— Так вот за кого мне морду били! — смеясь и пожимая руку, проговорил он.
Оказалось, что когда годом раньше Поля арестовали, то требовали признания, как они вместе с Артуром готовили заговор. Следователь не сомневался, что они были знакомы: оба латыши, оба были в Испании в одно и то же время, оба учатся в одной академии. Так он и подгонял материалы дела, и вдруг — не встречались, не слышали, не знакомы. Невероятно, но факт. Поля выпустили, а Спрогиса не стали трогать.
Был у меня еще один «подопечный» — полковник Степан Макаров, приятель Белкина по работе в Китае, где командовал кавалерийским полком. Военного опыта у него было побольше, чем у Михаила, хотя бывали, конечно, и неудачи. Однажды он переправлял вплавь через быструю реку кавалерийский отряд и не предупредил бойцов, что нужно находиться от коня ниже по течению. Бойцы, державшиеся выше по течению, были снесены под копыта коней. Семь человек погибло. За это Макарову дали десять лет, но каким-то образом вместо тюрьмы он очутился у нас в академии. Генералы-преподаватели Чанышев и Рокоссовский, ставший потом видным полководцем, тоже попали в академию после отсидки. Артур и Поль висели на волоске. Да и со мной, видимо, не знали, что делать: по общей схеме пора как будто брать, но я как-то не подворачивалась. Оказались в академии и крупные руководители испанцы: Модесто, Листер, Родригес, Гальего и другие — люди мало предсказуемые. Похоже, что таким образом академия была для людей, вроде нас, чем-то типа аквариума, где мы были и не при работе, и всегда под рукой, и под постоянным контролем.
До академии Белкин участвовал больше в ликвидации различных банд и занимался диверсионными и террористическими операциями. Правда, не всегда удачно. Однажды он должен был взорвать в тылу противника железнодорожный мост. Установил мину, настроил взрыватель на определенное время и проходивший мимо паровоз, как заранее было договорено, сбавил ход и забрал группу. А мина не сработала. Они не поставили параллельный взрыватель, а это всегда надо делать. Потом он имел кучу неприятностей. Все они рассказывали много интересного и важного, но запоминаются почему-то пустяковые и комичные случаи. Например, когда они с Артуром учились в Пограничной школе, у Спрогиса была служебная собака, которая совершенно его не слушалась и делала все, что хотела, однако записочки девушкам носила исправно.
Итак, летом 1941 года после сдачи экзаменов и перевода на следующий курс академия разъехалась по летним лагерям. Мы ехали в Брест…
На пути в лагерь мы остановились пообедать в Бресте. В офицерской столовой мы застали много местных старших офицеров. Все они были возбуждены и обсуждали последние сведения о концентрации немецких войск на нашей границе. Называли и численность, и вооружение по данным разведки и показаниям перебежчиков. Пообедали мы быстро и пошли смотреть крепость, старые и новые строящиеся укрепления. Граница проходила по реке Буг, через которую был перекинут самый обыкновенный мост, но при взгляде на него в сердце по чему-то возникала тревога. Этот вечер 21 июня 1941 года был тихим и теплым. Никого не удивляло, что из лагеря в город Гродно, километрах в трех от нас, никого не выпускали. На рассвете следующего воскресного дня должны были начаться учения сил противовоздушной обороны округа. Мы должны были включиться в них в восемь часов утра в качестве посредников.
Вечером было объявлено, что завтра в 7:00 — подъем, зарядка, завтрак. Получив пистолеты, патроны и начистив сапоги, легли спать пораньше. Оружие положили под подушки, обмундирование и снаряжение сложили на стулья около коек.
Только начало светать, нас разбудил раскат грома. Гроза? Ах, да — сегодня же учения. Можно еще поспать. Но глаза не закрываются. Странный какой-то гром. Так в Испании рвались бомбы… Наскоро оделась. Вот еще… еще… Я вышла в коридор. Из соседних комнат вышло несколько ребят в трусах и майках. Лица очень серьезные. Видно, не мне одной были знакомы настоящие разрывы. Побежали одеваться — сейчас прозвучит сигнал боевой тревоги. А может быть, так и должны проходить учения ПВО? Ведь раньше я их не видела. Раздалось еще несколько разрывов. Это уже близко. Кажется, в районе вокзала. Нет. Это не учения…
— Ребята, подъем! Быстро!
