Как известно, в большом мире человек существует как его частица, но у него своя жизнь. Это явление сложное. Нечто подобное я сам ощущал, будучи северокорейским беглецом. Это было в декабре 1950 года в Пусане, когда мне было семнадцать лет. Тогда я впервые пришел на причал № 3 ночью в поисках работы и в первый раз услышал простую мелодию «Лунная ночь в Силла»[11]. В то же время по радио постоянно передавали песню Патти Пэйдж{12}, казалось, эта песня подобна ушату грязной воды, который вновь и вновь выливали на голову.
Несмотря на неприязнь к только что вернувшемуся Ли Гванчжину, нужно сказать, что была в нем какая-то живость. Но, в отличие от Чон Сандона, он не обладал ни искренностью, ни серьезностью. Он носил кепку, вымазанную смолой. А манеры его были довольно развязные. Хвалился тем, что на Юге его научили, как правильно бить ногами, и пытался показать это другим ученикам. Глядя на то, как отталкивающе он себя ведет, можно было подумать, что это норма поведения человека на Юге. Ли Гванчжин даже признавался, что принимал участие в поножовщине, в которой был тяжело ранен сын одного высокопоставленного чиновника. Именно по этой причине, как он говорил, ему и пришлось бежать на север страны. Тогда нам казалось, что эти его слова не так уж далеки от истины.
Несмотря на явную антипатию, активисты школы — Пак Чхонок и другие — не знали, как с ним поступить. В какой-то мере они находились в щекотливом положении: было неясно, как оценить действия Ли Гванчжина — отрицательно или положительно. Однако примерно через два месяца Ли Гванчжин снова стал объектом острой критики. Да и сам он начал падать духом. Жалко было смотреть на него, чахнущего день ото дня. Через несколько месяцев, в начале 1949 года, он снова ушел на Юг. Это был его окончательный выбор. Кто знает, где он нашел пристанище — в этом или в ином мире…
Когда я впервые встретил Каль Сынхвана, члена партии Намнодан[12], только что прибывшего с Юга, вдруг вспомнил младшего брата моей матери. Внешне они были не похожи друг на друга. Но странным образом создавали вокруг себя удивительно похожую атмосферу. Мой дядюшка работал секретарем в кооперативе рыбного хозяйства, поэтому раньше других крестьян познал прелести городской жизни. В это время в городе происходили некоторые изменения: были снесены мрачные дома с черепичной крышей, окруженные глинобитной оградой. При строительстве новых домов использовались толстые прозрачные стекла и дорогой камень. Более того, многие к тому времени уже обзавелись невиданными до той поры радиоприемниками «Денис» 10-го класса. Их включали так громко, что казалось, будто переезжает вся деревня Кильмёлли.
Как настоящий городской житель, дядя ездил на работу на велосипеде красного цвета, а перед окончанием войны красовался в военной форме и в модной пилотке. Кажется, где-то за год до освобождения он принес к нам домой радиоприемник «Демиан» 4-го класса.
После освобождения, как только в страну вошли советские войска, мой дядюшка «повернул на 180 градусов» и первым делом вступил в Компартию. С этого момента началась у него новая жизнь. Перед началом Корейской войны 1950–1953 годов он уже был председателем сельского совета.
Мой покойный отец, можно сказать, с симпатией относился к маминому брату. Отцу нравился дядя прежде всего как человек, без оглядки на занимаемую им в тот момент должность. Но мне, в отличие от отца, не нравился дядюшкин характер. Каль Сынхван, мой новый знакомый, своим поведением напоминал мне дядю.
В первой декаде августа война уже близилась к концу. С самой первой встречи господин Каль Сынхван произвел на меня какое-то странное впечатление. Это был высокий, худощавый, довольно стройный человек в пенсне. Ему было около тридцати лет. И в разгар лета, как ни странно, он носил темный шерстяной свитер. Даже в строю среди пятидесяти человек Каль Сынхван выделялся благодаря высокому росту. Так что поневоле можно было заметить его небрежно торчащие на затылке волосы. Этот неприглядный вид я запомнил надолго.
В тот день после обеда вместе с двумя сослуживцами я выехал из спецотряда, который дислоцировался в Нансоне. На грузовике мы прибыли в Тансалли, где располагался резервный батальон бригады. Там мы получили приказ вести политико-воспитательную работу с только что прибывшими новобранцами.
