– Садитэсь и слушайте, что нам тут акадэмики пишут.
Он указал на стулья вокруг длинного, покрытого зеленым сукном стола для заседаний, в середине которого уже сидел невзрачный маленький человек в сером штатском костюме, белой рубашке и при галстуке – перед ним на сукне лежала какая-то бумага. Оперативники разместились рядом, ближе к выходу – при этом Эйтингер быстро шепнул Громову, кивнув на штатского: «Профессор Терлецкий, заместитель Судоплатова по науке». Тот между тем достал из нагрудного кармана очки, не спеша их надел, так же неспешно начал монотонное чтение: «Комиссия в составе… изучив записки и расчеты покойного профессора Зайцева И.Г… на основании… пришла к следующим выводам: в бумагах ученого содержатся предварительные наброски по расчету критической массы расщепляемых элементов – урана-235 и плутония; конструктивные разработки для создания сверхскоростной центрифуги для разделения изотопов урана; некоторые предложения по проблеме приведения в действие урановой бомбы…»
Пока Терлецкий зачитывал документ, на что ушло не менее шести-семи минут (принимая во внимание медлительную манеру чтения), Берия расположился за массивным письменным столом, что стоял у противоположной от входа стены. Таким образом, стол для заседаний теперь находился от него по левую руку. Над головой наркома висел большой портрет Сталина.
«…следовательно, данные материалы, хотя и представляют всего лишь отдельные фрагментарные черновые наброски – имеют несомненную научную и практическую ценность», – закончил, наконец, профессор и выжидательно посмотрел на Берию.
– Это все? – властным голосом спросил тот, откинувшись на спинку кресла.
– Не совсем, товарищ Берия, – ответил Терлецкий и достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист обычной тетрадной бумаги в клеточку, развернув его, пояснил:
– Я разговаривал с академиком Харитоном – по поводу этого Зайцева. Оказывается, они были знакомы.
– Вот как?! – подался вперед нарком. – Это уже интерэсно! Продолжайте, Тэрлэцкий!
– Оказывается, у них там в Энске с середины тридцатых годов велись серьезные исследования в области ядерной физики. Зайцев, будучи зав. кафедрой, вел научную переписку и лично встречался с нашими корифеями – в частности, с Иоффе и Харитоном. В разговоре со мной Юлий Борисович очень высоко отзывался о Зайцеве применительно к ядерным разработкам того времени.
Терлецкий поднес ближе к лицу листок и пояснил:
– Я тут записал некоторые из тем, которые обсуждал Зайцев с московскими коллегами-учеными…
В этот момент в дверь вежливо постучали, и на пороге вытянулся все тот же лощеный подполковник:
– Извините, товарищ нарком! Срочная телефонограмма. Товарищ Поскребышев просил передать, что совещание Политбюро переносится на более раннее время.
Офицер подошел и положил перед Берией синий бланк. Небрежным жестом отослав адъютанта, нарком поднялся из-за стола. Встали и присутствующие.
– Думаю, вам вполнэ достаточно и того, что здэсь уже сказано, – повернулся Лаврентий Павлович к Громову и Эйтингеру. – Нэ так ли?
– Так точно, товарищ нарком! – почти одновременно ответили те.
– Та тэтрадь, о которой упоминается в шифровках из Бэрлина, – Берия выдержал короткую паузу и веско прихлопнул пухлой ладошкой по столу, – она должна быть здэсь!
При этом он взглянул на офицеров тем особым взглядом, который (они знали) не предвещал ничего хорошего – конечно, в случае невыполнения приказа.
Глава 3 Встреча на лесном хуторе
16 февраля 1945 года, Западная Белоруссия
1
Восемь вооруженных людей вот уже второй час безостановочно брели по колено в снегу по темному предрассветному лесу. Шли молча: высокий темп движения явно не располагал к пустопорожней болтовне – надо было экономить дыхание. Зато энергичная ходьба спасала от мороза, который к утру только усилился.
Метрах в пятидесяти впереди основной группы, настороженно осматриваясь по сторонам, шли двое бородатых мужчин со «шмайссерами» на изготовку. На них была поношенная, но еще добротная зимняя одежда, какую обычно носят местные крестьяне: серые короткие овчинные полушубки, шапки-треухи из волчьего меха и незаменимые в сильные морозы валенки. В основной группе находились Феликс, Швецов и еще двое диверсантов – на всех то же, что и в самолете, советское зимнее обмундирование, через плечо автоматы (советские ППШ). Каждый из этой четверки нес на спине по туго набитому армейскому вещмешку. Тут же шли двое из экипажа «Арадо»: командир, майор Герц, и один из бортстрелков – молодой ефрейтор по фамилии Краузе. Летчики были в меховых летных куртках, унтах и кожаных утепленных шлемах. Оба шли налегке, вооруженные одними пистолетами в поясной кобуре. Герц при этом тяжело дышал: воздушный ас явно не привык к подобным пешим «прогулкам». Он уже ругал себя за то, что легкомысленно согласился на это сомнительное мероприятие и не остался в самолете: «Слушал бы сейчас музыку по радио, сидя в удобном пилотском кресле и попивая крепкий ром из бортпайка. Это все подполковник – соблазнил русской баней, да еще у русских же в тылу!»
