Нептун по-прежнему стоял рядом и своим красноватым большим глазом смотрел на меня, периодически трогая губами лицо, волосы. Фыркал, но не уходил, словно чего-то ждал. И дождался. Минут через десять к нам прибежали два офицера и два солдата.
— Что с вами?
— Да вот неудачно приземлился, не могу подняться, все болит.
— Может, носилки или врача?
— Пока не надо. Попробуем добраться к моему дому.
Хорошо, что дом был рядом. С большим трудом и муками мы прошли небольшое расстояние, офицеры вместе с ординарцем раздели меня и отправились за врачом. Я улегся спиной вверх. Все тело ныло. Приказал ординарцу взять у меня в кармане рапорт Гутника, отнести начальнику штаба полка майору Кауну и изложить мою просьбу — передать этот рапорт командиру полка. Ну, а Федору Ивановичу Кауну рассказать обо всем, что произошло со мной. Проверить, где Нептун, и переправить его в конюшню.
Вскоре появился один из офицеров штаба, который мне помогал, с ним хирург и медсестра. Врач внимательно осмотрел меня, протер всю спину спиртом и сказал, что у меня вся спина припухла, кожа поднялась, как тесто. Это очень опасно, и было бы лучше, если бы меня отвезли в медико-санитарный батальон в Грейц. Там имеется рентген, и можно будет хоть в общих чертах представить картину с костями, особенно с позвоночником, и внутренними органами.
Я категорически отказался, но попросил, чтобы он проконсультировался с дивизионным врачом полковником Сорокиным, с которым мы были в близких отношениях, когда лечились в медсанбате на Одере в марте 45-го года. Учитывая отсутствие полкового врача майора Гулина (был в какой-то поездке), я сказал хирургу, что он вправе сам или вместе с командиром медроты полка обращаться в дивизию.
В обед я уже начал пить какую-то микстуру, а вечером врач, снова протирая мне спину, сказал, что припухлость увеличилась и появилась синюшность. Врач так же сообщил, что переговорил и с дивизионным врачом, и с ведущим хирургом. Оба просили передать, что к утру пришлют новое, очень сильное средство — пенициллин, и его надо будет инъекциями вводить три дня. Врач сказал, что это самый мощный антибиотик, и, чтобы не развивались какие-либо воспалительные процессы, это будет хорошей профилактикой. Разумеется, я был рад такому вниманию и просил передать полковнику Сорокину мою искреннюю благодарность.
Появились командир полка и начальник штаба. Оба повздыхали, что я пострадал, и выразили надежду, что все обойдется, тем более к моему лечению подключились медики дивизии. Затем подполковник Дегтярев переключился на Гутника и в сердцах сказал:
— Я теперь ни одному слову капитана Гутника не верю. Он нечестный человек и допускает большие нарушения. Ни один офицер в полку не доставляет столько хлопот, как он. Ведь у вас остальные командиры батарей — совершенно другие люди, нормальные, дисциплинированные офицеры.
Мысленно оценивая тревожные оценки командира полка, я, конечно, не мог не согласиться с ним. Да иначе и быть не могло. И в то же время нельзя было сбрасывать со счета боевые заслуги Гутника — он два года воевал, был ранен, имеет ордена за боевые подвиги. Видно, командир полка ждал, что я выскажусь по этому поводу, но меня выручил майор Каун:
— Да, с ним придется повозиться. Хоть он и заслуженный человек, но допускать такие нарушения ему никто не позволит.
— Полностью с вами согласен, товарищ командир, — добавил я, обращаясь к командиру полка. — Первое, с чего начну, как поднимусь, — это Гутник. Думаю, мы его решительно поправим.
Удовлетворенный нашей беседой, командир полка ушел, а майор Каун задержался еще немного, и мы с ним обсудили ряд проблем, хотя я и был далеко не в рабочем состоянии. Федор Иванович уже собирался уходить, как вдруг в комнату заходит ординарец и докладывает, что прибыл капитан Гутник. Мы с Кауном переглянулись, я сказал: «Проси». У Гутника был угрюмый вид. Проштрафившийся сразу же начал о мотоцикле. Я его перебил:
— К чему все это? Ваш рапорт я передал командиру полка. Возвращаться к этому вопросу нет смысла. Если есть какие-то проблемы, требующие немедленного разрешения, выкладывайте…
— О каких проблемах может идти речь в такой час и в таком положении? — закипел майор Каун. — Вы, капитан, даже не поинтересовались у своего начальника, как он себя чувствует, а приехали, как всегда, с оправдательными нотами. — И, обращаясь ко мне, сказал: — Валентин Иванович, позвольте мне забрать капитана, и мы разберем в штабе все его вопросы.
