- Бежим!
Александра взглянула на часы. Мозг автоматически отметил время – 12 часов 31минута. Сбоку раздались испуганные голоса:
- Не бойтесь!.. Они стреляют холостыми!
- Они не посмеют!
В этот миг с правого фланга цепи ударил характерный звук боевых выстрелов; злобная с оттяжкой очередь. Толпа ахнула, люди бросились врассыпную.
- На площади было человек шестьсот, ну уж не больше тысячи. – На бегу подсчитывала Шелехова. – Но могут смять…
За спиной толпы оказалась метровая изгородь сквера у памятника Ленину. В условиях бегства это оказалось серьёзной преградой. Люди падали, бежавшие следом топтали упавших.
- Стрельба продолжается. – Отметила Саша и оглянулась по сторонам.
Вокруг, пригибаясь, бежали люди, многие были окровавлены. На цветочной грядке неподвижно лежала женщина в праздничном платье, оторванная рука валялась невдалеке.
- Ей уже не поможешь… - крикнул на бегу предупреждавший её мужчина.
- Да, да! – повторила Шелехова и посмотрела на бесстыдно задравшееся платье.
Она припустила вдогонку за своим ангелом-хранителем. Ажурная ограда сквера под напором толпы рухнула, люди разбегались, топтали упавших, раненых и убитых.
- Спасите! - истошный вопль повис над площадью.
Страха у Александры почему-то не было: только недоумение и возмущение происшедшим. Оглянулась на площадь: на жгуче-белом асфальте лежали тёмные тела – картинка из учебника истории «Кровавое воскресенье».
- Чёрно-вишневые лужи крови на раскалённом асфальте пучатся, - изумилась она, невольно притормозив, - как будто кипят...
Недалеко стояла бочка с квасом. Из пробитых пулями отверстий хлестал пенистый напиток. Пули летели вдогонку убегавшим, рассыпаясь по раскалённой площади и разрывая человеческую плоть.
- Видимо, - на мгновение остановился мужчина, - план расстрела был продуман заранее и в деталях...
- Почему?
- Вон уже подогнали грузовые и санитарные машины.
Пожилой мужчина пробегал мимо них. Пуля попала ему в голову и мозги моментально разляпались по цветочной вазе.
- Мать в магазине носит грудного убитого ребенка. – Фиксировало заторможенное сознание: - Убита парикмахерша на рабочем месте…
Невдалеке лежала девчушка в луже крови. Ошалелый майор встал в эту лужу. Ему крикнул раненый в последнюю минуту спутник Шелеховой:
- Смотри, сволочь, где ты стоишь!
Майор здесь же пустил пулю себе в голову.
- Позор! – подумала Саша и остановилась в проулке.
Когда огонь прошёл смертоносным шквалом, на площади остались лежать мужчины, женщины и подростки, Раненые громко стонали, девушка с развороченным пулей коленом застыла на асфальте и глядела на рану широко открытыми глазами. На залитой кровью площади, как проклятие, белели детские панамки, втоптанные в грязно-красное месиво.
- Глянь Кузьминична, - сказала дородная женщина своей соседке, - что это такое?
- Детей постреляли!
Они вышли из тенистого двора, где прожили всю жизнь, и с изумлением смотрела на творимые безобразия.
- Вон две девочки убитые, - всплеснула руками Кузьминична, - и там кто-то лежит на земле.
- Пойдём от греха подальше! – товарка потянула её в спасительную глубину двора.
Шелехова помогла подняться раненому мужчине и поспешила с ним в боковую улицу, чтобы выйти из сектора обстрела. Предложила отвести его в госпиталь. Раненый испуганно возразил:
- Там меня засудят!
- Разве так можно? – спросила ошарашенная Саша.
- Достреляют гады!.. – прохрипел бывший военный. - Веди домой, у меня жёнка медик!
- Вам надо в больницу…
- Домой!
Она отвела его домой. Затем вернулась в общежитие. В вестибюле толпились недоумевающие, напуганные слухами о расстреле жители. Перед ними разглагольствовал человек в штатском. Он говорил о «тысячных толпах хулиганов».
- Разбиты все витрины на Московской. Разве можно бить стекла? – возмущался он, прощупывая взглядом слушателей.
- А людей убивать можно?! – сорвалась Александра, зло посмотрев на него.
Все люди оглянулись на Шелехову и мгновенно расстояние между ними увеличилось. Возникла немая сцена. Она поняла, что выглядела страшновато: платье в крови – того раненого, которому помогла, на лбу глубокая царапина неизвестного происхождения, отчего вся щека в крови.
- Нужно переодеться! – решила Саша и поспешила в свою комнату.
