Елена удивленно пожала плечами.
— Вот, вот, — удовлетворенно сказал Старковский, — вас это совсем не интересует. А жаль! Потому что каково дерево, таковы и плоды. Яблоко от яблоньки недалеко падает. Если родители, к примеру, партийные люди, причем, высокого ранга и государственных наград и знаков отличий у них столько, что не хватает груди, — начальник политотдела провел по груди и глубоко вздохнул, — то это жениху большой плюс. Пусть это еще не его награды, но ведь это фундамент, с которого молодая семья начинает строить семейный очаг, вы понимаете…
Елена с недоумением повела плечом. Еле заметная морщина пролегла у нее между бровей.
— К сожалению, я ничего не понимаю, — вздохнула она. — Мне через полчаса нужно быть в операционной. Я старшая медицинская сестра, мне нужно готовить инструменты, подготавливать раненых к операции, и мне не важно знать генеалогическое древо моих пациентов.
— Нет, нет, — мягко улыбнулся подполковник Старковский, — мы не о работе. Давайте оставим пациентов на минутку. Я уверен, что вы задумывались о замужестве, я об этом…
— О замужестве? — удивленно протянула Елена. — Так вы уже все знаете? Как же так? Откуда вы знаете, что я собираюсь замуж? Я не докладывала…
— Об этом не докладывают, — удовлетворенно воскликнул Старковский, — хороший политработник должен видеть состояние своих подчиненных с закрытыми глазами. А я о вашем замужестве думаю, представьте себе. Вы счастливая девушка! Вам так повезло! Вы не пожалеете, Елена Сергеевна! Вы даже не представляете, в какую семью вас принимают?
— В какую семью? — нахмурилась Елена, — я ничего не знаю о его семье…
— Как же? — воодушевленно воскликнул начальник политотдела. — Семья выдающихся партийных работников? Разве вы не знаете?..
— Странно… У Шульгина вовсе нет в семье никаких партийных работников, — протянула озадаченно Елена.
— Причем здесь лейтенант Шульгин? — с досадой вскричал Старковский, — ну, причем здесь он?..
— А причем здесь партийные работники? — пожала плечами Елена.
— Ну, что вы, милая моя, — взволновался начальник политотдела, — мы прямо в кошки-мышки играем. Я вам говорю об уважаемой семье Кошевских, а вы почему-то вспоминаете о Шульгине.
— Но я не собираюсь породниться с семьей Кошевских, — возмутилась Елена. — С чего вы взяли? Причем здесь эти партийные деятели? Если хотите знать, они мне совершенно неинтересны…
Начальник политотдела побледнел. Он запнулся в своем неудержимом движении по кабинету и даже присел на ближайший стул.
— Вы — легкомысленный человек, — жалобно простонал он. — Как вы можете так говорить? Как только у вас язык поворачивается? Мы все держим равнение на правофланговых партии! Мы берем с них пример! И вот… Вам предлагают такое завидное положение…
— Завидное? — усмехнулась Елена. — Чем же оно завидное? Сегодня партийная фигура, завтра попал в немилость, и нет фигуры…
— Ну, знаете, — вскипел начальник политотдела, — у нас в партии так просто не фигуряют. Наша партия — это не шахматы… Партия — ум, честь и совесть эпохи. Партия неустанно работает на благо Родины. И все в партии держится на таких беззаветных тружениках, как Кошевские. Это рулевые партии. Это наши ориентиры… А вы так легкомысленно швыряетесь… Как вы можете, — начальник политотдела жалобно простонал. — Ну, что там у вас с этим Шульгиным?
— Я выхожу за него замуж, — решительно сказала Елена и сжала маленькие кулачки.
— Замуж, — охнул Старковский, — за этого наглеца… Ну, знаете… Ну, уж это… — начальник политотдела от волнения задыхался, — это с вашей стороны невероятная глупость. Этого я совершенно не могу понять… Вот здесь личное дело вашего Шульгина, — он сердито ткнул кулаком в серую папку, раскрыл ее и посыпались странички одна за другой.
— Что мы здесь наблюдаем замечательного? Что-о? Мать — простая уборщица — замечательно, не правда ли… Где живет? Где-е, позвольте спросить? Живет с дочерью в малюсенькой однокомнатной квартире без удобств — замечательно, нечего сказать. Отца у них нет вообще, мать в разводе — замечательно, просто нет слов. Вот такое семейство? Каково, а-а? А сам женишок уже у нас под следствием…
Елена заметно вздрогнула, а начальник политотдела ударил ладонью по столу.
— Вы же сами, Елена Сергеевна, накладывали швы изуродованному солдату из роты Шульгина. Неужели вы не поинтересовались, кто его так изуродовал? А ведь это, Елена Сергевна, самое настоящее уголовное дело. Замечательно, да-а? Молчите теперь. То-то же… И мы это дело так не оставим…
Начальник политотдела вдруг встал и покачал головой.
