Гюльчатай лежала в яме, вся покрытая въевшимся в кожу снегом, окостеневшая, с надломанными вдоль вздыбленной челки ушками.
— Вот и все-е, — охнул кто-то. — Отмучилась, бедняга… Замерзла начисто. Прощай, дорогая Гюльчатай…
— Не выдержало животное, — засопели вокруг.
— Совсем укатали сивку крутые горки…
— Не снесла тягот военной службы…
— Хоть поела она вчера, бедолага, досыта перед смертью…
— Только, братцы, молчок… Вы Осеневу ее не показывайте…
— Лучше ее снегом забросать…
— Ага… Не переживет Осень…
— А где сам Осенев-то? Где-е?..
По разбитой солдатскими сапогами тропе медленно поднимались Богунов и Матиевский. Между ними устало и безразлично шагал Осенев. Он обнимал посиневшими пальцами овечью телогрейку. Под глазами выступали синие отечные круги. Временами он заходился безудержным кашлем, сплевывая на снег сгустки крови. Отсутствующий взгляд проплывал по вершине, истоптанному снегу, солдатам, не останавливаясь ни на чем.
Шульгин оставил своих подопечных, подбежал к Осеневу, заглянул в потухшие пустые глаза, положил руку на пылающий лоб.
— Что с тобой, Женя, что-о? Как себя чувствуешь?
Осенев вырвал голову, судорожно согнулся, с шумом заклокотало в горле, вырвалась изо рта красная слюна, потекла вниз под ноги.
— Не может он говорить, — Богунов мрачно пнул ногой снег. — Вместо слов кашель с кровью. Вот чем оборачиваются для некоторых игры в войну…
Матиевский кусал губы, в глазах у него стояли слезы.
— Плохо, товарищ лейтенант, совсем плохо… Не может наш Женька идти… Пробовали его нести, зубами скрипит… Плюется…
Шульгин почувствовал комок, вставший в горле, тихо сказал:
— Ну, вот и все! Сегодня мы сделали последний шаг в сторону от полка…
Он поднял голову и неожиданно услышал сердитый голос, хлестнувший всех будто бичом.
— Лейтенант Орлов, немедленно доложите обстановку, состояние дел.
Шульгин обернулся. Позади него стоял начальник штаба Рыков. Он суетливо стягивал с пальцев новенькие кожаные перчатки, странно косил глазами. Рыков выглядел уже не таким свежим, выглаженным, бодрым, как вчера, но спину старался держать прямо, вывернув назад плечи, по-строевому, стрункой выпрямив ноги в коленях.
— Все ему игрушки… не наигрался в войну, — послышался за спиной у Шульгина тихий ненавидящий голос Богунова.
— Ага… Не проняло его еще… Смотри, хорохорится, — эхом отозвался Матиевский.
Орлов стоял перед Рыковым невозмутимо и равнодушно, покачивая в руках горячим стволом автомата.
— Если докладывать по форме, товарищ подполковник, то ни потерь, ни раненых нет. Огневого контакта с противником тоже не было. Противник, скорее всего, скрылся от холода в каком-нибудь теплом кишлаке. А если по существу, то состояние солдат еще хуже, чем если бы они все были ранены. Вы бы могли не спрашивать. Это можно видеть собственными глазами.
Рыков продолжал покачивать головой. Андрей подошел ближе и вдруг заметил в глубине глаз Рыкова изумление. Это изумление прятапось под сдвинутыми бровями, за решительными жестами, и твердо поставленным голосом. Рыков был потрясен и растерян. Еще вчера от него исходил неудержимый напор, неугасимая энергия, жажда немедленных, безотлагательных действий. Сегодня его пальцы нервно дрожали, и он долго жевал губами прежде, чем что-нибудь сказать.
— Вы считаете, Орлов, что люди не в состоянии продолжать операцию?
— Продолжать операцию, — тихо сказал Орлов, — значит, сознательно послать солдат на смерть. Первый шаг был сделан вчера…
Рыков стал утаптывать снег каблуками полусапожек.
— Но вы же понимаете замысел операции. Нужно добиться реализации разведданных…
Орлов угрюмо сдвинул брови.
— Кому это нужно?..
Рыков покачнулся на носках, зачем-то полез в карманы.
— Вы понимаете, я не могу решить вопрос с отходом полка самостоятельно. У меня нет таких полномочий.
Орлов отвернулся. Рыков тоже отвел растерянный взгляд в сторону.
— Хорошо… Я сейчас выйду на связь с «большим хозяйством». Сделаю запрос. Объясню сложившуюся обстановку. Сколько человек у вас больны? В количестве или процентах…
Орлов огляделся по сторонам с недоброй улыбкой:
— Здоровых я пока что не видел ни одного. Какие там проценты?..
