Комендантский час - Олекса Гуреев

Вместе с Ковязовой погиб также восемнадцатилетний связной Юрий Чувашин. Окруженный власовцами, юноша отстреливался до последнего патрона и, чтобы не попасть в руки врага, покончил с собой.

Жорж хочет сказать мне что-то важное, я догадываюсь по его пристальным взглядам, которые он то и дело бросает на меня, выбирая такие моменты, когда я чем-либо занята. Но сейчас у него или не хватает смелости начать этот разговор, или он считает его неуместным. Самой же не хочется бросать вызов. Ведь между нами существует договор: в вопросы, касающиеся его работы на посту секретаря подпольного райкома комсомола, я не буду вмешиваться. И на протяжении прошлых трех месяцев нашей работы в подполье, и позднее я не раз замечала, что он многое утаивал, однако это меня нисколько не обижало. Повторяю сакраментальную фразу: значит, так надо.

— Садись, Верочка, — наконец слышится его голос, — у меня деловой разговор.

Я сажусь. Мне видны летающие за окном галки. Неожиданно гремит выстрел, и одна из них черной грудкой падает на землю. По ту сторону улицы Франко, в доме № 7, проживают немцы. Вероятно, стрелял кто-то из них. Мо жет быть, снайпер. Сегодня воскресенье, решил поразвлечься.

— Тебе ничего не говорила Фрося Кащеева? — спрашивает Георгий.

— Нет.

— Так вот что, вам надлежит выполнить серьезное задание. — Выражение его лица, всегда мягкое, «домашнее», сразу меняется, становится строгим, и мне начинает казаться, что передо мною сидит не Георгий, мой муж, а какой-то другой человек. — Через два дня, то есть в среду, семнадцатого декабря в тринадцать часов вы с Фросей должны зайти в аптеку, на углу улиц Ленина и Владимирской, обратитесь к заведующей Елене Мироновне; она даст вам радиоприемник, который отвезете на Вокзальную улицу. Приемник будет в мешке, положенном на салазки. Фрося знает пароль.

Георгий не спрашивает, берусь ли я за это дело, не боязно ли мне идти на эту операцию, связанную со смертельным риском, — у подпольщиков поручение имеет силу армейского приказа. Лишь интересуюсь:

— А кому вручить приемник, Фрося знает?

— Да. Хозяин квартиры — Женя Бурляй, он работает мастером связи на ТЭЦ‑3, рядом с вокзалом, будет записывать передачи из Москвы.

Раньше мы распространяли готовые листовки из запаса (почти полный мешок), оставленного Советскому райому комсомола еще до сдачи Киева, писали также и свои, — это были преимущественно призывы к населению не покоряться оккупантам; теперь мы будем иметь постоянный источник информации, а значит, сможем регулярно рассказывать киевлянам о событиях на фронте. Невольно проникаюсь гордостью, что и мне выпала честь быть причастной к этим активным действиям райкома. Почему-то не думаю о том, удастся или не удастся нам выполнить задание.

— Кстати, есть новость, — говорит Георгий, вновь становясь близким, «домашним». — Помнишь историю с Вадимом Скляровым?

— С тем, что отказался быть членом райкома и вы его исключили из комсомола?

— С тем самым. Оказывается, он уже выехал в Германию. Уехал добровольно с первым эшелоном мобилизованных. Что скажешь на это?

— Трус и мерзавец!

— Абсолютно.

Далее мы говорим о будничных делах. Может быть, пойти в театр, посмотреть Раису Окипную в роли Кармен? Посмотреть кинофильм? Навестить квартиру на Глубочицкой, 12? (С тех пор как завьюжило, мы перебрались на улицу Франко, к маме, экономим топливо.) Георгий неожиданно спрашивает:

— Ну-ка скажи, Верочка, какое у тебя сейчас самое сильное желание?

Он, наверное, надеется, что отвечу нечто вроде: «Хочу быстрейшего окончания войны. Хочу, чтобы наш Киев снова стал советским. Желаю продолжить учебу в институте». Но я говорю совсем другое:

— Мое самое большое желание сейчас — увидеть на столе белый хлеб, мясо, кофе с молоком.

Георгий смеется.

— Ого! Меню царское.

Невинная шутка наводит на печальные размышления. Мясо, белый хлеб, кофе с молоком — все это мы имели перед войной и, забыв прежние трудности, не ценили многого. Свыклись.

— Люди — высшие создания, но какие они еще несовершенные, — размышляю вслух. — То, что имеют, — не ценят, утратив — плачут. Или наоборот: всего у них есть сверх меры, а захватывают еще и еще. Как писал Шевченко: «Тот несытым оком — за край света глядит жадно, чтоб страну чужую захватить бы и с собою унести в могилу».

— Видимо, ни этих, ни других изъянов не будет у людей коммунистического общества, — отвечает в ответ на это Георгий. — Недаром же коммунизм — самая светлая, самая большая мечта человечества. Море крови пролилось на нашей земле, в эпоху трех революций, гражданской войны, других войн, теперь — Отечественной... Сколько людей отдали и еще отдают свои жизни за победу над врагом, а это значит — за коммунизм. Никакая другая цель, какою бы высокой и благородной она ни казалась, не стоит того, чтобы за нее платить так дорого. Вот и мы с тобой, Вера, ведя борьбу против фашистов, тем самым боремся за коммунизм. Видишь, какова логика.

Георгий любит дискуссии на политические темы, и мне всегда интересно слушать его. Не раз думала: напрасно он выбрал гидромелиоративный институт, из него вышел бы прекрасный лектор. Я заметила, что и ему нравится «просвещать» меня. Не думает ли он сделать из меня пропагандиста?

— Эти недостатки в людях, — спрашиваю, — неужели они не исчезнут раньше, до построения коммунизма?

— Постепенно будут исчезать, как же! — заверяет он. — Правда, мы недостаточно активно внедряем идею самосовершенствования человека, воспитания в себе лучших качеств. Огромными тиражами издавались плакаты: «Пятилетку — досрочно!», «Дадим больше хлеба стране!», «Больше угля, руды, металла!» и так далее. Все это абсолютно правильно и крайне нужно. Но почему только в докладах и газетных статьях напоминали о важности воспитания в коммунистическом духе? Почему бы нам не писать таких, к примеру, призывов: «Будь честным!», «Будь правдивым!..» Какие еще можно назвать положительные черты в характере человека? Доброта, искренность, порядочность...

— Скромность, — подсказываю я.

— Да. А еще? Простота, человечность, общественная активность.

— Смелость.

— Да, смелость обязательно. А еще? Трудолюбие, чуткость, самодисциплина, принципиальность и так далее и тому подобное.