…Около двух часов назад, когда закончилась разгрузка «Арадо», Шерхорн отправил санный обоз по заброшенной просеке в основной лагерь – там, вокруг глухой лесной деревеньки, расположились в специально вырытых землянках до полутора тысяч бойцов его «армии». Феликсу и его людям подполковник предложил отсидеться пару дней на лесном хуторе неподалеку. Затем они должны были попарно разделиться: Феликс со Швецовым отправляются к железной дороге – их задача попутным эшелоном выехать в восточном направлении. Двое других на мотоцикле (его позже доставят ближе к шоссе) направятся в Минск. Обе «пары» агентов имели важные задания разведывательно-диверсионного характера.
После того как все неотложные организационные вопросы были решены, Шерхорн неожиданно предложил:
– А почему бы и вам, Герц, днем не отдохнуть на хуторе? Попаритесь в настоящей русской баньке. Уверяю вас, не пожалеете!
– А как же самолет? – растерянно спросил летчик, который поначалу опешил от такого неожиданного предложения. – Я имею в виду экстренную эвакуацию: вдруг придется срочно взлетать?..
– Раньше следующей ночи вы все равно не улетите. Во-первых, надо ждать раненых. Кроме того, днем вас перехватят и собьют русские истребители – да вам это известно не хуже меня!
– Так-то оно так… Но, как командир экипажа, надолго отлучаться от самолета в данных обстоятельствах считаю неразумным!
– Да тут недалеко, чуть больше часа ходьбы. Впрочем, если вы чего-то опасаетесь…
В последней фразе Шерхорна, как показалось майору, промелькнула если не явная насмешка, то уж точно покровительственная интонация с оттенком некоторого превосходства. «Конечно, – вдруг разозлился Герц, – вы тут все герои – полгода в тылу врага и прочее… А мы, выходит, воздушными круизами развлекаемся!» После чего он неожиданно легко согласился на предложение подполковника…
И вот теперь Герц корил себя за столь необдуманное решение. «Впрочем, а почему бы и нет? – свернули его мысли в несколько иное русло. – По крайней мере, похвастаться подобными приключениями за линией фронта может далеко не каждый летчик – будет что рассказать друзьям в Берлине!» Сам Шерхорн обещал прибыть на хутор чуть позже: сначала надо было решить вопрос с новым маршрутом для перевозки раненых.
Между тем один из идущих в авангарде бородачей (оба были из местных полицейских) поднял левую руку, что означало: «Отряду остановиться!» Второй в это время бесшумно растворился среди растущих впереди молоденьких елочек, щедро обсыпанных снегом. Вскоре в той стороне раздался приглушенный расстоянием собачий лай, а минут через пять вернулся из разведки сам полицай. Уже не таясь, он крикнул на плохом немецком в сторону ожидавшей в отдалении шестерки:
– Сюда, господа! Все в порядке!
2
Майор Герц был доволен: нет, не зря он согласился посетить этот заброшенный в первобытной полесской глуши маленький лесной хуторок! Конечно, покосившаяся от старости, полузасыпанная снегом грязная бревенчатая изба с земляным полом и низким закопченным потолком поначалу произвела на летчика тягостное впечатление. Особенно сильно чистоплотного немца поразили полчища огромных усатых тараканов, свободно разгуливающих по полутемному тесному помещению, скупо освещенному керосиновой лампой «летучая мышь» – она стояла в середине длинного стола из неструганых досок, по бокам которого тянулись две широкие деревянные лавки. В углу прилепилась перемазанная сажей жарко топившая белорусская печь-каменка. Единственное окно было завешено какой-то мешковиной. Однако вся эта убогая обстановка вскоре отошла для майора на второй план – после того, как Герц всласть попарился в крохотной баньке, скромно притулившейся на задворках, метрах в пятидесяти от жилой избы. Воздушный ас понимал толк в парных: по роду службы, во время специальных перелетов, ему приходилось бывать и в настоящих турецких банях Стамбула, и в знаменитых саунах страны Суоми. Что касается этой, ни с чем не сравнимой дикарской баньки «по-черному» (как называли ее русские) – она оказалась просто великолепной! Феликс так умело «отделал» летчиков пахучим березовым веником, что теперь оба – командир и бортстрелок почти без сил отдыхали на лавке, с видимым удовольствием потягивая из железных армейских кружек пенистый «квасок» местного изготовления, больше напоминающий обычную бражку.
