— А погода решила не баловать, того гляди, дождь хлынет, — безучастно говорит Шаров, и по его тону понятно, что ему никуда не хочется ехать, затею Дерябина он не одобряет. — Слушай, попросил бы машину. Позвони — вышлют.
Дерябин с ненавистью вскинул взгляд на него.
— Не вышлют, — резко сказал. — Поедем на автобусе.
— Добро, — покорно согласился Шаров, удивляясь внезапной ярости Дерябина. — Поедем демократическим способом. Тогда надо поторапливаться.
2
Дерябин сидел на чугунной решетке, которая ограждала сквер с чахлыми деревьями. Перед ним стояла цыганка с ребенком на руках.
— Скажу твое имя…
— И я скажу, — бодро подключился Шаров, подходя к ним с автобусными билетами.
Цыганка мельком оглядела его, не нашла ничего интересного и опять подступилась к Дерябину.
— Есть злодейка, которая сделает тебя несчастным на двенадцать лет, — таинственно и уверенно сообщила она.
— Ты собиралась сказать имя, — напомнил ей Дерябин.
— Скажу. Возьми пять копеек и заверни в бумажный рубль, лучше трешку — темнее цветом. Убери в карман и не смотри два дня. И ты увидишь — пятачок покраснеет, увидишь, что я не вру.
— Дай рубль, — попросил Дерябин у Шарова.
— Нашел простака, — отказал Шаров. — У тебя есть, ты и дай.
— Какой красивый и жадный, — упрекнула цыганка. — Женщины любить не будут.
— Уже не любят.
Все-таки достал рубль, устыдился. Дерябин стал заворачивать в него пятачок. Цыганка с интересом следила за его движениями.
— Не так, — нетерпеливо сказала она. Отобрала рубль и ловко, одной рукой, завернула монету. Дерябин потянулся было за рублем, но она отстранилась.
— Не спеши. Отнесешь на кладбище, положишь под камень и увидишь, что будет.
Дерябина не интересовало, что будет на кладбище, его интересовал рубль.
— У тебя будет пятеро детей.
— Этого еще не хватало, — буркнул Дерябин и опять потянулся за деньгами. А цыганка подула на кулак и разжала его. На ладошке ничего не было.
Исчезновение денег обескуражило Дерябина. Он все время настороженно следил за ее рукой и готов был поклясться, что рубль не перекочевал ни в другую руку, ни в широкий рукав немыслимого одеяния цыганки.
— Имя-то скажи, — попросил он, тепля в душе надежду хоть на какую-то справедливость.
— Возьми пятачок, заверни в трешку, — темное цветом…
— Вот работает! — восхитился Дерябин, которому ничего не оставалось, как показать Шарову, что он не удручен обманом. У цыганки сразу спало напряжение, она широко улыбнулась и даже показалась красивой.
Они садились в автобус, когда опять услышали:
— Через два дня покраснеет…
К их удивлению, это была другая цыганка. Видимо, все они работали по одной схеме.
В автобус столько набилось народу, что ни передние, ни задние двери уже не закрывались. Дерябин и Шаров оказались в самой середке, сжатые со всех сторон. Но они были довольны: в тесноте, да скоро поедут, не как другие, что заглядывают с улицы в окна.
Из кабины шофера раздалось:
— Кто взял билеты на восемь часов, всем выйти. Наш автобус идет рейсом семь тридцать.
— Эва! Хватился. Времени-то уже девятый!
— Я вас предупредил.
Оплошавшие — десятка полтора, — чертыхаясь, стали пробираться к выходу. Шаров вопросительно посмотрел на Дерябина: у них были билеты на восемь часов. Тот показал на часы. Было четверть девятого.
— Почему мы должны выходить? — сказал Дерябин, и в глазах его появился стальной блеск, так хорошо знакомый Шарову. — Мы и так опоздали на пятнадцать минут. Когда-то придет тот автобус.
Шаров согласился: они купили билеты на восемь часов, и их обязаны отправить в это время. А на каком автобусе — безразлично, все они из одного парка.
В общем, когда автобус вывернул со стоянки на широкую асфальтовую дорогу и пошел, набирая скорость, угрызений совести они не испытывали.
Проехали мост через Волгу, дорога пошла вдоль левого берега, мимо деревянных домишек. Пригород.
В автобусе все разобрались по своим местам, стало спокойно и тихо. Дерябин развернул газету, которую купил на стоянке, уткнулся в нее. Шаров рассеянно приглядывался к пассажирам, слушал, что говорят.
Более словоохотливым оказался пожилой железнодорожник с рыхлым лицом, скрипучим голосом говорил соседке:
— Они ведь как, всегда чего-то хотят. Требуют и требуют, пока не доведут мужика до петли.
