«И это в апреле! – саркастически заметил Гродов. Мысленно он уже видел себя на солнечном берегу Одесского залива. – Приблизительно так же небо в Керчи выглядит в преддверии снежной бури».
Едва бригадефюрер удобно расположился в кресле и налил себе чешской «сливовицы» – единственного хмельного напитка, который он признавал, и запасы которого ему постоянно пополняли из Южной Моравии, – как по внутреннему телефону из капитанской рубки позвонил адъютант Гольдах.
– Позвольте доложить, господин бригадефюрер, что только что прибыл агент по кличке Лицедей.
– Лицедей, говорите? Действительно, такой агент у нас, кажется, существовал.
– Не сомневайтесь, господин бригадефюрер, он все еще существует. Просто мы использовали его на «румынском направлении».
– Если не ошибаюсь, до сегодняшнего дня он умудрился дважды побывать в Кишиневе и в районе Одессы.
– После первого успешного возвращения в кабинетах руководства СД и в гестапо ему долго не доверяли, – напомнил Гольдах.
– Почему? Были основания предполагать, что его перевербовали русские?
– Ничего, кроме вполне естественных подозрений, нашим следователям предъявить этому агенту не удалось.
– Но подозрения тоже на чем-то основывались. Во всяком случае, должны были бы основываться.
– Насколько мне известно, они строились на невероятности самого факта возвращения этого агента.
– Разве ни один наш агент оттуда не возвращался?
– Возвращались. Такие примеры тоже известны, но… Мы тогда заслали на юг СССР, в Украину, сразу шесть агентов, которые не были знакомы друг с другом, не знали чужих явок и паролей. Но вернулся только Лицедей, остальные то ли погибли, то ли оказались в руках энкаведистов.
– В таком случае напомните, кто скрывается под этой кличкой?
– Русский офицер, бывший контрразведчик в белой армии генерала Врангеля, поручик Петр Крамольников.
– Ах, вот оно что! Это опять Крамольников?! Знакомое, знакомое имя.
Бригадефюрер давно обратил внимание на то, что адъютант обладает почти феноменальной памятью на клички работавших под его, Гравса, началом агентов; а также на даты и события. Его служебная память представляла собой настоящее агентурное досье.
– Кстати, мы опирались на него и как на осведомителя, и как агента влияния в самой Румынии.
– И каким же образом он оказался в местах стоянки нашей яхты?
– Проездом из России.
Дорогой венский бокал, опрометчиво наполненный пролетарской сливовицей, застыл у самого рта барона фон Гравса.
– Опять из России?! – На каждого агента, умудрившегося вернуться из рейда в Советский Союз, бригадефюрер готов был молиться. Если бы только не подозрение, что вернулся он все же по заданию русской разведки.
– Как выяснилось, сегодня утром его высадили с проходящего судна на рейде Сулины. В катере, который подобрал агента, находился наш человек.
– Хотите сказать, что наступили времена, когда агенты германской и румынской разведок могут свободно садиться где-нибудь в Одессе или в Новороссийске на проходящие суда и прибывать в Румынию пассажирами первого класса?
– Подробности его прибытия мне пока что не известны. Но вполне допускаю, что предполагаемый вами способ – самый надежный.
Барон проворчал нечто нечленораздельное и какое-то время наслаждался букетом своего любимого напитка.
– В порту его встретил гауптштурмфюрер Генше, который заставил Лицедея написать письменный отчет о советском рейде и теперь приехал сюда вместе с ним.
– Письменный отчет – это правильно. Тем не менее важно другое: Генше уже допросил его?
– Почти с пристрастием. Никаких подозрений поведение Лицедея и его показания пока что не вызывают.
– Такого не может быть, – иронично ухмыльнулся бригадефюрер. – Значит, это было не «с пристрастием».
– Так и передать Генше?
– Не может не вызывать подозрения агент, который вернулся из России. Один из немногих… вернувшихся.
– Это стоит осмыслить, господин бригадефюрер, – молвил адъютант свою излюбленную фразу. – Прибывшие могут войти?
– Генше меня пока что не интересует, – отрубил бригадефюрер. – Пусть продолжает «осмысливать». А вот письменный отчет Лицедея – мне на стол. Через полчаса приведете и самого сочинителя.
Откреститься от предков-степняков Бекетов явно не мог. Удлиненное смуглое лицо; темные, с азиатской косинкой глаза, черные, густым торчком, волосы…
– Согласен, по Европе с такой внешностью в разведке не погуляешь, – уловил он явно разочарованный взгляд Гродова. – Но в азиатских республиках она служила исправно.
