Угрюмое утро застало их среди просторного поля, тогда-то и прокатилась по колонне резкая, как выстрел, команда:
— Танки с фронта!.. К бою!
На полном ходу тормозили машины, бойцы бросались к пушкам, выхватывали из кузовов снарядные ящики. От расчета к расчету вполголоса неслось: «Тигры»… Из степи, задернутой то ли туманом, то ли оседающим чадом и пылью, наползал характерный скрежет танковых траков. Терпко пахло землей, горелым порохом и бензином… Командир третьей батареи старший лейтенант Павел Ажиппо, пробегая мимо Борисова, окликнул:
— С нами, комсорг?
— С вами, товарищ старший лейтенант.
— Спасибо, комсорг. Помоги Красноносову.
Борисов и сам понимал, что место его в огневом взводе старшего лейтенанта Красноносова, потому что там много необстрелянных бойцов, а позиция взвода — ключевая в батарее. Он стал в расчет рядом с наводчиком — помогал развернуть пушку, сложить боеприпасы. Сейчас всего нужнее были его опытные руки, к тому же пример спокойной работы в боевой обстановке действует на молодежь неотразимо — это он проверил на себе.
Серые угловатые танки двигались неровной линией, волоча за собой косые полосы пыли, они уже отчетливо проглядывали сквозь дымку. Да, наблюдатели не ошиблись — Борисов сразу опознал вражеские машины, хотя «живыми» видел их впервые. Так вот как довелось повстречаться с «тиграми» — в чистом поле, на неподготовленных позициях!
Враг упрямо держался тактики, избранной им с начала Курской битвы: впереди шли новые тяжелые танки, выставляя мощные лбы, за ними, наращивая фланги вширь, во втором эшелоне наступали в боевых порядках знакомые артиллеристам средние машины. Только пехоты на бронетранспортерах и автомобилях уже не было в середине «танкового колокола». Советские артиллеристы и танкисты успели отучить гитлеровских пехотинцев от наглых атак на колесах и гусеницах под прикрытием танков. К тому же у врага не хватало людей. Десятки тысяч фашистов лежали сейчас от верховьев Ворсклы до Прохоровского поля, уткнувшись в потоптанные травы. Отсутствие вражеской пехоты было большой удачей для артиллеристов, потому что мотострелки их бригады отстали…
На поле хлынул давящий гул — волна за волной выплывали из-за горизонта «юнкерсы», направляясь в сторону узловой станции Прохоровка. Казалось, они не замечают советскую батарею или оставляют её без внимания, как вдруг замыкающая группа бомбардировщиков свернула с курса… И почти одновременно часть ближних танков сделала поворот, нацеливаясь на артиллеристов. Вероятно, фашисты рассчитывали одним ударом с ходу раздавить наш небольшой заслон, который угрожал флангу их наступающих порядков, — ведь и малая заноза может здорово досадить, если вопьется в пятку. Не разворачиваясь и не снижаясь, «юнкерсы» широким ковром сыпанули бомбы на расположение батареи — словно огнем и сталью стелили дорожку для своих танков…
Через тридцать лет в поэме «Дорога к звездам» Михаил Борисов скупо напишет о завязке того боя:
За пять минут распахан холм,
Дотла повыжжен лес
И вот рванули напролом
Дивизии СС…
О том, что 4-й танковой армии гитлеровцев, нацеленной на Прохоровку, были приданы три эсэсовские танковые дивизии, он узнал много позже, но черепа и кости на броне «тигров» разглядел в самом начале боя, когда самолеты, оглушив поле грохотом бомб, скрылись и танки оказались неожиданно близко. Они то и дело окутывались слепящими вспышками выстрелов и облаками сухой пыли, снаряды с коротким, надсадным ревом вздымали столбы огня и земли то впереди, то позади батареи, воздух наполнился отвратительным смрадом и визгом осколков, утреннее поле заволакивала грязная серая мгла, и, если бы не усиливающийся ветерок, артиллеристы могли потерять из виду наступающие на них танки. Очевидно, враг, получивший целеуказание от своих летчиков, ещё не разглядел как следует позицию батареи. Но он уже знал, что советские артиллеристы, танкисты и пехотинцы безбоязненно подпускают его тяжелые танки поближе и бьют наверняка. Экипажи «тигров» явно провоцировали на ответный огонь, надеясь издали по вспышкам выстрелов засечь наши орудия и расстрелять их. «Боятся, — вдруг догадался Борисов по нервной стрельбе вражеских танкистов. — Они нас боятся, трусят самым пошлым образом. Вот тебе и хваленые „тигры“!» Невероятно, но от этой догадки ему на миг стало весело. И такое злое спокойствие охватило его, такое ощущение собственной силы, что он стал мысленно поторапливать медленно ползущие неуклюжие танки врага.
