— Прощайте, товарищи, не поминайте лихом! (Из воспоминаний Ю.М. Томского. «Новый мир», 1954, № 11, стр. 212)
Та же участь постигла Посла СССР в Испании Розенберга.
Сменивший Берзина Григорий Михайлович Штерн по возвращении в СССР был назначен на Дальний Восток на место расстрелянного кавалера ордена Боевого красного знамени № 1 Блюхера, стал членом ЦК КПСС и Депутатом Верховного Совета СССР, получил звезду Героя Советского Союза, занял пост начальника противовоздушной обороны страны и был расстрелян в 1941 году.
«Верховный» руководитель советских секретных служб в Испании Александр Орлов был вызван в Москву летом 1938 года, но…
Он хорошо знал, что там происходит, и не поехал. Его еще раз вызвали, но он опять не поехал. 12 июля дверь в кабинет Орлова открылась, и он увидел двух незнакомых ему мужчин, однако выражение их лиц было ему хорошо знакомо. Орлов отложил в сторону бумаги, и в тот же момент раздались два выстрела. Визитеры грохнулись на ковер, а Орлов, вынув из сейфа документы и большой запас валюты, бежал на самолете и эмигрировал в Канаду, затем в США. (По рассказу автору А. Спрогиса, подтвержденному шифровальщиком Лоти, Львовичем)
В 1953 году в Нью-Йорке вышла книга Орлова «Тайная история сталинских преступлений», в которой он изложил другую версию своего бегства, более правдоподобную, а потому и более сомнительную, а сам Орлов продолжал жить как почтенный гражданин Соединенных Штатов.
Был арестован и Михаил Кольцов, который, как пишет Hugh Thomas, умер при неизвестных обстоятельствах в 1942 году. По материалам уголовного дела, Кольцов был расстрелян в 1939 году. Однако брат Кольцова, художник Борис Ефимович Ефимов рассказал мне, что посетивший его после войны художник Михаил Храпковский видел Кольцова в июле 1942 г. в тюрьме г. Саратова. По сведениям же из других источников Кольцов был расстрелян в 1942 году в тюрьме города Орла, когда при подходе фашистов возникли трудности с эвакуацией заключенных.
Хаджи Мамсуров дослужился до генерал-полковника, стал Героем Советского Союза, Заместителем начальника Главного Разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил СССР, преподавателем Академии Генштаба и умер 5 апреля 1968 года.
Сменивший Мамсурова в Испании Христофор Интович Салнынь был отозван в марте 1938 года. Работавший под его руководством Андрей Эмилев, он же Турок, который принял отряд Артура Спрогиса, вспоминает, что, уезжая в СССР, Салнынь говорил: «Я старый большевик, моя душа чиста, но со мной случится то же, что и с Берзиным». «Его арестовали недели через две после приезда, — говорит Андрей Эмилев. — Во время обыска у него ничего не нашли. При втором обыске в просверленных ножках стола у Гриши нашли старые документы, которые он хотел сохранить».
История с документами очень сомнительна. Во-первых, уезжая в Испанию, он, конечно, ничего не оставил бы в ножках стола. Во-вторых, вернувшись, он ничего не положил бы туда, так как ждал ареста. В-третьих, ножки стола высверливают спекулянты валютой, а не разведчики такого класса, как Салнынь.
А бывало и так: когда отозвали советника 5-го корпуса Ивана Григорьевича Пидголу (он же Шевченко), он задержался с выездом только на один день, а на следующий оказался убитым с маленькой дырочкой в виске. В печати сообщалось, что это был крошечный осколок бомбы. («Знамя», 1967, № 3, стр. 224)
Полковник Львович (Лоти) по возвращении в СССР тоже был арестован. Уже вовремя войны 1941–1945 в одном из лагерей для заключенных его встретил Лев Лазаревич Хургес, тоже заключенный: Мы с Лоти работали в лагере в цехе, изготовляющем деревянные пресс-папье. Он был начальником технического контроля. Очень строгий был. Потом всех военных заключенных, в том числе и Лоти, отделили от нас и куда-то увезли. Больше мы их не видели. Добавлю, что больше их не видел никто.
Убивший Троцкого Рамон Меркадер, не успел скрыться и был арестован местными властями, осужден и, отсидев двадцать лет, в 1960 году через Кубу и Чехословакию приехал в СССР. 1 ноября 1969 года Е. Паршина видела его в президиуме торжественного собрания в московском Дворце пионеров. Он похоронен на Кунцевском кладбище под именем Рамона Ивановича Лопеса.
