И заработал завод, вперегонки со своим старшим братом — Тагильским — стал отправлять по той же горнозаводской дороге надеждинский металл в центр России.
Успехи в абсолютных цифрах были еще невелики. Повсеместная разруха, непрекращающиеся происки врагов молодой Советской власти, острый недостаток сырья, машин, специалистов — все это создавало неимоверные трудности на пути восстановления: даже до уровня 1913 года было еще пока очень далеко. Но это были первые шаги нового строя, и каждый пуд угля и железа весил теперь несравненно больше, радовал, вдохновлял, обнадеживал…
Недолго пробыл в комиссарах завода слесарь Андреев. Через два месяца настойчиво попросил парторганизацию и Совет сменить его: «Пусть и другие рабочие поуправляют, завод-то наш — народный…» Поспорили и уважили просьбу. С радостью вернулся Михаил Ананьевич в цех, слесарем-электриком. Но ненадолго… Всегда уважали рабочие Андреева, а после поездки к Ильичу — тем более. И снова избрали Михаила Андреева в Совет рабочих депутатов, теперь поручили ведать финансами. Дело, разумеется, незнакомое слесарю. Но революция учила быстро!.. (Через много лет выйдет на киноэкраны мира молодой рабочий Максим, которому партия поручила руководить банком. Михаил и тысячи его сверстников, безотказно выполнявших любое революционное задание партии, могли быть прообразом Максима…)
Да, «крутится, вертится шар голубой»…
Слесарь Андреев стал комиссаром финансов Совета рабочих депутатов. Тяжелое бремя легло на плечи двадцатишестилетнего большевика! Деньги нужны заводу, нужны на закупку муки и дров для рабочих, нужны больницам и школам… А их мало, катастрофически мало, и поступают они все хуже и хуже. И, видимо, не случайно все это. Полна тревог весна 1918 года: разоблачен заговор горнопромышленников Урала против Советской власти, арестованы его главари, но нити заговорщиков не обрываются в Екатеринбурге, они тянутся издалека… А возня троцкистов вокруг Брестского мира тоже была на руку провокаторам. И ползли бесчисленные ядовитые слухи, расползались по Уралу. Особенно упорным был слух о том, что Богословский горный округ, национализированный первым декретом Ленина, будет… возвращен хозяевам. Поспешили, мол, большевики, не идет дело без хозяев и специалистов. «То-то!» — многозначительно кивали при этом головами провокаторы. «То-то! Это только начало…»
Слух был так живуч и упорен, что заколебался кое-кто из советских чинуш в Екатеринбурге. Надеждинску стали задерживать всякие поставки: «подождем — увидим»…
Андреева в ту пору избрали председателем Надеждинского Совета, но все это тревожило и волновало его и лично: ведь он сам привез Ленинский декрет и Ленинский наказ — беречь и крепить дело революции!
Андреев нервничал, звонил в Уралсовет. Там возмущались вместе с ним, но тонкая и липкая паутина провокаций продолжала плестись.
Тогда, в канун Первомая, после торжественного вечера в рабочем клубе, омраченного напряженной обстановкой, вечером 30 апреля 1918 года Андреев послал телеграмму в Москву Ленину, с просьбой разъяснить положение.
Видимо, в секретариате Совнаркома сочли телеграмму не заслуживающей особого внимания и 1 Мая ее Владимиру Ильичу не вручили — Ленин выступал в этот праздничный день на Красной площади, в Сущевско-Марьинском районе, на параде воинских частей на Ходынском поле, на митинге в Кремле… Назавтра с утра Ильич председательствует на большом заседании Совнаркома, принимает посетителей и лишь вечером в этот день, 2 мая, взволнованная телеграмма из Надеждинска легла на стол Ленина.
Чутко и прозорливо ощутил Владимир Ильич большую тревогу рабочих, их напряженное ожидание ответа из Москвы и огромную важность этого ответа для отпора провокаторам. Немедленно Ленин продиктовал ответ, краткий, четкий и резкий. Ответ отправлен, но Владимир Ильич держит в руках телеграмму Андреева, вспоминает умные глаза коренастого рабочего человека, участвующего ныне в управлении большим заводом на далеком Севере, в такой трудной и сложной обстановке. «И двое суток напрасного ожидания. Возмутительно!»
