— Хуже и не придумаешь, — тихо отозвался Утробин.
— Фашисты в городе, и мы со своими ранеными тоже здесь. И нет у раненых, кроме нас, никакой защиты. Только мы, безоружные. А встретимся с врагом, злобным, беспощадным и коварным — у гитлеровцев большой опыт расправ, они найдут отщепенцев, которых поставят себе на службу, — полицаев, бургомистров, провокаторов и предателей.
— Трудный предстоит бой, — вздохнул Утробин.
— Это будет действительно бой. Единственное оружие — сплоченность и бдительность. Надо забыть о себе, может быть, зубы в десны вдавить придется, но терпеть, чтобы спасти тех, кто остался на наших руках.
— И зубы вдавливать, и язык прикусывать!
Положив руку на плечо Утробина, Ковшов продолжал:
— О вас знаю. О себе скажу немного. Прошу верить мне. Я готов к самому худшему…
— Вы думаете, фашисты скоро будут в городе?
— Черт их знает. Могут дать и передышку.
Помолчали. Утробин понизил голос:
— Сообщаю, что запасы продовольствия у нас немалые. Не хотел говорить при всех. Позавчера привезли изрядно. По складу не оприходовано, документы в бухгалтерию не успели сдать…
— Отлично. И не проводите по бухгалтерии. Пусть это будет резервом на всякий случай. Ищите, что еще осталось на складах и везите в санаторий.
— От населения же продукты принимать надо. И чтобы не обидеть, да и конспирация нужна.
— Тоже верно.
Они хорошо поняли друг друга. Беседой оба остались довольны.
В больнице между тем шла оживленная работа. Она была привычна и понятна. Все, кто пришел в госпиталь и остался там, нашли себе дело. Иван Иванович Лукин работал до войны эвакуатором в санатории имени Пирогова, в госпитале он стал старшим санитаром. Сегодня трудолюбивый санитар взялся за санпропускник. Накачал воды в котел, натаскал угля и разжег топку. Ему никто не давал приказаний, он и сам знал, что сейчас нужно делать.
На кухне рабочие столовой растопили плиту. Весело потрескивали дрова в топке, тихо гудело пламя. Повара Евгения Белецкая, Ашот Багдасаров, диетсестра Анна Фесенко принимали все, что приносили жители города, и ломали голову, что же готовить из самых разнообразных продуктов, имевшихся под рукой в малых количествах?
— Не знаю, чем и кормить. Одни фрукты, зелень, — сокрушалась Белецкая.
— Ладно, будем варить компот, — отозвалась Фесенко.
Но в это время на кухню вошли солдаты из команды выздоравливающих. Каждый был с тяжелой ношей. Глухо стукнули о пол мешки.
— Принимайте продукты, товарищи военповара первого ранга!
«Военповара» уже ощупывали и осматривали мешки. Сахар, рис, манка…
— Живем, Аня! — Белецкая посмотрела на горящую плиту. — Здесь мы не развернемся. Перетащим все в большую кухню. Сварим кашу.
— Конечно, кашу! Рисовую, с маслом, на молоке, — повеселела и Фесенко.
Солдаты, взвалив на плечи тяжелые мешки, понесли их в большую кухню госпиталя.
Сестры и няни оборудовали палаты. Койки и матрацы были на месте, но в помещениях много пыли. Стали мыть — кончилась вода. Всполошенные, прибежали к инженеру госпиталя Каспарову.
— Беда, Алексей Григорьевич!
— Что за беда?
— Воды нет!
— Скажите Ивану Ивановичу, что я разрешил брать из санпропускника.
Заправляли постели свежим бельем. Заведующий вещевым складом Николай Кириллович Кубыльный целыми тюками разносил его по корпусам.
Врачи на дворе осматривали больных, отбирая нуждавшихся в неотложной обработке ран, распределяли по будущим отделениям больницы. Раненых уносили в санпропускник, их места занимали другие — с вокзала продолжали подносить новых.
Когда Каспаров забежал домой пообедать, за ним почти вслед вошел посыльный:
— В госпиталь требуют… Вода кончилась…
Водопровод не работал. Запасный бак быстро опустел.
Мало кто знал, что был еще подземный резервуар. Каспаров включил его, но строго предупредил:
— Экономьте воду, а то скоро и этот бак дно покажет.
* * *
В середине дня начмеда разыскал хирург, профессор Федоренко. Блестящий специалист, человек мягкий и отзывчивый, он многому научил здешних врачей, имевших малую хирургическую практику. Не однажды бывал с ним Самсонов на операциях и всякий раз удивлялся, как профессор у стола словно молодел, глаза задорно поблескивали над марлевой повязкой.
