— Нет! Уазик подорвался на Грибоедова, мы тогда…
— Да, на Грибоедова подорвался бронетранспортер! У него еще колесо заднее вырвало и забросило на дерево…
— Точно! Тогда еще водителя контузило, он себе зубы о руль выбил!
— Воронка от взрыва осталась метровая, в глубину. «152-ух миллиметровый» стоял… артиллерийский!..
— Да, да, да! Уазик подорвался на Жуковского! Мы еще разведку не провели… он с комендатуры ехал… «по проводам» взорвали.
— Там водила только живой остался… остальные на небе! Царствие им небесное! — солдат, сказавший это, заторопился креститься.
— А на «Маяковке», мы обезвредили фугас нажимного действия. «Кот» нашел! Нашел, да как драпанет от него!..
— А взрываются везде! Только слышишь взрыв, поутру… знай, саперы где-то Богу души отдали…
Егор слушал каждого, выхватывая из историй важное, особенное и значимое: когда и где взрывалось, когда, кто и что обезвредил, когда ранило и убивало саперов, когда тянули в носилках и не довозили до госпиталя, когда возвращались и снова уходили, не обращая внимания на эти обстоятельства, и снова, и снова, и снова…
«Неужели это смерть? Ведь шанс всего один! Как он ничтожен! — думал Егор, слушая солдат с их неформальными историями. — Страшно. Стыдно, но страшно!»
Егор тут же вспомнил результаты предыдущих семи дней. День, когда фугас не обнаружили, а позже саперы Ленинской комендатуры, в зоне ответственности бригады обезвредили самодельное взрывное устройство. В его зоне ответственности:
«Что они делали там? В моей зоне ответственности? — Егор сидел хмурый и бледный. — Наверняка, делали себе показатель? Работали на галочку, черти! А Кубриков… сегодня, на своем маршруте, в месте постоянных остановок-перекуров снял МОН-100 (противопехотную мину), с дерева! — мысли Егора нервно прыгали. — Курение — действительный вред! Вред опасный и смертельный, содержащий много вредоносных элементов: 400 убойных роликов, диаметром по 10 миллиметров, направленно вылетающих узким пучком шириной около 5 метров на дальность до 115 метров… — Нет! Места перекуров, точки остановок и посадок, точки сбора и группового скопления необходимо менять! Обязательно! — вывел Егор. Вывел и запомнил, как ему показалось, на всю жизнь. — Становиться «жарковато»!.. Это слово, конечно, больше для киношных «крутых» парней, на самом деле, но… Я сейчас, откинув всю шелуху, сказал бы иначе — становиться страшно. — Егор задумался с невероятной горечью. А первая ассоциация, которая возникла в голове Егора, в виду, характера предлагаемой работы саперов — что-то вроде «поддавков»:
«Мы ходим, — в нас стреляют… Мы ходим снова, — в нас стреляют… О нас, думают, что мы — дебилы… и расстреливают нас, взрывают! А нам, принуждённым всё равно, — мы, идём! Теперь я ясно понимаю, как воевали в Отечественную войну 1812 года. — Думал Егор. — Когда Семеновские и Преображенские полки, полки Раевского, Багратиона, Де Толли не сходя с места, а иной раз, не сделав ни единого выстрела, теряли треть своих людей. Иногда несчетное количество ядер и гранат пролетало мимо, а иногда вырывало из строя охапками людей и только те, что по случайности еще оставались живы, смыкали строй и делали шаг вперед. Но ведь это не возможно… сейчас… воевать Кутузовскими боевыми порядками! — Егор не мог успокоиться. В его голову лезли скверные мысли, вспоминались обрывки когда-то трагических событий, болезненно выдумывались и представлялись другие печально-трагические перспективы, выкрашиваясь в черно-красные тона. Одни образы сменялись другими. — Да… да… — в мыслях приговаривал Егор, блестя возбужденными горящими глазами. — Так и есть!»
Война нынешняя — вчерашняя, сегодняшняя и завтрашняя, — теперь представлялась Егору совершенно ясно и понятно. Понятен был весь ее первобытный умысел, и все ее значение сводилось к одному — удостоиться нечаянной случайности выжить…
В углу дневального внезапно затарахтел телефонный аппарат. Звонил командир бригады…
Бригадой, в пункте временной дислокации, что была развернута на автобазе рядом с Грозненским консервным заводом, занятой еще после второго штурма Грозного, командовал полковник Слюнев — сосед Егора, по лестничной площадке офицерского дома, в котором Егор снимал квартиру. Слюнев — был общий заместитель комбрига.
«Не плохой мужик, кстати сказать… — подумалось Егору, пока он шел до телефона. — Хотя, что я от него видел?»
