Доктор Бекман поджал тонкие губы в саркастической улыбке. Нежно провел рукой с синими венами по стопе документов.
— Может, подсудимый будет настолько любезен, что предоставит суду решать, является вопрос излишним или нет?
— О, разумеется, — ответил Ольсен, пожав плечами.
— Что ж, отлично. Давайте пока оставим в стороне преступления, указанные в обвинительном акте. — Низкорослый доктор повернулся и громким, пронзительным голосом обратился к судьям: — Именем фюрера и немецкого народа прошу разрешения добавить к списку преступлений, в которых обвиняется подсудимый, обвинение в дезертирстве и трусости перед лицом противника!
Двое спавших судей открыли глаза и с виноватым видом огляделись вокруг, сознавая, что упустили нечто. Председатель перестал наблюдать за оводом.
Лейтенант Ольсен подскочил.
— Это ложь! Ни в том, ни в другом я никогда не был виновен!
Доктор Бекман взял лист бумаги и с коварной улыбкой уставился в нее, втягивая внутрь щеки, отчего они казались еще более впалыми. Это было сражение того типа, в котором он знал толк: быстрый маневр, внезапная атака, направленная в уязвимое место стрела.
— У меня в жизни не было мыслей о дезертирстве! — выкрикнул Ольсен.
Доктор Бекман кивнул.
— Давайте совместно разберемся с этим вопросом. В конце концов, для того мы и находимся здесь, не так ли? Мы здесь для того, чтобы установить либо вашу невиновность, либо вашу вину. Разумеется, если сможете доказать, что это обвинение ложное, вам будет дозволено выйти отсюда свободным человеком.
— Свободным? — негромко произнес Ольсен, цинично приподняв бровь.
Что значит «свободным»? Существовал ли с тех пор, как он появился на свет, хоть один свободный человек в Германии? Сейчас, в Третьем Рейхе, их, разумеется, не было. Германия была страной заключенных, начиная с новорожденных младенцев и кончая стариками на смертном одре.
— Разумеется, — продолжал доктор Бекман, угрожающе подавшись вперед, — если вас признают виновным, участь ваша будет совершенно иной.
— Разумеется, — сказал Ольсен.
Председатель одобрительно кивнул.
Доктор Бекман снова повернулся к судьям.
— С разрешения суда мы опустим содержащиеся в акте обвинения, чтобы сосредоточиться на новых, которые предъявил я. Выдвинуть их оказалось возможным только сегодня утром, когда я получил некоторые документы, — он поднял объемистую папку, — из особой службы тайной полиции. Содержащиеся в них факты совершенно недвусмысленны, и если я получу возможность провести краткий допрос подсудимого, то, полагаю, смогу убедить суд, что в предварительном следствии нет необходимости.
Председатель кивнул снова.
— Хорошо. Суд дает разрешение. Мы опускаем обвинения, содержащиеся в акте, и вы можете приступать к допросу подсудимого.
Доктор Бекман подобострастно поклонился и резко повернулся к лейтенанту Ольсену.
— Второго февраля тысяча девятьсот сорок второго года пятой ротой Двадцать седьмого танкового полка командовали вы?
— Да.
— Будьте добры сообщить суду, где вы тогда сражались?
— Сообщу, если смогу вспомнить. — Ольсен устремил взгляд вперед, хмурясь громадной фотографии Гитлера над председательским креслом. Не особенно вдохновляющее зрелище. — Видимо, где-то неподалеку от Днепра, — сказал наконец он. — Но поклясться в этом не мог бы. Я воевал во многих местах.
Доктор Бекман постучал тонким пальцем по столу.
— Где-то неподалеку от Днепра. Это верно. Вашу дивизию отправили в район Вязьмы — Ржева. Вы получили приказ занять позицию возле Оленино, к западу от Ржева. Вспомнили?
— Да. Дивизия была на грани окружения. Девятнадцатая и Двадцатая русские кавалерийские[58] дивизии охватили наши фланги с юга и продвигались на север.
— Благодарю, благодарю! — решительно произнес доктор Бекман. — Суд нисколько не интересуют действия русских. А что до окружения вашей дивизии — он поднял взгляд к балкону, заполненному старшими, влиятельными офицерами, — поскольку она до сих пор существует, мне это представляется совершенно невероятным.
С балкона послышался громкий ропот. Разумеется, было общепринятой догмой, что бронетанковую немецкую дивизию не могут окружить войска неполноценной нации — такой, как русские. Поэтому правдивость ольсеновского истолкования фактов сразу же была взята под сомнение. Доктор Бекман улыбнулся своей аудитории.
— Скажите, лейтенант, можете вы припомнить этот период войны с некоторой ясностью?
