станции, на высоком песчаном косогоре, как раз в том месте, где железнодорожное полотно поворачивало вслед за изгибом реки. Поезда, идущие с запада, громыхали мимо крестов и памятников, потом огибали выступ большой скалы и выносились на открытое место перед поселком.
В полдень над кладбищем заклубился белый дымок. Он приближался, вытягивался. И, наконец, медленно, будто что-то высматривая, из-за горы выполз короткий поезд. Впереди паровоза была прицеплена открытая платформа, за ее бортами возвышались уложенные в несколько рядов шпалы, на них были установлены пулеметы: один смотрел маленьким глазком ствола вперед, а два — в стороны. За паровозом тянулся классный вагон, а к нему тесно прижимались две теплушки.
Нехотя поднялось крыло семафора. Поезд двигался тихо, без гудков, точно подкрадывался к станции. Из окон и с крыш домов за ним следили сотни настороженных глаз жителей Заречья. Молчаливая толпа на перроне выжидающе смотрела на непрошенного гостя.
Ветер все усиливался. Из-за хребта показались косматые, хмурые тучи. Они закрыли солнце, веселившее с утра землю…
Никифор Хохряков раздраженно ударил в колокол. Медь не зазвенела, а будто злобно вскрикнула. Странный поезд остановился на первом пути против белого здания вокзала.
Широкие двери теплушек, рокоча, открывались, солдаты с винтовками в руках выскакивали на перрон и торопливо выстраивались вдоль состава.
— Ура! Ура! — недружно и как-то фальшиво прокричали в толпе отдельные надсадные голоса.
Прошла минута, вторая, третья. Из классного вагона никто не выходил. Молчаливая толпа жителей все увеличивалась. От входа в вокзал до перрона образовался проход. В первых шеренгах стояла вся знать поселка.
Костя и Ленька Индеец, забравшись на штакетник станционного палисадника и держась за ветки черемухи, смотрели на диковинное сборище. Купцы нарядились в картузы с лакированными козырьками, в черные поддевки, широкие плисовые шаровары, в шелковые малиновые, зеленые, голубые рубахи. Сапоги с голенищами в гармошку блестели, как зеркала на солнце. Чиновники уже несуществующих в поселке или изменивших свои названия учреждений высоко задирали подбородки, подпертые крахмальными воротничками, на груди у некоторых болтались какие-то медали и значки. Бывший мировой судья нацепил галстук-бабочку. Старший агент общества страхования от огня, под названием «Россия», все время дотрагивался до цилиндра, едва-едва державшегося на его большой лысой голове. Заведующий школой Александр Федорович то и дело поглядывал на свои старомодные штиблеты и, морщась, переступал с ноги на ногу: штиблеты были куплены в годы молодости и теперь стали тесными. Около него топтался грек-булочник в узеньких, как трубочка, брюках. Дородные женщины шуршали новыми платьями и юбками. Жена аптекаря и дочь начальника лесничества пришли в широких шляпах с перьями.
— Вырядились, как пугала! — смеялся Ленька.
— Смотри, смотри, — зашептал Костя, — вон пузан!
Почти у самых дверей, рядом с отцом и Жердевым-Бревновым стоял Володька Потехин. «Так вот почему он сегодня в лакированных сапожках», — подумал Ленька, вспоминая драку на мосту.
Позади «знати» толпились все, кто случайно оказался на станции. Подходили рабочие паровозного депо и пункта технического осмотра вагонов. Еще задолго до прибытия поезда начальник участка тяги приглашал всех на станцию, чтобы, как он объяснил, не вызывать никаких подозрений. Ребятишки шныряли среди толпы.
Дядя Филя остановился около Кости и Леньки, оглядел поезд. «Ни броневик, ни пассажирский, ни то, ни се!» — подумал он, на всякий случай пересчитав вагоны.
— Внимание, господа!
Толпа зашевелилась, все повернулись в ту сторону, откуда послышался голос. В тамбуре классного вагона появился высокий молодой офицер.
— Внимание, господа! — повторил он и легко спрыгнул со ступенек на перрон.
Солдаты расступились. В дверях вагона показался тучный, небольшого роста полковник с жирными, красными губами. Высокий офицер помог ему сойти на землю. Следом спустились еще два щеголеватых офицера. Высокий пошел вперед по людскому коридору, размахивая руками, чтобы встречающие расступились шире.