Я кивнул. Мы попрощались. Они ушли, а я остался со своими мыслями, представляя, как эти два крупных украинца будут вести «собеседование», а у обоих — крутой характер. Но не сомневался, что Каун капитану «рога обломает».
На следующее утро врач пришел с медсестрой. Он был в хорошем настроении, сообщил, что ночью привезли пенициллин, и он уже сейчас начнет активное лечение. Однако, сняв с меня простыню, сразу приуныл:
— Валентин Иванович, мы, конечно, будем делать все, что нам сказали. Кстати, сегодня по указанию полковника Сорокина приедет ведущий хирург. Но у вас спина очень плохая, вся фиолетового цвета и сильно опухшая. Думаю, что такая же ситуация зеркально внутри. Может, мы все-таки решимся на медсанбат?
— Доктор, не тяните время, делайте укол и другие процедуры. К нам едет ревизор, он все и определит.
На том и порешили.
То ли принятые медиками меры, то ли молодой организм, а может, сказалось отсутствие серьезных повреждений, но уже через три дня я был на ногах, еще через день — на службе. Но, конечно, все болело, а спина была цвета Черного моря во время шторма.
Жизнь между тем шла своим чередом. Мы занимались боевой и политической подготовкой, правда, по усеченной программе, т. е. только тем, что минимально необходимо для поддержания боевой готовности, организованности и порядка. Было у полка стрельбище, где проводились одиночные стрельбы, а также в составе отделения и взвода. Артиллеристы обычно выезжали на дивизионный полигон, но крупных учений не проводили. Все понимали, что в ближайшее время должны произойти кардинальные изменения в составе Вооруженных Сил. Прошел год, как кончилась Великая Отечественная война, и, естественно, держать армию и флот в том составе, какой был необходим для войны, надобности не было. Вполне понятно, что уже в 1945 году, особенно после разгрома милитаристской Японии, были проведены некоторые сокращения, но они не носили массового характера.
Мы готовились к майским праздникам. Но особенно знаменательным должно было быть, по нашим задумкам, торжество, посвященное первой годовщине Дня Победы. Однако, как ни прискорбно, но накануне этих праздников нас не миновало еще одно не очень-то приятное событие.
Прихожу как-то к начальнику штаба полка майору Кауну. Тот со злым лицом расхаживал по кабинету, а у стола стоял понурив голову начальник связи полка капитан Кагал. Федор Иванович будто ожидал меня:
— Валентин Иванович, ты посмотри на этого начальника — как он воспитывает своих связистов и какие они ему в порядке благодарности пишут любовные письма. Цыганский табор, а не войско. Вот на, почитай, — и он протянул мне исписанный лист бумаги.
Я взглянул — написано было очень аккуратно, без ошибок и помарок. Федор Иванович продолжал ходить и ворчать, а я читал:
«Дорогой товарищ капитан!
Все народы мира торжествуют победу над фашистской Германией. Это торжество особенно характерно для народов Европы, которые были в оккупации. Мы видели искренне радостные лица поляков. Уверены, что так же рады своему освобождению и все остальные, в том числе и французы.
Товарищ капитан, если бы не Красная армия, конечно, все были бы под сапогом у Гитлера. Но мы раздавили фашизм и гитлеровскую военную машину и вправе гордиться тем, что помогли другим. Мы, русские солдаты, хотели бы посмотреть, например, и на французов, как это было в начале XIX века. Поэтому приняли решение — в течение недели съездить в Париж, пообщаться с жителями и вернуться в полк.
Не сердитесь на нас, товарищ капитан, мы очень Вас уважаем и любим.
Рядовые Ларин и Куценко».Я с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться и выдержать суровое выражение лица. Ничего себе, воспитанники! Им Берлин уже не нужен — они там были. Подавай Париж! Ну, а если на такую «экскурсию» рванут все или хотя бы половина? Надо, конечно, срочно их задержать и пресечь всё в зародыше, несмотря на их «любовь» к начальнику.
— Ну, что скажешь? — не выдержал Федор Иванович.
— Здесь решение может быть только одно: немедленно принять меры по их задержанию. А для этого надо установить, где эти солдаты несли службу, когда полк стоял на демаркационной линии, и выстроить версию — на каком участке они могли ее пересечь. Затем доложить командиру полка о необходимости создания оперативной поисковой группы, выехать в различных направлениях, повстречаться с нашими офицерами, а если потребуется, то и с американцами. Но медлить нельзя.
