Раненного, его отвезли в тыл на территорию теперешней Чехии. Ранение оказалось очень тяжелым. Надежд на выздоровление не было почти никаких. Но здесь его выходила, буквально вырвала из рук смерти чешская девушка Мария — та самая, что лежит теперь больная за занавешенной одеялом дверью.
После войны уехать на родину вместе с Марией Степану Семеновичу не разрешили, а покинуть ее он не мог. Вдвоем батрачили у богатых чехов. Потом купили в лесу небольшой кусочек земли, очистили его от кустарника и построили здесь своими руками халупу.
Незаметно шли годы. Маклаковы старели. Потом пришли оккупанты. Не слышно стало по вечерам в селе Рзи девичьих песен. Стонала под гитлеровским сапогом и родная Смоленщина. Горе и отчаяние охватили душу Степана Семеновича…
В январе 1945 года по дорогам Чехии потянулись колонны военнопленных, которых немцы гнали на запад. Сотни беглецов оседали в лесах и селах Чехии.
Прибавилось забот у Маклакова.
— Это сейчас у меня тихо, — рассказывал Степан Семенович. — А посмотрели бы вы, что здесь будет вечером. Будут приходить чехи с продуктами. Соберутся беглецы, которые сейчас прячутся в лесу. Всех нужно накормить горячей пищей, напоить чаем, обогреть. Один я не смог бы справиться. Тут у меня есть помощник — светлой души человек. Сам недавно бежал из неволи и теперь помогает здесь товарищам по несчастью.
Мы вышли из домика. Маклаков подошел к сараю, постучал. В сарае в самом дальнем углу под ворохом одеял и каких-то тряпок угадывались фигуры трех человек. Возле двери стоял четвертый — высокий, очень худой человек с глубоко запавшими глазами.
— Познакомься, Вася, — тихо сказал ему Маклаков, — это товарищ Крылов.
— Жеребилов Василий, — приглушенным голосом назвал себя незнакомец.
— Как они? — Маклаков кивнул в сторону лежавших в углу людей.
— Спят сейчас. Жар у всех, — тяжело вздохнул Жеребилов.
Я договорился с Маклаковым, что вечером приду за велосипедами, и направился в лес.
У себя в «лагере» посовещались и наметили план на ближайшие дни: Богданов с Поповым и Ступенько этой же ночью отправятся к месту первой нашей дневки— заберут спрятанную в лесной яме запасную радиостанцию и патроны, а на обратном пути зайдут на хутор Мезигожи за Веклюком. Иван Сапко вместе с Костей Глуховым с наступлением темноты пойдут к селу Ярослав, куда, если он жив и здоров, должен прийти и Мельников. Нам с Пичкарем, если Гашек выполнит обещание и доставит велосипеды, предстояло с утра ехать в Ческу Тржебову.
…С наступлением сумерек, сменив шапку-ушанку на шляпу, я снова направился к Маклакову.
В кухне возле жарко пылавшей плиты хозяйничали Степан Семенович и Жеребилов. Вскоре появился пожилой чех с корзиной в руках. Он поздоровался и выложил на стол полбуханки хлеба, небольшой кусок ветчины и несколько головок лука. Затем вынул из кармана и с какой-то торжественностью положил рядом с хлебом пачку сигарет. Было видно, что сигареты чех считал самым дорогим подарком.
Степан Семенович пошел его проводить. Я взял в руки небольшую пачечку. Сигареты «Липа», 10 штук. Невольно вспомнилось, как чех ложил пачку на стол. Сам, наверно, заядлый курильщик, а вот принес же, хотя получает по одной сигарете на день.
Возле дома послышались голоса. В распахнувшейся из сеней двери показалась высокая женщина со свертком в руках Вслед за ней вошел мужчина в теплой короткой куртке с двумя большими чемоданами в руках.
Сказав несколько слов, он снова вышел на улицу уже с Жеребиловым. Маклаков объяснил мне:
— Это пан Иозеф Смекал из города Высоке Мыто. Он имеет в городе большую пекарню. Сейчас приехал сюда на автомашине. Авто оставлено в селе Рзи — сюда нет дороги В автомашине остался хлеб. Они с Жеребиловым пошли принести его.
Пока Маклаков говорил, женщина с интересом рассматривала меня.
— Он русский? — спросила она Маклакова.
— Да, русский офицер. Несколько дней назад бежал из немецкого плена.
— Мы привезли для «заятых» одежду и обувь. Некоторые из них совсем раздеты, а на дворе зима, — с этими словами она раскрыла оба чемодана.
Когда Смекал выгрузил принесенный хлеб и мы с Маклаковым вышли проводить его, в темноте у сарая я заметил несколько фигур. Это были недавно бежавшие из плена. Уже три дня они держались возле домика Маклакова. Днем сидели в лесу возле костра, а вечером приходили сюда съесть миску горячего супа. Теперь они могли получить и кое-что из одежды и отправиться в путь, к партизанам Словакии.