— Милая вы моя… Ну, зачем вам эта канитель с Шульгиным? Хотите, решим так, — начальник политотдела воздел руки вверх. — Я закрываю глаза на это ужасное преступление Шульгина, ладно… Пусть себе служит дальше, Бог с ним… А вы быстренько забываете все эти ваши глупости. Дело молодое, а-а? Через год вы об этом Шульгине и не вспомните. На что он вам? Хорошенько подумайте, Елена Сергеевна! У вас такой достойный выбор! Поверьте уж старику. Да если бы моим дочерям такую участь, э-эх…
Старковский потер блеснувший уголок глаз. Достал платок, аккуратно высморкался.
— Что же мы, Елена Сергеевна, напрасно ломаем копья! Давайте по-хорошему, по-мирному… Я вот сейчас пойду к начальнику особого отдела, побеседую с ним о деле лейтенанта Шульгина, а вы побеседуйте с моим гостем.
Начальник политотдела быстро прошел мимо побледневшей Елены, рывком раскрыл дверь, и вместо него выросла на пороге стройная фигура капитана Кошевского.
62.
Капитан Кошевский вкрадчивым шагом вошел в кабинет начальника политотдела. Прошелся вдоль длинного стола.
— К сожалению, я все слышал, — виновато сказал он, — фанера тонкая… Здесь бумажные стены. Мне очень жаль Андрея, очень… — Кошевский сдвинул густые брови. — К сожалению, Шульгин всегда был вспыльчив, любил рубить с плеча… В нем всегда не хватало сдержанности, уравновешенности… И вот, пожалуйста, избил подчиненного.
Кошевский пожал плечами.
— Это, между прочим, серьезная статья. Трибунал подобные дела решает за пять минут. Сейчас в советской армии ведется активная борьба с неуставными взаимоотношениями. Все газеты трубят об этом. Все наше общество настроено решительно… Так что, Андрей поступил очень опрометчиво…
Кошевский вздохнул, потянулся рукой к переносице.
— Если не вмешаться вовремя, то Шульгина раздавят колеса правосудия. Он уже буквально лежит на рельсах перед несущимся локомотивом, ту-ту-у-у… — Кошевский развел руками, — и все кончено! Так что, Елена, надо определяться! Пора уже…
Он повернулся к Елене и заглянул в ее застывшие, полные боли глаза.
— Я же тебя предупреждал, — покачал он красивой головой, — что с Шульгиным у тебя нет будущего. И вот перед тобой это страшное разбитое корыто, о котором я говорил. Не прошло и трех дней. И ты видишь жалкие обломки перед собой…
Кошевский картинным жестом махнул в окно.
— Он сам себя погубил. Собственными руками. Мордобоец… Нанес тяжкие телесные повреждения подчиненному… Да-а! — Кошевский протяжно вздохнул. — А я что? Я только могу помочь, как благородный человек.
Кошевский сделал важное лицо.
— Тебе неприятно благородство Кошевских? Но я действительно могу выручить Шульгина, просто так, по-товарищески… Пусть служит себе… Может быть, он даже дослужится до капитана. Но и это для него неплохо. От сына уборщицы до капитана советской армии… Это своего рода замечательная карьера…
Кошевский хмыкнул и развернулся на каблуках.
— В общем, сейчас, Елена, все в твоих руках… Скажи только одно слово, — Кошевский стремительно подошел к столу и взял в руки папку с личным делом Шульгина, — только одно твое слово, и в этой папке все будет, как на операционном столе. Чисто. Не будет ни единого взыскания. Он поедет в Союз белым ангелом с крылышками. Ну-у?..
Елена очнулась. Темная тень легла на ее лицо.
— Какие же вы все подлецы, — прошептала она, — какие вы мерзавцы… Ребята брошены под пули, гниют в окопах, голодают, горят в лихорадке, а вы-ы… нацепили себе цацки на грудь, вешаете звезды на погоны, пишете себе грамоты, воруете чужую честь… Подлецы…
Елена обернулась на дверь и собралась уже уходить, но встревоженный капитан бросился ей наперерез.
— Ты хорошо подумала? — вскричал он. — Ты хорошо подумала? Шульгина посадят в тюрьму, а ты куда-а? А-а?
Елена устало потерла виски, покачнулась. Облизнула сухие губы.
— Делайте, что хотите! Подлецы! Только я знаю, что Шульгин и после тюрьмы будет лучше вас всех, негодяев. Он и после тюрьмы останется человеком. А вы уже сейчас нелюди… Мерзавцы…
— Постой, — взмолился Кошевский, — ты же ничего не знаешь. Послушай меня. Я расскажу тебе все… — Кошевский нервно сжал кулаки. — Мы сейчас все стоим на пороге страшных событий. Ты же ничего не знаешь…
