в этот раз.
(фото из личного архива А. Доброго)
Дед повёл меня на экскурсию — Лисичанский НПЗ, чёрный от копоти, побитый снарядами и ракетами, огромный город-призрак, полный мрачного сюрреализма, являлся наглядной картиной Апокалипсиса. В то же время его громада вызывала удивление и восхищение советской инженерной мысли — наши деды умели строить гражданские грандиозные сооружения для мирного развития, но с оглядкой на прошедшую Великую Войну. Все промышленные предприятия, что я видел на Донбассе, были с надёжными стенами, подвалами и укрытиями — верой и правдой служили как нам, так и противнику даже в современной войне.
(фото из личного архива А. Доброго)
Удивительно хаотичная и в то же время ритмичная какофония «входов» и «выходов» нашей и вражеской артиллерии, наполняя причудливым эхом весь Завод, заставляла меня замирать на месте и, пренебрегая опасностью, внимать и даже наслаждаться фантастической и суровой симфонией Войны.
Дед дёргал меня за рукав — буднично и обстоятельно, в такт выстрелам, сверкая линзами своих очков, рассказывал: где наши позиции, где соседи, где он раздобыл трофеи, где горстями валяются «лепестки», а где преданы земле недавние враги.
Дед на НПЗ (фото из личного архива А. Доброго)
Первых пленных после зачистки Тополёвки притащили ребята Джаза из третьей роты. Пять украинцев с хорошим и вежливым русским языком, но бомжового и придурковатого вида — одеты кое-как, но с двумя новенькими шведскими NLAW. Говорят, что мобилизованные, воевать не хотят, ПТУР-ами пользоваться не умеют, сдались добровольно — никто их не бил, дали воды и сигарет, а утром отправили в тыл компетентным товарищам. Это потом мы узнали, как противник мобильными и обученными звеньями по пять человек, облачёнными в обноски на случай плена, охотился за нашей «бронёй» в многочисленных лесопосадках — и довольно успешно охотился.
Через пару дней у Верхнекаменки нам достались ещё три украинских ПТУРа — на этот раз «Стугна» с целыми станком и проводами. Вот только звено операторов не успело убежать или сдаться — лежали рядом и уже изрядно пахли. Похоже, их накрыли ответным огнём, а нам оставалось только собрать трофеи, которыми мы позже смогли и воспользоваться.
Правда и сами попали под плотный миномётный обстрел — пробили все колёса на КамАЗе и «Урале». Пришлось побегать по лесополкам, а за целой машиной я отправился уже пешком. Потом перебросил два взвода с Верхнекаменки в Золотарёвку и забрал из зелёнки с повреждёнными машинами первых «пятисотых» — видимо ребята представляли себе войну как-то по-другому. Отказников за время этой командировки было достаточно много — трудно и страшно приспосабливаться к реалиям потустороннего Мира. Но многие из них вернутся потом на эту долгую войну, чтобы оправдаться, в первую очередь, перед самим собой и доделать недоделанные дела.
Транспорт на пробитых колёсах эвакуировали уже без меня.
А ещё через неделю — с той же Верхнекаменки мои разведчики уже КамАЗом вывозили немецкие гранатомёты.
Родя со «Стугной» в Т-4 (фото из личного архива А. Доброго)
Наступление продолжалось и мимо нас проходили танки, БМП, грузовики с пехотой — Русская Армия двигалась всё дальше на запад.
Обратите внимание на заднее колесо КамАЗа (фото из личного архива А. Доброго)
(фото из личного архива А. Доброго)
Под прикрытием НПЗ «Грады» и «Солнцепёки» отрабатывали по украинским укреплениям, обеспечивая это самое наступление по взятию Лисичанска в клещи. Вскоре, не выдержав, противник бросил позиции и ушёл из города через узкое горлышко на Белогоровку и далее в Григоровку. В результате, образцово проведённой генерал-полковником Лапиным, операции нам достался практически целый Лисичанск с местным населением, стариками, женщинами и детьми. Такое на текущей войне редкость, поэтому я и акцентирую ваше внимание — по сравнению со штурмами и городскими боями в Волновахе, Мариуполе, Северодонецке, Попасной и последующей «мясорубкой» в Бахмуте.
Если мне скажут старую истину Хельмута Карла Мольтке, что надо уничтожать вражескую армию, а не города брать — то я отвечу: в полях и редких лесопосадках уничтожать противника легче, чем в густонаселённых и укреплённых городах. А раз нет сил разгромить врага в поле — то тем более их нет, чтобы ввязаться в городские бои с тяжёлыми обоюдными потерями. И я Вас уверяю — таких сил у нас точно не было при освобождении Лисичанска.
Моё художественное повествование в значительной степени документальное, хоть и с субъективной точки зрения.
Мы не стреляли по городу, сберегая жизни людей. А Лапина до сих пор, даже после его отстранения и незаслуженных обвинений, уважают в войсках, нося литеру «Л» внутри буквы «О» Центрального Военного Округа на красных шевронах.
Противник же местное население совсем не жалел, памятуя о майском Референдуме 14-ого года, считая их «колорадами» и «руснёй» — выйдя из деревень и посёлков, он разворачивал свои орудия и сносил застройку с жильцами под ноль, зная, кто там находится, ещё вчера квартируясь и обедая у этих людей. Особым вниманием украинских артиллеристов пользовались немногочисленные родники, удобные спуски к речкам и действующие колодцы, где жарким летом всегда много народа и расположение которых хорошо известно — ведь недавно они сами пили воду из этих источников.
Так было и с Золотарёвкой — богатое село на живописной горочке, школа, церковь, въезд по улице Абрикосовой… После её освобождения по этой самой улочке с прекрасным названием, наши бойцы под непрерывным миномётным огнём вывозили стариков и женщин с детьми. Мои разведчики на скоростном и вёртком Т-4, уходя от обстрелов, сновали туда и обратно, вытаскивая людей, в том числе больных и лежачих. Привозили на нашу базу, а затем уже на грузовиках отправляли дальше в тыл.
Я продолжал изучать на практике паутину пыльных дорог — наш БАРС менял армейские подразделения 21-ой бригады 2-ой Армии и 74-ой бригады 41-ой Армии ЦВО в Верхнекаменке, потом в Золотарёвке и Белогоровке, занимаясь налаживанием обороны и позволяя армейцам отойти в тыл, чтобы восстановить свои силы для следующего броска. Прямо с колёс ребята занимали позиции, а я уводил громоздкие неповоротливые машины с узких улиц посёлков и открытых полей из-под вражеского огня, пробивая эти самые колёса, борта и лобовые стёкла — за следующими и следующими взводами престарелых, но отчаянных добровольцев. Мы петляли, уходя от миномётов и арты, внезапно останавливались под каким-нибудь навесом