Мы с Жеребиловым взяли в сарае велосипеды, доставленные сюда Гашеком, спрятали их в густых кустах в лесу, и я поспешил в наш лесной «лагерь».
Нужно было отдохнуть. Предстоял трудный день — поездка в Ческу Тржебову.
Утро 27 февраля выдалось морозное, ясное. Мы с Пичкарем побрились у костра, выпили по кружке крепкого чая. По лесной тропинке направились к селу Рзи.
Ногам после тяжелых сапог сейчас легко в удобных ботинках. Вся одежда на нас легкая. Вместо теплых меховых шапок на головах фетровые шляпы, которые целое утро расправляли и разглаживали для нас Сергей и Майя. Под пальто нет теплой меховой безрукавки.
Мы вытащили велосипеды из кустов, сухими листьями обтерли покрывший их иней.
Тропинка вывела в поле к шоссейной дороге, которая поднималась в гору и там пересекала автостраду Градец-Кралове — Свитау. Хорошо укатанный мелкий гравий зашуршал под шинами.
Запыхавшиеся, с трудом преодолев подъем, мы выехали на перекресток. Соскочили с велосипедов, чтобы перевести дух и покурить.
У обочины вкопан прочный, выкрашенный желтой краской столб, как еж ощетинившийся во все стороны указателями. Прага — 120 км, Пардубице — 20 км, Хоцень — 6 км. Надписи на немецком и чешском языках. На одном из указателей, повернутом острием на восток, жирным готическим шрифтом выведено «Hohen Maut» и под ним едва заметно по-чешски — «Высоке Мыто — 5 км».
На автостраде с утра оживленное движение. Вот мимо нас пронеслись на запад, к Пардубице, длинный черный американский «шевроле» и серый итальянский «фиат». За стеклами обеих машин виднелись высокие офицерские фуражки. В сторону Высоке Мыто прошло несколько огромных тупорылых грузовиков, укрытых брезентом с нарисованными на бортах белыми скрещенными топорами — опознавательным знаком дивизии. Сидящие на грузовиках немцы курили, смеялись, горланили, как у себя дома.
С бугра открывался широкий вид на окрестности. Тут и там в утренней дымке виднелись населенные пункты. И везде, в каждом из них, возвышались заводские трубы. Я насчитал девять труб. Все они дымились — заводы работали. Немцы превратили промышленную Чехию в свой арсенал, в свою кузницу оружия. Что производят эти заводы? Обжигается ли там черепица, варится ли знаменитое чешское пиво? Или, может быть, плавится сталь для немецких танков?
Чехия… Страна высокой древней культуры, страна трудолюбивых, талантливых и добрых людей, страна бесчисленных заводов и фабрик. По твоей земле разъезжают сейчас высокомерные, равнодушные к твоей судьбе оккупанты… И твой, Чехия, древний город Высоке Мыто называют по-своему — Хоен Маут.
Наш путь тоже вел к этому городу — к видневшимся в тумане острым шпилям его башен. Впереди, возле закрытого шлагбаума у переезда железной дороги, виднелось несколько автомашин. Мы притормозили и тихонько подъехали к переезду. Сидящие на машинах немцы не обращали на нас никакого внимания.
Вот справа, со стороны Пардубице, прогрохотал на восток тяжелый товарный состав. На четырех платформах— укрытые брезентом громоздкие туши танков. В голове и хвосте состава — установки с крупнокалиберными зенитными пулеметами. Возле них дежурные зенитчики в касках. Состав прошел, но шлагбаум почему-то не открывали. На шоссе с обеих сторон накапливались подъезжавшие автомашины.
На обочине дороги возле самого переезда на двух высоких столбах установлен огромный фанерный щит, выкрашенный в желтый цвет. На щите жирными черными буквами выведено по-немецки: «Der Sieg, oder Sibirien!» («Победа или Сибирь!»). Огромный восклицательный знак заканчивал этот устрашающий лозунг, призывающий отдать все силы ради победы, иначе, мол, все немцы будут вывезены безжалостными большевиками в далекую Сибирь, где глушь, голод, морозы и медведи. Другой стала геббельсовская пропаганда! Предчувствие близкого поражения изменило ее тон.
С востока появился встречный поезд — санитарный. В окнах виднелись забинтованные лица гитлеровцев. Немцы на автомашинах замолчали, настороженные, встревоженные, проводили его взглядами.
А с запада показался еще один, третий за эти несколько минут, состав. Этот был короткий, всего несколько маленьких цистерн с горючим. И опять платформы с зенитными установками. Горючее немцы берегли как зеницу ока.