Самсонов был влюблен в профессора. Он был для него образцом специалиста и человека. Георгий Сергеевич понимал, конечно, что ему потребуется много лет, чтобы, нет, не сравняться, а только приблизиться по мастерству к этому виртуозу. Присутствовать на его операциях — удовольствие и отличная школа. А когда профессор консультировал операцию молодого хирурга, Самсонов волновался больше, чем на институтском экзамене.
Старик, очевидно, провел тяжелую бессонную ночь. Серое осунувшееся лицо, тяжелые мешки под глазами. Не успел врач поздороваться с профессором, как тот спросил:
— Операционная готова? Можно начинать?
— Нет, дорогой Евгений Юрьевич, придется часок-другой подождать… Может быть, отдохнете? Вид у вас утомленный.
— Не до отдыха, Георгий Сергеевич! Все равно не уснешь.
Самсонов уговорил профессора полежать, отправил его с одной из сестер, клятвенно заверив, что, как только все будет подготовлено, его позовут.
Утробин сбегал домой и снова пришел в госпиталь. Заглянул в санпропускник, на кухню, в палаты — везде шла работа. Зашел в склад — в нем было тихо и прохладно. Сел на мешок, прикрыл глаза, уставшие на ярком солнце. Снова и снова возвращался к разговору с Ковшовым. Сколько дней придется кормить людей — не известно. При экономии сахар, крупы можно растянуть, овощи, фрукты — даст население. А как с мясом? Сегодня каша, но ведь не каждый же день одна каша… На подсобном хозяйстве есть свиньи, овцы… Да, подсобное хозяйство… Надо съездить теперь же. Лошади заняты на перевозке раненых, а придется взять. Поедешь завтра — ничего не найдешь.
Встряхнул головой, отгоняя дремоту, встал. Скомандовал ездовому из выздоравливающих:
— Белобородов, возьми линейку, поедем.
В тот же день Утробин забрал скот, оставшийся в подсобных хозяйствах.
* * *
Ковшова тревожила мысль о воде: и резервный бак не бездонный. Надо иметь надежный источник. Хорошо бы восстановить водопровод. Но кто сможет это сделать?
Порекомендовали мастера на все руки Павла Данилова. Он сразу понравился Ковшову — немногословный, подвижной, какой-то очень ловкий, ладный и решительный. Ковшов знал, что он собрался уходить в горы, пока немцы не перерезали дорогу.
— А что, если б я попросил вас остаться с ранеными? — спросил Ковшов. — Не скрою, дело трудное и опасное.
— Опасности не боюсь. На фронте каждый день в обнимку с ней ходят, — ответил Данилов.
— Придется при немцах жить, ходить словно по острию бритвы, жизнью рисковать…
— Если буду полезен — останусь, — просто ответил Данилов.
— Безусловно будете полезны, — с чувством ответил Ковшов, пожимая руку нового помощника. — Есть неотложная задача. Запасы воды на исходе. Обработка раненых не закончена, да и не все еще собраны. Вода нужна! Нельзя ли пустить водопровод? Может, повреждения невелики?
— Займусь водой, — без лишних слов согласился Данилов.
* * *
К вечеру в больнице на нескольких столах шли операции. Одного за другим клали раненых под рефлектор, вскрывали гнойники, очищали раны, соединяли переломы. Операции не прекращались и ночью — электрики пустили аварийный движок.
У столов работали профессор Федоренко, профессор Рыбников. На одном столе еще шла операция, а на другом уже готовили следующего больного. Рыбников был неутомим. Окончив операцию, менял перчатки и начинал новую. Только к рассвету он стал все чаще просить диетсестру:
— Аннушка, стакан чаю!.. Покрепче…
День прошел в хлопотах. На другое утро пришли дурные вести: в соседнем городе — немцы.
И работники больницы, и раненые выслушали новость как приговор — надежды на эвакуацию ни у кого не осталось. Но работа, начатая накануне, продолжалась.
Сносили раненых из других госпиталей, с товарной станции, где стоял еще один санитарный эшелон.
Какой-то дедок привез на подводе троих раненых с дороги в горы. Один с костылем, у другого рука в гипсе — «на самолете», так называли в госпиталях лангетки, а третий — знакомый Ковшова — с раздробленной челюстью Вадим Колесов.
— Где тут Красный Крест помещается? — спросил дедок сторожа.
— Здесь… А ты откуда, дед? Зачем тебе Крест?
— Да вот на дороге подобрал — притомились солдаты, не уйти с их-то силенками. А тут слух прошел: какой-то Красный Крест объявился, что раненых и убогих собирает. Вот и привез. Принимайте.
— Скоро же ты узнал о Красном Кресте.