Коренастый, по-кавалерийски кривоногий, он стоял перед Гродовым, как перед гигантом, и, покачиваясь на носках, демонстративно, чуть склонив голову, смотрел на него снизу вверх, словно мальчишка – на огромную статую. Причем собственная приземленность подполковника не смущала; скорее всего он давно свыкся с ней, как свыкаются со своим ростом и положением в обществе карлики.
Мундира на Бекетове не было, а серый, в едва заметную полосочку пиджак был надет на бесцветную рубашку, не знавшую ни утюга, ни галстука. Удовлетворив свое любопытство, береговой подполковник вернулся за стол, уселся за него, широко расставив руки, как обычно сидят только очень важные начальники, и выжидающе уставился на капитана.
– Уже трижды вы настойчиво добивались внимания этой молодой и красивой… – словно картежный шулер из рукава, подполковник выложил на стол фотографию девушки, не узнать которую Гродов попросту не мог. – Станете отрицать?
– С какой стати? – задиристо парировал капитан, забывая о мудром наставлении начальника курсов.
Это была Валерия, – во всяком случае, так она назвалась, – девушка, по какой-то странной случайности трижды подряд попадавшаяся ему на автобусной остановке, к которой привозил курсантов их «увольнительный», выловленный на шоссе рейсовый автобус. Остановка «Спортивная» традиционно считалась местом свиданий курсантов, давно пользовавшихся репутацией завидных армейских женихов. Но всякий раз девушка держалась особняком, ни к кому не бросалась, а чинно шествовала чуть в сторонке от всех, направляясь туда, куда устремлялся только Гродов – к спортзалу Ленинградской военно-морской базы.
Вряд ли она догадывалась, что в этом зале ему как бывшему самбисту предоставлялась возможность два часа увольнительной тратить «на поддержание борцовской формы». И даже нашелся спарринг-партнер из флотских старшин-сверхсрочников, такой же «пленник рукопашного боя», как и он.
– Но у девушки не было оснований жаловаться, – готов был возмутиться Гродов. И только теперь вспомнил, что уже однажды видел лицо этого берегового подполковника за рулем легковой машины, стоявшей у спортзала. Когда они с Валерией поравнялись с машиной, этот человек, тогда он был в форме, демонстративно отвернулся, деликатно давая понять: «Считайте, что я здесь не появлялся!».
– Уверены, что причин не существует? Абсолютно никаких?
– Мы всего лишь беседовали. Я предложил познакомиться, – по-школярски попытался оправдываться Гродов.
– Если вы считаете, что три сведенные на нет встречи – это для женщины не повод для возмущения, тогда конечно.
– Это… ваша дочь? Нет, просто родственница?
– Главное, что не жена, иначе мне, ревнивцу, пришлось бы пристрелить вас. А теперь хватит есенинской лирики, садись, – нахраписто перешел он на «ты». – Поскольку будем считать, что в агентурную сеть разведки я тебя уже завербовал, то сразу же приступим к деталям.
– Странный у вас способ вербовки, товарищ подполковник, – покряхтел Гродов.
– Меня ведь готовили к работе на азиатском направлении, а там, как ты знаешь, все построено на коварстве. Азиатском, естественно.
– Вообще-то, я еще хотел послужить в береговой артиллерии. Именно к этому я готовился, по этому профилю получал образование.
– И послужишь еще… какое-то время. Поначалу у меня возникла мысль сразу же отправить тебя в разведывательно-диверсионную школу, в группу контрразведки. Но теперь планы изменились. Впрочем, ты и так достаточно подготовленный, так что поедешь служить под Одессу, на секретный оборонный объект государственной важности. Но уже сотрудником армейской контрразведки, внештатным пока еще. И кодовая оперативная кличка у тебя хорошая, по-настоящему морская – Адмирал.
– Почему так сразу… Адмирал? – замялся Гродов.
– Вот видишь, ты уже не интересуешься, почему сразу «агент», а сразу же уточняешь, почему оперативная кличка Командор. А ты говоришь: «вербовка странная». Самая обычная вербовка. Что же касается Командора, то почему ты меня об этом спрашиваешь? Откуда мне знать, почему весь детдом звал тебя Командором? Наверное, потому и звал, что ты все время пытался щеголять в отцовской тельняшке да с форменной морской фуражкой не расставался, пока ее, в конце концов, не увели. Но впервые так назвал тебя директор детдома. С его «благословения» кличка тут же прижилась. Нет-нет, тогда еще никто тебя под колпаком не держал, просто с тех пор прошло не так уж и много лет. Воспитатели и одноклассники твои живы-здоровы, вот и собрали по крохам, по словечку.