Кто это крикнул? Не все ли равно. Все повскакивали, натягивая гимнастерки выбегали из спален. Никто ничего не знал, но почуяли — война. Через минуту все двести человек в полной готовности высыпали на плац и разобрались по группам. Противогазы, как всегда, оставили. Их брали только по особо торжественным случаям или по особому распоряжению — толку от них никакого, а мешали они здорово. Тревогу по лагерю так и не объявили. Оказалось, что никого из начальства на территории нет. Наверно, все в городе, да и вообще — ночь с субботы на воскресенье… дело понятное. Небольшой, мощеный булыжником плац был наполовину заставлен грузовиками с брезентовыми тентами. Это наш академический транспорт. Все водители стояли у своих машин, беспокойно оглядываясь по сторонам: ждали команды. Старшины учебных групп тоже не знали, что делать дальше. Потолкались с полчаса, уселись на булыжниках — кто знает, сколько еще ждать. Над головами послышался звук мотора, показался один истребитель. Только один. Так не должно быть… К группам стали подходить преподаватели. Они тоже ничего не знали. Во всяком случае, не больше нашего. Подошел преподаватель и к нам. Наверно, из войск ПВО — раньше мы его не видели.
— Какая группа?
— Восьмая.
— Значит, мне работать с вами. — Сказал он спокойно, застегивая верхнюю пуговицу гимнастерки.
Интересно, где он начал застегивать нижнюю? Кажется, он вышел из буфета.
— Начнем! — Скомандовал он звучным голосом. — Товарищ капитан, доложите! — Фамилий наших он еще не знал.
— Товарищ полковник, война началась.
— Как вас учили?! На втором курсе устава не знаете! Докладывайте вы! — приказал он майору, старшему по званию в нашей группе.
— Война! Не понятно?… твою мать… — зло отрезал майор.
— Да ну… — Полковник выглядел совсем растерянным. Он круто повернулся на каблуках и быстро зашагал к командному корпусу.
Восемь часов утра. Мы по-прежнему сидим на булыжниках и поглядываем в небо. Около девяти еще один налет, но бомбы ложатся далеко от плаца. Сколько еще сидеть? Чего ждать? Кто-то начал играть в домино. Водители по-прежнему стояли у грузовиков, нервно переминаясь с ноги на ногу: за их спинами был артиллерийский склад, а с другой стороны — кладбище. Если на плац сбросят хоть одну бомбу, наше место там. Часовой на проходной никого не выпускает. Он тоже ждет приказа. Тревогу так и не объявили, ни боевую, ни воздушную. Впрочем, сейчас, через пять часов, это было бы нелепо. Начальник курса генерал Чанышев уже который час пытался связаться с Генштабом, но Москве было не до нас. Никаких указаний о том, куда девать слушателей он не имел, а находящийся при нем комендант лагеря — тем более.
Все так же сидим и ждем. Война разворачивалась, а тот истребитель оказался единственным напоминанием о существовании ПВО. Потом выяснилось, что большинство самолетов округа было уничтожено до того, как они успели взлететь. Проезжая часом позже по шоссе, мы видели на аэродромах их горящие останки. Немцы опередили учения на десять минут. Располагали информацией? Не исключено. Накануне наступления в наш тыл было заброшено несколько разведгрупп, переодетых в нашу форму. По пути в нашу колонну попросились несколько военнослужащих. Они объяснили, что посланы на завод за новыми машинами. Комиссар остановил колонну и забрал попутчиков для проверки документов. Что было дальше, я не знаю, но последовал категорический приказ: никого не брать.
В Белостоке стояла 26-я танковая дивизия, где служил муж моей сестры, Аллы. Она с восьмилетним ребенком была с ним. Мальчика успели засунуть в грузовик, эвакуировавший детей и жен комсостава. Он приехал в Москву в одних трусиках, куда был зашит мой московский адрес. Алла не знала, что меня в Москве уже не было. Дивизия с первых минут войны вступила в бой, вышла из него довольно потрепанной и отступала до Ельни, где ее уже добили. Больше я сестру никогда не видела. Там немцы пленных не брали.
Когда мы выезжали из Гродно, уже была слышна артиллерийская стрельба. У дороги под кронами деревьев неподвижно стояла группа бойцов с лицами, повернутыми на запад… кони топтались на месте, нервно обмахиваясь хвостами… через поле пробежала группа деревенских парней… босые, рубахи не заправлены, волосы по ветру…
Первый привал мы сделали на опушке леса. Там был колодец с бадьей, и около него столпились женщины с детьми. Многие одеты по-выходному: нарядные платья, туфли на каблуках. Они обступили меня плотным кольцом и рассказали, что их вывезли подальше от границы на машинах и оставили «переждать». Теперь они хотели услышать от офицеров, едущих оттуда, можно ли переждать войну здесь или лучше уходить подальше.
