Входя в очередной домик, Стремянной всякий раз повторял громко: «Есть тут кто-нибудь?» И всякий раз вопрос его оставался без ответа. Он уже перестал думать, что кто-нибудь отзовется.
И вдруг в одном из домиков, не то в пятом, не то в шестом, с верхних нар послышался слабый, тихий голос:
— Я здесь!..
Стремянной подошел к нарам, заглянул на них, но в полутьме ничего не увидел.
— Кто там?
— Я…
— Да кто вы? Идите сюда!..
— Не могу, — так же тихо ответил человек.
— Почему не можете?
— Ноги поморожены…
В глубине на нарах зашевелилась, зашуршала солома и показалась чья-то всклокоченная голова, потом плечо в старой, порванной военной гимнастерке, и человек со стоном подполз к самому краю нар.
— Подожди, я тебе помогу, — сказал Стремянной, встал на нижние нары, одной рукой ухватился за столб, на котором они держались, а другой обнял плечи человека и потянул его на себя.
Человек застонал. Тогда Стремянной правой рукой обхватил плечи человека, левую подсунул ему под колени и снял его с нар. Человек почти ничего не весил — так он был изнурен и худ. Он сидел на нижних нарах, прислонившись спиной к стене, и тяжело дышал. В надвигавшихся сумерках Стремянной не мог ясно разглядеть его лицо, обросшее бородой. Натруженные, в ссадинах руки бессильно лежали на коленях. Ноги в черных сапогах торчали как неживые.
— Вы кто такой? — спросил Стремянной.
— Пленный я… На Тиме в плен попал, — ответил солдат. А руки его все время гладили колени, остро выступавшие из-под рваных брюк.
— Ну, а с ногами-то у вас что? Сильно поморозили?
— Огнем горят… Ломят… Терпенья нет. — Человек минуту помолчал, а потом, пересилив боль, сказал сквозь зубы: — Мы на строительстве укрепрайона были. Нас сюда цельные сутки по морозу пешком гнали. А обувь у нас какая? Никакой…
— Послушайте, послушайте-ка, — сказал Стремянной, — какой это укрепрайон? Тот, что западнее города?
— Да, как по шоссе идти…
— Далеко это отсюда?
— Километров сорок будет…
— Что же вы там делали?
— Да что… доты строили… рвы копали… Ох, товарищ начальник, сил у меня больше нет!..
— Сейчас отвезу вас в госпиталь, — сказал Стремянной, — там вам помогут… А сумеете вы на карте показать, где эти доты?
— Надо быть, сумею…
— А как же вы здесь оказались?
— А нас сюда назад пригнали — склады грузить!
— Когда?
— Да уж четверо суток скоро будет.
«Четверо суток! — крикнул про себя Стремянной. — Значит, это было еще до наступления».
— Где же остальные?
— Увели. Ночью… А куда, не знаю… Ой, ноги, ноги-то как болят! — Он крепко обхватил свои ноги и замер, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
Стремянной вынул из кармана фонарик и осветил ноги солдата. Ему стало не по себе. То, что он принял за сапоги, на самом деле были босые ноги, почерневшие от гангрены…
— Вот несчастье!.. Держись-ка, друг, за мои плечи. — Стремянной поднял солдата и, как ребенка, вынес его на крыльцо.
Он посадил его на заднее сиденье машины, укрыл одеялом, которое всегда возил с собой, а сам сел рядом. Машина тронулась.
— Ты из какой дивизии? — спросил Стремянной солдата, с щемящей жалостью рассматривая его всклокоченную рыжую бороду и лицо, изрезанное глубокими морщинами.
Что-то похожее на улыбку промелькнуло по лицу солдата.
— Да из нашей, из сто двадцать четвертой, — тихо ответил он.
— А в какой части служил?
— В охране штаба…
Стремянной пристально взглянул на солдата.
— Еременко! — невольно вскрикнул он, и голос у него дрогнул.
В сидящем перед ним старом, изможденном, человеке почти невозможно было узнать того Еременко, который всего год назад мог руками разогнуть подкову.
— Я самый, товарищ начальник, — с трудом выдохнул солдат.
— А меня признаешь?
— Ну как же!.. Сразу признал…
Тут машина вздрогнула на выбоине дороги, Еременко ударился ногами о спинку переднего сиденья и тяжело застонал.
— Осторожнее ведите машину! — строго сказал Стремянной шоферу.
Машина замедлила ход. Теперь шофер старательно объезжал все бугры и колдобины. Еременко сидел, завалившись на сиденье, с закрытыми глазами, откинув голову назад.
Так вот оно что! Теперь Стремянной вспомнил все. Еременко и был тем вторым автоматчиком, который исчез одновременно с начфином. По всей вероятности, он знает, куда делся и Соколов.