Генерал Эйтингон, — пишет Hugh Thomas на стр. 777 — начавший свою карьеру в Барселоне как Котов в качестве начальника контрразведки Испании, был, очевидно, расстрелян вместе со своим следующим шефом Берия в 1953 году. Это неверно. С началом Отечественной войны Эйтингон стал заместителем начальника вновь созданной Особой группы при Наркоме НКВД, возглавлявшейся генералом Судоплатовым. В задачи Особой группы входила организация и руководство подпольем и партизанским движением на занятой фашистами территории. В подчинении у Эйтингона работали Е. Паршина (организация московского подполья) и Кирилл Орловский (партизанское движение). После войны Особая группа была преобразована в Управление контрразведки. Орловский, которому во время войны оторвало кисти рук, был отправлен в председатели колхоза, а Паршина послана на нелегальную работу за границу.
Затем Берия арестовал Эйтингона, и он пробыл в заключении полтора года до разоблачения Берии. Вскоре Эйтингон был арестован во второй раз, теперь уже вместе с Судоплатовым. Они получили один 10, другой 15 лет. Похоже, что за ними ничего по понятиям того времени криминального не было, так как 10 лет дают проворовавшимся завмагам, а не генералам КГБ. Их, вероятно, просто надо было на время изолировать, пока не стабилизируется положение внутри страны. Оба потом благополучно вышли на свободу. Недавно Наум Исаакович Эйтингон умер. Он был прирожденным контрразведчиком и, что в КГБ большая редкость, очень бережно относился к своим подчиненным. Умер и Павел Анатольевич Судоплатов, издав незадолго до смерти свои мемуары.
Генерал Вальтер Кривицкий (настоящая фамилия Гинсбург) — продолжает Hugh Thomas — этот особо ценный свидетель коммунистического шпионажа 20-30-х годов был найден загадочно убитым в отеле Bellevue в Вашингтоне 10 февраля 1941 года.
Советники менее высокого ранга — Артур Спрогис, Андрей Эмилев, Станислав Ваупшасов, Кирилл Орловский — дожили (нельзя сказать, чтоб спокойно) до старости и умерли в 70-80-х годах. Елизавета Александровна Паршина скончалась в Москве 14 июня 2002 года.
Испанцев в ту войну погибло около одного миллиона человек.
Эрнест Хемингуэй застрелился в 1961 году, и каким бы ни был его роман, он будит память по всем погибшим — испанцам и иностранцам, республиканцам и националистам, героям и трусам, правым и неправым.
По всем по ним звонит колокол.
1985–2006, Москва.
В «Интуристе» я начала работать еще до поездки в Испанию. Это, с позволения сказать, акционерное общество было образовано в 1929 году и на самом деле являлось чистейшей государственной структурой, кочевавшей из одного ведомства в другое. В 1935 году я окончила Институт новых языков, созданный «Интуристом» для подготовки своих переводчиков. Мое зачисление в «Интурист» было несколько необычным, даже комичным.
Во время учебы в институте мы вдвоем с подругой жили в общежитии, а когда получили дипломы, оказались в тупике: на работу нас не принимали, потому что мы не имели постоянной прописки, а прописку нам не давали, потому что мы не имели работы — типичная советская мышеловка. Мы уже месяц ночевали на вокзале, питались кое-как и пытались пробиться на прием к председателю правления «Интуриста» с жалобой. Однажды мы сидели у него в приемной, а в кабинете шло какое-то заседание с участием «высоких персон» — представителей правительства, НКВД и тому подобное. Секретарем председателя была жена министра народного образования Бубнова, вскоре, кстати сказать, арестованного. Она была доброй женщиной и не выгоняла нас, а заседание затягивалось. Было похоже, что и в этот раз нас снова не примут. В этот момент в приемной неизвестно откуда появился котенок и стал бесшумно прогуливаться между кадками с экзотическими растениями. У меня появилась идея поймать котенка, привязать к нему жалобу и запустить в кабинет. Так мы и сделали. Аккуратно написали записку, тщательно сложили ее, поймали котенка и привязали записку на шею. Как только секретаршу вызвали в кабинет, мы тут же впихнули вслед за ней котенка. Мельком я увидела, что там сидит человек двадцать очень солидных людей. Мы стали ждать, и эффект вскоре последовал. Секретарша вышла, еле сдерживая смех. Записку заметили, прочитали, хорошо посмеялись, и вопрос о нашем зачислении был решен немедленно. Начальник Хозяйственного управления Георгий Панин получил приказ «оформить и разместить». Нам дали по койке в небольшом общежитии, устроенном в отеле «Новомосковский», и в тот же день зачислили в штат переводчиков Московской конторы «Интуриста». Оттуда в 1936 году Главное разведывательное управление направило меня в Испанию, поэтому после возвращения я туда и вернулась, правда, в совсем ином уже качестве: два ордена, да еще у женщины, были тогда в диковинку.