К началу августа так называемого резервного батальона уже фактически не существовало. Осталось лишь несколько человек, которых разместили в доме для приема гостей. А новобранцы вынуждены были размещаться в землянках под холмами или в подземных помещениях под фруктовыми деревьями. Служба в этом батальоне была совсем не трудная. Обучив элементарному обращению с оружием и кое-как научив новобранцев петь короткие песни, через неделю их отправляли в распоряжение вышестоящего командования.
Когда мы прибыли сюда, нас встретил симпатичный офицер, похожий на человека аристократического происхождения. Быстро накинув на себя плащ, он вышел во двор. Приветствуя нас, он несколько сдержанно произносил слова:
— С прибытием, товарищи! В пути вас не застала бомбежка? Недавно из Сеула к нам прибыли добровольцы. Вы должны провести с ними политико-воспитательную работу.
Признаться, никто из нас не обрадовался такой перспективе. Вместе с тем нам хотелось увидеть южан, о которых мы знали только понаслышке. Сначала мы были немного растеряны, потому что не понимали, как проводить с ними идеологическую и политическую работу. Мы ведь совсем их не знали, никогда не видели. Заметив нашу неуверенность, офицер слегка улыбнулся и негромко сказал:
— Не надо так волноваться, не принимайте это так близко к сердцу, не преувеличивайте трудности. Полагаю, вы уже успели заметить, что в батальоне не хватает людей. Здесь просто некому проводить эту работу. Предлагаю начать ваши занятия с добровольцами с хорошо известных песен, популярных в этих местах. Товарищи с Юга должны знать такие песни, особенно русские. Надеюсь, ваше образование позволит хорошо справиться с моим заданием. Желаю успехов! Благодарю вас за внимание!
Судя по тону разговора, офицер северокорейской армии уже успел перенять кое-какие бюрократические манеры чиновников нового общества.
То, что я не знал людей, с которыми мне предстояло работать, немного смущало меня. Я думал: по плечу ли мне эта работа? Раньше, в течение пяти лет учебы в школе, я всегда принимал участие в разных идеологических мероприятиях только в качестве пассивного слушателя. Коллективные читки, политзанятия, особенно посвященные критике и самокритике, были мне хорошо знакомы. Они были настолько неинтересны, а иногда даже противны, что при первой же возможности всеми правдами и неправдами я старался не ходить на такие мероприятия.
И вот, по иронии судьбы, именно мне поручают проводить такую работу, которую я ненавидел всеми фибрами моей души. Я подумал про себя: за что же так жестоко судьба наказывает меня? Конечно, в жизни бывают дела и похуже. Но такая работа больше всего подошла бы таким типам, как Пак Чхонок.
Однако еще в начале июля, пока мы, старшеклассники, готовились к мобилизации, активисты Союза демократической молодежи, в том числе и Пак Чхонок, были отправлены в качестве агитаторов и пропагандистов в «культурные бригады» на занятые северокорейскими войсками территории. Я представил, что в данный момент он с пеной у рта проводит агитационно-пропагандистскую работу где-нибудь в таком месте.
Мы поужинали раньше обычного и отправились через центр деревни в сторону дамбы. У берега раздетые по пояс военные повара вытирали посуду, только что вымытую в речной воде. Пройдя мимо них, мы заметили сидящих на скалистом берегу людей, наблюдавших за заходом солнца. Они сидели на корточках; мне показалось, что их было более пятидесяти. Когда мы подошли поближе, они дружно, словно по команде, посмотрели в нашу сторону. Даже с первого взгляда можно было заметить, что это была группа совершенно случайно собравшихся людей. На самом деле это было правдой. Они были мобилизованы из самых разных мест на юге страны и шли на Север днем и ночью в течение нескольких дней. Внешний вид у них был одинаково неряшливый, но это были разные люди. Они смотрели по сторонам перепуганными, покрасневшими глазами. Этим мальчишкам с наивными лицами было примерно по 15–16 лет. До мобилизации они работали в различных мастерских слесарями, токарями, ремонтниками. Одним словом, это были молодые рабочие. Создавалось такое впечатление, будто их против воли забрали прямо с рабочего места. Правда, кроме этих мальчишек, мы заметили нескольких старшеклассников в ученической форме. Среди них своим горделивым видом выделялся Каль Сынхван — высокий сухощавый человек в шерстяном свитере и в очках, сидевший позади всех.