Рыков болезненно вздрогнул. Шагнул поближе к Орлову, проговорил тихо, глядя ему прямо в глаза:
— Вот что… Я постараюсь вернуть людей в полк. Сделаю все, что смогу. Я не слепой, понимаю… Вижу, что происходит. И прошу вас, — он замялся, неловко теребя в руках ремешок планшета, — забудьте то, что между нами произошло вчера. Я не буду писать рапорт о происшедшем. Такие бумажные дуэли просто чушь, глупость по сравнению с этим, — он обвел глазами притихшую высоту.
66.
И вновь закружились перед глазами Шульгина лямки худых солдатских вещмешков, стриженые затылки в разлохмаченных шапках, тусклые вороненые карандаши автоматных стволов. Полковая колонна возвращалась на «большое хозяйство». Солдаты неуклюже спешили, выбрасывали колени в снежной колее горной тропы, часто спотыкались, подхватывали друг друга за локти.
В голове колонны, окруженный связистами, шагал Рыков. Он не прятал уже глаз от солдат и улыбался какой-то простой светлой улыбкой. Иногда подхватывал кого-нибудь за плечо, крепко прижимал к локтю, помогал обходить трудные участки. Стрелки на брюках давно уже стерлись, смялись жеваными складками, покрылись мелкими пятнами оружейного масла.
Солдаты поглядывали на него с уважением. Даже Матиевский и Богунов утратили свое привычное ехидство, изредка бросали на «Первого» недоверчивые, удивленные взгляды.
По связи послышался нарастающий, неразборчивый треск. Шульгин поспешил плотнее прижать наушники.
— Первый. На связи Большое хозяйство, прием. В дополнение ранее отданного приказа на отход всех сил полка. Внимание, всем командирам рот! К вам направляется автоколонна грузовых машин для транспортировки всего личного состава полка. Ожидать вас будет в намеченном месте. Колонну возглавляет заместитель командира полка по тылу подполковник Копосов. Докладываю также, что командир полка выделил офицерам для поддержания сил немного спирта. По сто граммов на каждого. Обязательно передайте эту новость младшим офицерам. У нас уже дымятся трубы полковой бани. Всех солдат и офицеров ожидает горячая русская парная. Немедленно по прибытию на полковом плацу каждому достанется по кружке кипящего чая. Как поняли, прием…
Орлов недоуменно поднял брови:
— Сто грамм на каждого… Слышали? Баня, чай… Шульгин, ты слышал?
Шульгин тоже удивленно посмотрел на радиостанцию.
— Вроде не померещилось, — пожал плечами. — Надо же!.. Какая помпезность! Чай, баня… Неужели кого-то прошибло?..
Булочка хлопнул его по плечу:
— Фронтовые сто грамм! Вот это да-а!.. А на закуску взыскания…
Орлов неожиданно схватил Андрея за рукав, притянул к себе:
— Слушайте. Это, кажется, что-то личное…
В эфире раздался еле слышный женский голос:
— «Метель», «Береза», «Подкова». Мальчики… Мы вас всех ждем. Берегите себя. Возвращайтесь живыми. Мы любим вас… — голос растаял также неожиданно, как и появился.
У многих офицеров перехватило дыхание. Булочка смущенно крякнул, усмехнулся, глянул на оцепеневшего Шульгина:
— Э-эх, мальчики, мальчики… Бородатые мальчики… А голосок-то Еленушки нашей. Послушал, э-эх… как меду выпил. Вот оно как!.. Ждут нас, ребятки… Ждут!
Старшина расправил плечи. Оглянулся на солдат, едва бредущих по узкой, протоптанной в снегу тропе. Возбужденно прикрикнул:
— Шевелись, орёлики… Молодцами, ши-ире шаг! Вперед, вперед, ребятушки…
И радостно потрепал одного засыпающего прямо на тропе солдата.
— Давай вставай, мазурик! Очнись, красавец! Дома ждет банька с веничками. Горячий чай! У-ух!
В самом конце колонны Матиевский и Богунов поддерживали за локти Осенева. Тот облизывал сухие потрескавшиеся губы, жадно глотал воздух, задыхаясь, хрипел при вздохах, водил вокруг себя пустыми покрасневшими газами. Шульгин срочно вызвал лейтенанта медслужбы Ставского в хвост колонны.
Матиевский шептал хриплым голосом:
— Экономь силы, Женька. Не спеши… Уже совсем немного осталось, братишка… Совсем немножечко… Ей Богу… От силы пять километров. Смотри, вон за тем хребтом наши ждут. Бурбахаи на колесах. Движки прогретые. Теплынь под тентами. Держись, Женька…
Справа Богунов бормотал сквозь зубы:
— Если нужно, Женька, ты нам только головой кивни… мы ж тебя на руках понесем хоть до Москвы…
Осенев сверкнул белками глаз. Вырвался из его груди протяжный хрип, и он вяло сплюнул себе под ноги окровавленную мякоть.
Позади солдат, сгорбившись, шел лейтенант Ставский, перехватив через плечо медицинскую сумку.