— Да, конечно.
— Превосходно. Давайте посмотрим, нет ли у нас расхождений. Вы получили устный приказ от вашего командира, оберста фон Линденау, занять позицию возле Оленино, так как противник в одном месте прорвался и в обороне образовалась брешь. Шла она, если быть точным, вдоль железнодорожной линии в двух километрах к востоку от Оленино…
— Какой линии? — спросил один из судей.
Это не имело ни малейшего значения, и он ничуть не интересовался ответом, но если время от времени задаешь вопрос, впечатление создается благоприятное.
— Какой линии? — повторил пришедший на сей раз в замешательство доктор Бекман.
Он принялся торопливо листать документы, досадливо и нетерпеливо бормоча под нос: «Какой линии?»
Лейтенант Ольсен с минуту наблюдал за ним.
— Собственно говоря, это была линия Ржев — Нелидово, — подсказал он.
Доктор Бекман раздраженно повернулся к нему.
— Подсудимый должен говорить, только когда к нему обращаются! — рявкнул он. И повернулся с поклоном к судьям.
— Это была линия Ржев — Нелидово, — сказал он, пожав плечами. — Просто-напросто ветка.
— Прошу прощения, — вмешался Ольсен, — но, между прочим, это магистраль Москва — Рига.
На бледных, впалых щеках доктора проступила чуть заметная краска.
— Я уже объяснил подсудимому, что он может говорить, лишь когда к нему обращаются.
— Как угодно, но я полагал, что нам нужны точные данные.
— Данные у нас точные! Возможно, эта линия казалась вам очень важной, но в наших глазах она совершенно незначительна.
— И тем не менее, — упорствовал Ольсен, — это очень важная магистраль с двумя колеями, тянущаяся примерно на тысячу километров.
— Нас не интересует, далеко ли она тянется, и две колеи там или одна, — ответил доктор, барабаня пальцами по своим документам. — Если я говорю, что ветка, значит, так оно и есть. Вы ведь сейчас в Германии, а не в каком-то советском болоте. А здесь совсем не те мерки, что в России. Но оставим эту совершенно неважную железнодорожную линию и вернемся к фактам! Вы получили приказ от своего командира занять позицию к востоку от Оленино, и вам было сказано, что никакая сила — повторяю, никакая, ни бог, ни дьявол, ни вся Красная армия — не должна сдвинуть вас оттуда. Вы должны были окопаться и оборонять свою позицию с фронта и с флангов. Это так?
Ольсен ссутулился и что-то пробормотал под нос.
— Да или нет? — выкрикнул доктор Бекман. — Прошу подсудимого ответить!
— Да, — сказал Ольсен.
Доктор Бекман торжествующе улыбнулся.
— Прекрасно. Достигнув согласия относительно полученных вами приказов, мы можем продолжить изложение событий, чтобы дать суду представление о вашей необычайной трусости и неспособности исполнить свой долг. Ваша рота сражалась как пехотная, но вы командовали далеко не обычной ротой. Она получила сильное подкрепление — можете поправить меня, если я ошибаюсь. Повинуясь полученным указаниям, к вам присоединилось отделение танков, вооруженных противотанковыми орудиями, а также отделение саперов с легкими и тяжелыми огнеметами. Может, сами скажете суду, какова была точная численность вашей роты?
— Конечно, — сказал Ольсен. — Кроме подкрепления, о котором вы только что упомянули, у нас было двести пятьдесят человек. В общей сложности около трехсот.
— Думаю, никто не назовет это малой ротой, — негромко произнес доктор Бекман. — Наоборот, она была очень усиленной, вы не находите?
— Я не собираюсь спорить с вами, — согласился Ольсен.
— Может, скажете, какое у вас было вооружение?
Лейтенант Ольсен вздохнул. Он начал смутно догадываться, куда заводят его вопросы прокурора. Взглянул на судей. Один из них снова закрыл глаза, председатель рисовал в своем блокноте ряды динозавров.
— У нас было два противотанковых орудия калибра семьдесят пять миллиметров, два миномета калибра восемьдесят и три — калибра пятьдесят; кстати, русских. Потом два крупнокалиберных пулемета, четыре тяжелых огнемета, четыре легких. У всех командиров отделений были автоматы. У некоторых солдат были винтовки. У саперов, разумеется, были мины, гранаты и все такое прочее.
Доктор Бекман слушал это перечисление, склонив голову набок.
— Поздравляю. У вас превосходная память. Именно так и была вооружена ваша рота. Должен сделать одно замечание, количество автоматов у вас было гораздо выше среднего. Больше ста, и, несмотря на это, ваше поведение можно назвать только постыдной трусостью.
