Старик вынимает трубку изо рта и смотрит на глубокую воронку, где исчез парень-пехотинец.
— Да, били прямо по тебе! И ничего не случилось?
— Ничего особенного. Одного пехотинца, который лишился глаз, разорвало на куски.
— Мы знали его?
— Нет.
— Ладно, успокойся. Это случается постоянно.
И Старик скрывается за поворотом траншеи.
Старик все еще жив! Значит, с нами не может случиться ничего страшного. «Все везенье, какое есть на свете, досталось отделению Старика», — говорит Порта.
Когда огонь немного утихает, я пытаюсь найти личный знак убитого пехотинца. Родные должны знать, что он погиб.
Теперь противник ведет огонь из легких полевых орудий и минометов. Они смертельно опасны, но если немного подумать, то можно передвигаться между местами попадания. Порта может точно предсказать, куда ударит снаряд, когда услышит дульный хлопок. Неопытные солдаты часто принимают его за выстрел.
«Рамм! Рамм!» Это кажется невероятным, но первый звук, который слышишь, — дульный хлопок. В моем распоряжении двадцать две секунды, но этого более чем достаточно, чтобы добраться до сравнительной безопасности воронки. Снаряды редко попадают в одно и то же место. Снаряд может попасть в край воронки и соскользнуть по стенке, но я ни разу не слышал, чтобы он упал прямо на дно, а я нахожусь на дне кратера, оставленного фугасным снарядом.
Над моей головой с адским грохотом взрываются минометные мины. 80-миллиметровые мины — штука опасная. Они разбрасывают всевозможный хлам во все стороны, и чувствовать себя в полной безопасности от них нельзя. Прямо передо мной лежит личный знак того пехотинца. На нем сохранилась часть засаленной веревочки. Я поднимаю его.
89 пехотный запасной батальон.
Феннер Эвальд
Род. 9.8.1924 г.
Теперь, по крайней мере, его родители узнают, что он погиб за фюрера и отечество. Если они патриотично настроены, то поверят эвфемизму «доблестно сражаясь»! Правды они от меня не услышат. Их сын погиб героем. Рано или поздно это станет для них утешением. Таковы все немцы. В каждой немецкой семье должен быть герой.
Я ползу обратно к своему пулемету. Снаряды снова падают перед траншеей. Надо мной свистят осколки. Моя елочка все еще стоит.
Артобстрел внезапно прекращается. Наступает пугающая тишина. Там и сям мерцают огоньки. Доносится крик. Протяжный, злобный, дикий.
— Э-э-э-й! Э-э-э-й! Германские собаки! Русские пришли по ваши души!
Злобно стучит пулемет. К нему присоединяются еще несколько. Очереди трассирующих пуль свистят над ничейной землей. Крик раздается снова. Протяжный, жуткий, завывающий. Невозможно поверить, что такой дьявольский звук может исходить из человеческих глоток.
— Немцы, мы пришли убивать вас. Превратить в корм для собак! Вам не уйти из России! Фрицы, бросайте оружие! Кого схватим с оружием, отрежем уши и яйца!
Пулеметы протестующе стучат, выпуская очереди трассирующих пуль в сторону позиций русских.
— Иди сюда, я помочусь на тебя, братец Иван! — кричит Порта, приставив руки рупором ко рту. — Иди, монголоидная шваль! Вернешься обратно без яиц!
— Дрожи, Фриц, я иду убить тебя!
— Хвастун! — кричит Порта в ответ. — Иди-иди сюда, будь мужчиной! Всажу тебе пулю в одно место!
Слепящая вспышка пламени, я взлетаю высоко в воздух. Падаю в лужу крови с костями и снегом. Постепенно прихожу в себя и понимаю, что лежу перед позициями русских. Явственно слышу, как они разговаривают. Какой-то гранатомет время от времени освещает это место. Должно быть, неподалеку находится полевая батарея. Я то и дело слышу выстрелы. От них в голове у меня все сотрясается. В дульных вспышках я вижу перед позициями колючую проволоку.
Короткий зимний день кончается, и кажется, что трупы передо мной становятся меньше. Русский холод съедает все. Наступает ночь, усиливается мороз. Ледяной мороз смерти.
Я осторожно начинаю ползти. Страх пронизывает мозг, будто нож. В ту ли сторону я ползу? Перед нами сибиряки. Если попадешь к ним, они встретят тебя не очень гостеприимно.
Я напряженно ползу, прижимаюсь к земле, когда над головой вспыхивает ракета, и прячусь в воронки, когда огонь усиливается.
При свете трассирующих пуль я высматриваю очередное убежище. Куда ни глянь, всюду проволока, проклятая колючая проволока. Зачастую на ней висит изуродованный труп, помахивая мне руками и ногами.