Положив трубку на аппарат, Егор вернулся к столу — растерянный в мыслях и отвлеченный внезапным звонком нынешнего командира, вспомнил самую первую, еще до второго штурма Грозного трагедию…
Вторая война началась внезапно. И бригада, уже имевшая к этому моменту определенный разведывательный контингент на территории Дагестана, оказалась втянута в войну в числе первых. Разведчики бригады уже как месяц находилась там. Заторопившуюся на войну воинскую часть перебрасывали спешно и Егор в составе боевого подразделения, готовился туда с первым эшелоном. В первых рядах, что говориться. Никто тогда о войне, не говорил, и потому… «город подумал — ученья идут».
А на кануне отправки первого эшелона, в маленький провинциальный городок, где дислоцировалась особая бригада — пришла беда. 29 августа 1999 года в двух дагестанских селах — Кара-Махи и Чабан-Махи, шла войсковая операция, в которой участвовали разведчики бригады. Во время штурма Чабан-Махи, что было ваххабитским селом и заблаговременно укрепленным районом боевиков, внезапным замыслом высшего командования, штурм села был отменён, в результате чего, предварительно заброшенная в тыл боевиков разведрота оказалась в окружении.
…Их всех вернули — мёртвыми и тяжелоранеными.
В то утро, скрытно, в машинах для перевозки овец разведчики бригады, около шестидесяти человек, с двумя приданными снайперами из отряда-спецназа «N» проехав блокпосты боевиков, высадились в районе горы Чабан… — Егору не раз бывавшему в горах, вдруг померещился глубокий с ментоловым холодком воздух, тягучий и пряный как кисель. А на зубах — вкус шоколада и овсяных хлебцев, — привычный для гор облегченный паек. Вырывающийся изо рта теплый вкусный пар, тут же «съедался» колючим прозрачным морозцем. Все шли молча. Разговаривали только глазами и жестами, прислушиваясь к лесу. Поднимаясь к небу, редко кто говорит, чаще каждый думает о своем, старается быть беззвучными, невидимыми и просто бережет силы. — По указанной местными проводниками тайной тропе разведчики восходили на Чабан. Солнце уже золотилось положительными ионами в воздухе, расщепляя дождливый дух раннего туманного утра. Свежесть и росистость утра обещала дню быть ясным и веселым. Разведчики подошли к высоте. И только туман, схоронившийся в ветвях колючих деревьев, не позволил чуть-чуть раньше выявить наличие поста боевого охранения ретранслятора, отчего с внезапно обнаруженными боевиками, сходу вступили в бой. После первых же выстрелов появились раненые. Шальным заградительным огнем был ранен командир взвода разведчиков. Трое боевиков были уничтожены на месте, двое растворились в клубах встревоженного тумана. Высота была вроде занята, но…
Из-за потока беженцев из села, его штурм отменили, но покидать столь важный плацдарм, господствующую высоту, отступать — запретили. А потому разведчики бригады остались на гребне господствующей высоты…
В тылу врага и в одиночестве…
Едва разведчики окопались, как вихрастый туман распорола противотанковая граната, врезавшаяся в земляную насыпь наспех отрытого окопа. Подоспевший к месту уничтоженного охранения отряд боевиков вступил в бой с одинокой ротой разведки. Изначально неравный бой за высоту оказался личным боем каждого солдата и офицера, — личным, за общую жизнь. Брошенные и приговоренные к смерти «гениальными» полководцами, и приданными им — всепогодной авиацией и артиллерией разведчики огрызались огнем, удерживая свои позиции. Экономили и без того ограниченный, носимый полуторный боекомплект. Но превосходство, совершенно очевидно было на стороне превосходящих сил противника. Тогда, на выручку пошёл N-ский отряд-спецназа, от которого придавались снайпера. Как бы ни было велико самоубийственное желание спецназовцев выручить товарищей из беды, определить место боестолкновения, и подход к нему в Гузтом тумане, где от каждого валуна и дерева отражались звуки выстрелов и разрывов гранат, было нелегко. Отряд блудил до тех пор, пока бойцы спецназа в Гузтом тумане не столкнулись с проводником и солдатом своего отряда, высланным им на встречу. Поднявшись на высоту по восточному склону, со стороны селения Дженгутай, спецназовцы вступили в бой…
Бой. Кровавый и жестокий. Ну, кто в действительности может дать ему объективную оценку. Ведь те, кто выжили в нем, с широко открытыми глазами будут приумножать его смертельность. А кто не был? Что могут сказать они, задавался вопросом Егор. Егор видел их, — вышедших, выживших в той бойне солдат. Видел их много позже, спустя полтора месяца, в середине октября. Тогда, на вертолетной площадке под Кизляром им вручали государственные награды и зеленые береты, как отличительный знак война-разведчика. Их суровые мальчишеские лица, с которыми они выходили из строя и которые Егор мельком видел, светились для него совершенно иным светом. Совершенным, великолепным мерцанием решимости — спокойной и уверенной. Излучаемый ими героизм, и был тем самым светом, — без чего они вошли в бой, и что вынесли из него, и который больше никогда в них не угасал.