Медсестра Ирина Купцова, с которой они делили комнату, оказалась дома. Проверка, проведённая дежурными по общежитию через десять минут, прошла благополучно:
- Все должны оставаться на своих местах.
- Ага…
Немедленно после неё они поспешили в город:
- Нам нельзя отсиживаться. – Сказала подруге Саша, торопливо переходя улицу. - Необходимо всё видеть лично: вот история без прикрас и фальсификации.
- Ну ты загнула…
Весть о расстреле немедленно облетела всех и вызвала, видимо, неожиданную для властей реакцию: остановилось большинство заводов, улицы переполнились народом.
- Ого, сколько их!
- В такие дни узнаёшь больше, - прошептала Шелехова, - чем за иные десятилетия.
Отовсюду подъезжали машины с рабочими. На Московской высаживались, молча шли к площади перед горкомом – плотной неудержимой колонной во всю ширину проспекта.
- Подобной демонстрации я ещё не видела! - ахнула Ирина и завертела головой.
- И больше не увидишь…
Остановить эту демонстрацию было невозможно. Хотя на крышах домов виднелись вооружённые солдаты. На площади у горкома было море людское.
- Тысяч десять, двадцать? – изумилась Купцова.
- Думаю что больше…
Посреди толпы стояли два танка. Люди не давали танкам проехать. Митинг скандировал:
- «Хру-щё-ва! Хру-щё-ва! – и ещё громче: – Пусть смотрит! Пусть смот-рит!»
Этот второй митинг был куда более массовым и целеустремлённым и явился реакцией на расстрел. Находившиеся в городе Микоян и Козлов не рискнули появиться перед людьми даже в присутствии танков. Микоян сказал несколько невыразительных слов по радио. Призвал людей разойтись по рабочим местам, пробормотал что-то о «трагическом инциденте».
- Что он несёт? – переспросила Шелехова.
- Просто боится…
Митинг окружили войска. Был объявлен комендантский час. Людям сказали, что всех выпустят, кто уйдёт до 10 часов вечера. К полуночи митинг растаял.
- Пойдём домой! – потянула Сашу за руку Ирка. – Утром на работу.
- Давно пора…
Патрули дежурили всё ночь. Патрулировали город солдаты, – судя по всему, жители Средней Азии. Александра услышала, как офицер сообщил им, что здесь бунтуют уголовные элементы и надо быть осторожными, так как в солдат стреляют из-за угла.
- Прямая ложь. – Хотела крикнуть она, но не решилась.
… На следующий день Шелехова рано пришла в больницу, где работала санитаркой. Там уже царила суматоха и боль. Ночью туда доставили много раненых.
- Я работаю стеклодувом на заводе неподалёку от НЭВЗа, - рассказывал ей на перевязке молодой парень Николай Степанов. - Вчера пришла к нам депутация оттуда. Сказали:
- Закрывай горелку и иди в колонну.
- А ты?
- Ну, я и пошёл… Интересно же!
Александра ловко сменила ему окровавленную повязку на пробитой навылет руке.
- Вижу - толпа. Подошёл поближе. Стоял справа от входа в горком. И тут получил пулю в левую руку. Как бревном ударило. За мною двое мужчин замертво упали.
- Я это видела… - вставила медсестра.
- Женщину на моих глазах убили. – Закончил Николай. - Какой-то таксист до железнодорожной больницы довёз.
По палатам шастали следователи - расспрашивали, как кто оказался на площади. Ходили, спрашивали у больных, кто лежал давно, а кто поступил накануне.
- Я видела, что после выстрелов посыпались, как груши, любопытные мальчишки, забравшиеся на деревья в скверике. – Сказала Николаю медсестра.
- Трупы забрасывали через борт. Пожарные смывали из брандспойтов кровь, красные потоки огибали площадь. И не успевали - кровь от жары впекалась в асфальт.
- Когда я шла на работу, кровь пытались отдраить песком - не получалось.
- На следующий день в срочном порядке положат новый асфальт...
Александра заплакала, не в силах сдержать нахлынувших эмоций.
- Изверги!
Через пару дней главный врач Николай Хубаев сказал Степанову:
- Выпишем тебя от греха подальше, будешь потихоньку ходить на перевязки. Говори всем, что у тебя бытовая травма...
- Разрешили предать земле по-человечески только 17-летнего Лёню Шульгу. – Шепнула ему напоследок Александра: - Его ранило в ногу, и он умер у нас в больнице от заражения крови. Но разрешили на особых условиях - ночью, под присмотром милиционеров. И при этом родственникам запретили плакать, устраивать поминки.