Сидел он плотно, удобно на заднем сиденье, в светлых, еще зорких глазах проглядывало самодовольство. Не очень верилось, что с него можно что-то стребовать.
— Есть такие павы, — поддержала его соседка. Набитую доверху кошелку она бережно держала на коленях. — Им на все наплевать, лишь бы свое удовольствие справить. Двадцать лет с мужем живем, ничего от меня плохого не видел.
Она победно огляделась. Встретившись с ней взглядом, Шаров почему-то почувствовал себя виноватым.
— Много от того зависит, какой попадется муж.
Это сказала усталая женщина в белом платке, завязанном у подбородка. К ней сочувственно стали приглядываться.
— Да уж я на своего не жалуюсь, — объявила женщина с кошелкой.
Глухи были к общему разговору двое парней — один в берете и в рабочей спецовке, другой ростом повыше, в клетчатой рубахе и парусиновых брюках, на ногах сандалии. Оба цепко держались за поручни, но это не мешало им пошатываться и толкать Дерябина, близко стоявшего к ним. При каждом толчке Дерябин поднимал взгляд от газеты, но пока молчал.
Тем временем по проходу от передней площадки продвигалась, проверяя билеты, кондукторша, миловидная крепышка, румяная, с серьгами в ушах. Взглянув на билеты, которые ей подал Шаров, она вдруг застыла от неожиданности, милая улыбка моментально слетела с ее лица. Дотянувшись до черной кнопки над окном, она деловито нажала на нее. Автобус остановился, задняя дверка с треском распахнулась.
Пригород уже кончился, с обеих сторон дороги тянулись борозды картофельного поля.
— Выходите!
Еще не веря в серьезность ее намерений, Шаров улыбнулся и, как беспонятливому ребенку, ласково сказал:
— Куда же мы пойдем? Поле… И у нас билеты.
— Выходите! — с угрозой повторила кондукторша. Трудно было поверить, что в таком безобидном с виду существе хранится столько ярости.
— Послушайте, — терпеливо обратился к ней Дерябин. — На наших билетах отъезд в восемь. Мы выехали позднее восьми. Так в чем дело? Мы не обязаны опаздывать из-за неразберихи в вашем хозяйстве. Закрывайте дверь, и поехали. А в том, что произошло, почему вы опоздали, будем разбираться позднее.
Говорил он спокойно, но чувствовалось — весь кипел. Его слова произвели впечатление на пассажиров.
— Пусть едут, — раздались голоса. — Билеты на той же автостанции куплены.
— Не нарочно они. Ошиблись…
— Значит, вы заступаетесь? — почти радостно спросила миловидная кондукторша. — Прекрасно! Будем ждать. — И она села на свое место.
Теперь в игру были втянуты все пассажиры: или быть добренькими и стоять посреди дороги, или…
Первыми не выдержали парни, что возле Дерябина держались цепко за поручни и пошатывались.
— Вылезайте, раз не те билеты. Киснуть из-за вас? — сказал тот, что был в клетчатой рубахе.
— Не понимает, — оскалился другой, в спецовке, кивнув на Дерябина. — А еще в шляпе.
— Нынче народ нахрапистый, все толчком, все тычком, — поддержал железнодорожник с рыхлым лицом и зоркими глазами.
— И не говорите, — поддакнула женщина с кошелкой.
— Вы подумали бы, куда мы пойдем, — обратился к ним Шаров. — Никакой автобус не возьмет нас на дороге.
— А вы бы думали, когда садились.
Дерябин слушал, слушал да и плюхнулся на сиденье между железнодорожником и женщиной в плаще, вынудив их подвинуться. Всем видом говорил, что никакие силы не выдворят его отсюда.
— На первой же остановке мы пересядем в свой автобус, — сказал Шаров непреклонной кондукторше. Он все еще искал примирения.
— Никуда отсюда не пойдем, — властно отрезал Дерябин.
Парень в берете и рабочей спецовке восторженно хмыкнул:
— Во дает! Ну, шляпа! — Повел осоловелым взглядом по лицам пассажиров и вдруг неожиданно обозлился: — Видали, не подступись к нему! В шляпе… Мне Конституцией труд записан, а он в шляпе… Наполеон тоже был в шляпе, а чего добился?
Уважая его внезапно нахлынувшую пьяную злость, все молчаливо согласились: плохо кончил Наполеон, хотя и был в шляпе.
Стоянка затягивалась. Пассажиры вопрошающе смотрели на кондукторшу, нервничали. Она, избегая их укоряющих взглядов, отвернулась к окну.
— Вон идет ваш автобус, — вдруг сказала она.
Пассажиры оживились, прильнули к окнам. На полной скорости, сверкая свежей краской, словно умытый, приближался автобус. Когда он стал делать обгон и кабины сравнялись, шоферы о чем-то переговорили друг с другом. Новенький автобус встал впереди и открыл двери.