Наконец я слышу немецкую речь; но к этому времени я ползал уже несколько часов по этому лунному пейзажу. Роняю голову на приклад автомата и плачу. Минометы и полевые орудия все еще стреляют. Немецкие батареи отвечают русским, но большей частью с недолетом.
В мою воронку соскальзывают Порта с Легионером. Они вышли на мои поиски.
— Ранен, mon ami? Как мы искали тебя! — говорит запыхавшийся Легионер.
Порта протягивает мне полную фляжку.
— Где, черт возьми, пропадал? Старик уже доложил, что ты пропал без вести. Нам обещали дочку степей, если найдем тебя.
При свете ракет мы видим, как через проволоку что-то переваливается. Хотим вскинуть автоматы, но тут в воронку скатывается Малыш с носилками под мышкой.
— Свора ублюдков! — злобно рычит он. — Я рискую своей единственной жизнью, ползаю, разыскивая вас, а вы тут пьете и почесываете задницу!
Два часа спустя мы сидим неподалеку от полевой кухни на ящиках из-под маргарина, повесив на шею ремни, спустив брюки, и играем в кости. То и дело весело переглядываемся. Чего еще можно желать: комплект костей, полные котелки фасоли, хорошая уборная, печка, чтобы погреть замерзшую задницу, — и все это далеко от рвущихся снарядов.
Малыш протягивает мне толстую сигару, достав сразу две. Не так давно, будучи временным водителем у командира дивизии, он стащил их целую коробку.
У меня все нейдет из головы тот семнадцатилетний пехотинец. Я чувствую себя виноватым, что не удержал его возле себя. На другой день я говорю об этом со Стариком. Старик молча слушает, попыхивая трубкой и сплевывая табачный сок. Я больше не встречал людей, которые бы курили трубку и жевали табак одновременно. Он ведет меня посмотреть работу снайперов, убийц с фельдфебельскими звездочками. Несколько минут мы наблюдаем в бинокли за их результатами. Безжалостные убийцы. Идем к полевой кухне. Там горы квашеной капусты. Садимся рядом с поваром, унтер-офицером Кляйнхаммером, и наедаемся досыта капустой с картофельным пюре.
— На войне убийство — совершенно обыденное дело, — неторопливо объясняет Старик. — Всякий раз, когда один из противников гибнет, убивающих нас становится на одного меньше. Кое-кто даже говорит — война необходима, чтобы поддерживать баланс между рождаемостью и смертностью.
Всю ночь воздух дрожит от рева моторов на стороне русских.
— Иван прогревает свои Т-34, — лаконично говорит Порта.
— Часа через два они появятся, — говорит Старик, задумчиво теребя кончик носа. И советует нам собрать все мины, какие только сможем найти.
Недолгий, яростный огонь русской артиллерии заставляет наши пушки умолкнуть.
Т-34 появляются из-за холма на полной скорости, широкие гусеницы вздымают позади них громадные тучи снега. Непрестанно сверкают дульные вспышки, фугасные снаряды взрываются на слабо укомплектованных людьми немецких позициях.
— Спокойно! — предупреждает нас Старик. — Лежите, пусть танки проедут над вами! Потом пускайте в ход гранаты и мины!
Немецкие позиции быстро смяты, танки прорываются вглубь. На другом берегу реки батарея зенитчиков спешно переводит свои орудия в положение для противотанкового огня.
Восемнадцать Т-34 горят. Вокруг них лежат обугленные тела танкистов. Поддерживающая их пехота скошена сосредоточенным заградительным огнем из пулеметов и автоматов. Уцелевшие танки возвращаются обратно, прорываясь через самые слабые места нашей обороны.
Русские войска прорвались во многих местах и находятся далеко за нашей линией фронта. Т-34, поддерживаемые лыжниками в белых маскхалатах, несутся на запад, круша немецкие резервные позиции; потом лыжники зачищают их.
Штаб дивизии в Шаламово занят упаковкой. Длинная колонна машин готова к отъезду. Командир дивизии в длинном меховом пальто приказывает начальнику штаба принять командование на себя.
— Позицию необходимо удерживать до последнего солдата и последнего патрона. Эта атака — предсмертная судорога противника, — объясняет командир начальнику штаба, молодому майору, вчерашнему выпускнику военной академии.
— Так точно, герр генерал-майор, я понимаю. Маневренное отступление, чтобы заманить противника в ловушку, где мы расчленим его на мелкие группы и уничтожим! Гениальный ход, — восторженно добавляет молодой офицер генерального штаба.
— Совершенно верно, — отвечает генерал, застегивая меховое пальто. — Доверяю вам руководить делами в мое отсутствие. С солдатами нужно быть строгим, иначе рухнет дисциплина. В последнее время нам прислали много негодного человеческого материала. Делайте свое дело хорошо и скоро станете оберст-лейтенантом.