Стремянной осторожно положил руку на плечо солдата.
— Товарищ Еременко… А товарищ Еременко… Не знаете ли вы, что с Соколовым? Где он?
Солдат молчал.
Стремянной дотронулся до его руки. Она была холодна. И только по легкому облачку пара, вырывавшемуся изо рта, можно было догадаться, что он еще жив.
Через четверть часа Еременко был доставлен в полевой госпиталь, занявший все три этажа каменного здания школы. Еще через полчаса его положили на операционный стол, и хирург ампутировал ему обе ноги по-колена.
Глава тридцать седьмая
ДВА БОЙЦА
В холодных лучах солнца поблескивает белый кафель полуразрушенной печи. Она возвышается в хаосе обгорелых досок, рухнувших перекрытий, щебня. А двое людей стоят и смотрят на эти развалины с выражением суровой печали на лицах.
Один из них — высокий, немолодой, в продымленном полушубке, потерявшем свой первоначальный цвет; когда-то полушубок был белым, а сейчас темно-коричневый, и вырванные клочья зашиты неумелыми руками; другой — мальчик в стеганом ватнике, с острым, обветренным лицом; он держит в руках трофейный немецкий автомат, широкий ремень которого опоясывает тонкую шею, и от тяжести мальчик немного сутулится. Трудно узнать в этом не по возрасту серьезном пареньке того мальчугана, который когда-то рыдал в пустой голубятне.
— Катя! Катя!.. — шепчет Алексей. — Ну, пойдем, Коленька! Пора…
Они бросают последний взгляд на то, что когда-то было их домом, поворачиваются и идут вдоль разрушенной, сгоревшей улицы. Идут и молчат, думая о той молодой светловолосой женщине, которую одновременно звали и Катей и мамой.
Партизанский отряд вышел из леса. На городской площади партизаны прошли сомкнутым строем мимо представителя обкома и командира дивизии Ястребова. Это был последний парад. Сегодня к вечеру решатся судьбы. Большинство станет солдатами, а другие начнут восстанавливать город.
Алексей Охотников уже знал, что пойдет с армией, хотя Колесник и уговаривал его остаться в городе. Разрушена железнодорожная станция, разбито депо — много работы! Обком партии отбирает специалистов. Одно дело он, Колесник, кадровый офицер, — а Алексею Охотникову после всех испытаний и тяжелого ранения нужно вернуться к труду.
Колесник говорил убедительно, и в первые минуты Алексею показалось, что он согласится. У него сын!.. Маленький сын!
— Коля, где живет Клавдия Федоровна?..
Алексей остановился. Нет, он не мог вынести взгляда, все понимающего и покорного.
— Пойдем! — сказал он и снова зашагал.
Шли рядом два бойца — отец и сын — по разрушенной, сметенной улице. И оба знали, что младший останется, а старший уйдет по дальним, неизведанным дорогам…
— Я говорил с Клавдией Федоровной, — сказал отец, — ты будешь жить у нее с Виктором и Маей.
Коля молчал.
— Тебе нужно учиться… — продолжал отец. — Тебе нельзя не учиться!.. А я должен уйти… Я должен! — Он повысил голос, словно боясь, что Коля будет его упрашивать остаться. — Ведь я хорошо знаю район укреплений… Я только покажу — покажу, где стоят доты, и вернусь!..
Коля молчал, и его молчание было сильнее слов.
— А автомат мне еще можно носить? — вдруг спросил он.
— Нельзя, — сурово ответил отец, — теперь нельзя!
По улице шагали два бойца. Один высокий, другой едва доставал ему головой до груди. Они дошли до перекрестка. Остановились. Высокий нагнулся, поцеловал низенького, что-то сказал ему, повернулся и пошел дальше. А тот, что был ниже, в продымленном ватнике, смотрел ему вслед и совсем по-взрослому глотал слезы. И, только когда старший скрылся из виду, он прислонился к забору и заплакал навзрыд.
Глава тридцать восьмая
СОБЫТИЯ РАЗВИВАЮТСЯ
Издалека ветер донес в город едва слышный рокот артиллерийской канонады. Это соседняя армия выбивала противника из укрепленного района. На площади стучали кирки, врезаясь в мерзлую землю, — взвод саперов копал братскую могилу для расстрелянных гитлеровцами солдат. На завтра Ястребов назначил торжественные похороны.
По опустевшим улицам ходили патрули. Изредка проезжали машины с синими фарами. Разведка донесла Ястребову, что гитлеровцы, отступив к Новому Осколу, окапываются и подвозят резервы. Возможно, что они в ближайшие дни попытаются перейти в наступление.