Ильич берет карандаш и своим мелким почерком пишет на полях надеждинской телеграммы:
«Получил 2/V.1918 в 7 час. веч. Требую расследования, почему опоздание на 2 дня. Ленин».
А в Екатеринбурге и Надеждинске в этот же вечер читали телеграмму Ленина:
«Слухи о денационализации Богословского округа — глупый вздор. Москва, 2.V.1918 года. Ленин».
Глупый вздор! — иначе и не назовешь злобное стремление врагов лишить рабочий класс самого главного его завоевания, повернуть историю вспять.
Было в жизни Михаила Ананьевича Андреева еще одно знаменательное событие.
Весной 1920 года Андреев избирается делегатом на IX съезд РКП(б) от Надеждинской партийной организации…
Всего два года прошло с памятных дней в далеком Петрограде, зимой девятьсот семнадцатого. Но как много прожито и пережито!.. Рабочему Уралу пришлось не только свершать революционные преобразования, но и встать на смертный бой, на защиту революции. До последнего часа обороны Надеждинска от белогвардейщины Андреев возглавлял Совет рабочих и солдатских депутатов, а когда решено было временно оставить завод, он с группой товарищей, преодолевая тысячи опасностей, эвакуировал и сдал все дела и ценности в Пермь. Отсюда по поручению партийной организации был направлен в Лысьвенский округ… После освобождения Красной Армией Перми Андреев возвращается в Пермь с тем, чтобы быстрее отправиться на родной завод. Но его направляют в Москву, выдвигают в Центральный Комитет профсоюза металлистов.
Весь свой немалый уже опыт работы в массах энергично передает Андреев московским, питерским, донецким заводам. Но душой он всегда на Урале, никогда не порывает связи со своим заводом. И когда осенью 1919 года надеждинцы на конференции металлистов единодушно избирают своего земляка и товарища в состав профсоюзного райкома, Андреев с радостью возвращается на Урал. Он отдается профсоюзной работе в родном Надеждинске, многие годы возглавляет здесь райком металлистов. Со всей страстью и энергией участвует в восстановлении завода, в борьбе за новую жизнь. Ремонт доменных печей и школ для детей, ликвидация неграмотности и борьба с болезнями, военное обучение и охрана труда подростков — чем только не приходилось заниматься…
Михаил Андреев продолжает дело своего друга Алексея Курлынина — первого председателя совета фабзавкомов Богословского горного округа, погибшего в боях с белобандитами. А память об Алексее неотрывна от незабываемой поездки к Ленину… И только вспомнишь обо всем этом — встает перед глазами улыбка Ильича, слышишь каждое слово его проникновенной беседы о передаче завода в рабочие руки и тот памятный задушевно-лукавый и вселяющий веру в свои силы вопрос о передряге, которую надо преодолеть…
Задолго до начала заседания съезда партии собрались в Большой театр делегаты всей России. Многие приехали прямо с фронтов, героически разгромивших армии Юденича, Колчака, Деникина. Впереди были новые трудные бои против врагов революции, но газеты, которые нарасхват брали в фойе Большого театра делегаты, с полным правом называли IX съезд партии «первым после того, как 9-й вал мировой и русской контрреволюции разбился о стальную грудь российского пролетариата».
Заголовки газет отражали бурную революционную жизнь России:
«Красные войска заняли Екатеринодар, Новороссийск и Грозный…»
«С Деникиным покончено».
«Конец колчаковщины. Подробности ареста Колчака и Пепеляева».
«На фронте труда. Всероссийский субботник».
«В этом году будем с нефтью и керосином».
«Знание — рабочим. Рабочие факультеты».
«Эпидемия тифа идет на убыль»…
Уральские делегаты, как и посланцы других краев, привезли на съезд свою газету. По рядам передавали шершавые листы «Всероссийской кочегарки», «Омской правды», «Уральского рабочего». Андреев с гордостью обратил внимание своего соседа — донецкого шахтера — на страницу в «Уральском рабочем»:
«Красная доска.
Молодцы — надеждинцы!
На Надеждинском заводе недавно начались работы в сортопрокатном цехе…
На каждого рабочего в один час приходится уже 63 фунта железа, а в 1918 году приходилось немногим больше 11 фунтов. Производительность поднялась почти в 6 раз!
Эти цифры дают нам уверенность в неизбежности нашей победы над разрухой…»
Сверкающий огромными люстрами театр поражал делегатов, но все их внимание было приковано к сцене.