То ли соседей подвел глазомер, то ли у кого-то не выдержали нервы — слева громыхнули пушки, и Борисов увидел, как над широкими тупыми башнями танков выросли громадные столбы искр. «Горят!..» — обожгла радостная мысль, но «тигры» — все до единого — по-прежнему наползали. Длинные стволы их орудий медленно поворачивались туда, откуда по ним ударили выстрелы. Скоро там забушевал настоящий смерч, и сквозь оглушительный грохот артиллеристы расчета едва расслышали команду. Передавая снаряд заряжающему, Борисов вдруг увидел, как наводчик Ходжаев лихорадочно крутит механизмы наводки и не может поймать перекрестием панорамы пляшущую в прицеле громаду танка. В одно мгновение понял комсорг состояние необстрелянного солдата, только что видевшего своими глазами, как бронебойные снаряды отскакивают от стальной шкуры «тигров». Он шагнул к наводчику.
— Спокойно, Ахтам! Не спеши, цель под самую башню. Они боятся нас — видишь, у них огневая истерика…
То ли Ходжаев оказался метким, то ли сосед его младший сержант Сидоров, но, ещё ослепленный выстрелом своей пушки, Борисов услышал чей-то крик:
— Горит! Проглотил, гад, пилюлю!
Из всех щелей «тигра» бешено рванулось коптящее пламя. Ни один вражеский танкист не покинул машину — взорвавшиеся боеприпасы превратили ее в огненную могилу.
Теперь опытный артиллерист Борисов разглядел, что пресловутый «тигр» при всей мощи брони — отличная мишень. Фашистским конструкторам не хватило то ли таланта и искусства, то ли времени, чтобы создать новую машину наподобие нашей тридцатьчетверки, чья скошенная броня отражала даже сверхмощные болванки. «Тигр» был подобен коробке, снаряд легко «закусывал» его вертикальную броню, и, если даже она выдерживала, вся страшная сила удара приходилась на танк, оглушала экипаж и ранила кусками окалины. Не оттого ли так нервничали в бою вражеские танкисты и так часто мазали даже на близком расстоянии, несмотря на отличные телескопические прицелы?
…Батарея вела ожесточенный огонь, еще два танка горели на поле, но и враг не отмалчивался. Почти одновременно несколько снарядов накрыли огневую позицию. Поднимаясь на ноги с тяжелым звоном в ушах, Борисов едва расслышал тревожный голос Красноносова, заметил мелькнувшую в дыму и пыли фигуру командира батареи, поспешно шагнул к пушке и увидел: наводчик скорчился на земле, обхватив себя за плечи руками, а на одежде его расплывается багровое пятно. В следующий миг комсорг был у прицела. Он даже не оглянулся, но затвор лязгнул — значит, пушка заряжена, значит, есть еще помощники. Новый «тигр» уже надвигался на позицию орудия, обходя горящий. Забыв всё на свете, комсорг цепко держал его в перекрестии панорамы, как опытный охотник, расчетливо ловя мгновение, когда удар станет неотразимым. И, всаживая снаряд в тупую броню с белым пятном черепа и костей, знал, что больше по этому танку бить не придется.
— Ещё один! — раздался чей-то крик.
Борисов подумал, что это о подбитом, но тут же заметил между горящими третий танк, выползающий из-за дыма и пыли. Да будет ли им конец?! Пушка танка сверкнула пламенем, и над самым щитом орудия пронесся железный ветер промаха — враг нервничал и слишком спешил. Ударив в ответ, Борисов потерял своего противника в сплошном дыму и пыли, затянувших поле, а затем услышал тревожное: «Обходят!»
Пока батарея отражала атаку с фронта, несколько «тигров» по длинной лощине стали обтекать её на левом фланге. Момент настал критический, не случайно к левофланговому расчету бросились и командир взвода, и командир батареи. Комсорг оставить своего места не мог — ведь он теперь заменял наводчика. Впереди серая пелена редела, но там лишь чадили подбитые машины врага, зато слева разразилась ожесточенная стрельба. Несколько танков, выйдя из лощины, ринулись на батарею с фланга. Борисов и не заметил, когда рядом с ним оказались оба офицера, однако произошло это вовремя — теперь их осталось только трое у последнего орудия. Но эти трое были мастерами своего дела, а их решимость стоять насмерть, удержать позицию любой ценой, отомстить за смерть товарищей удесятеряла силы каждого.
Одним рывком они развернули пушку туда, где в чаду и пыли возникали чужие угловатые танки, били по ним, будто не слыша ответных выстрелов, грохота разрывов, воя осколков, треска танковых пулеметов и жуткого свинцового града, гремящего по орудийному щиту. Захваченные боем, они забыли про небо, а оно вдруг обрушилось на них — «юнкерсы» снова высыпали бомбы на огневую позицию. Когда вздыбленная земля улеглась, Борисов увидел: раненый или контуженый комбат пытается зарядить пушку. Выхватив снаряд из его рук и дослав в казенник, комсорг снова приник к панораме. Ослепший в дыму и пыли «тигр» подошел к орудию почти вплотную. Это был последний танк из тех, что атаковали батарею. Борисов торопился, у него не было даже секунды для уточнения наводки — чтобы ударить врага насмерть — потому что вражеский экипаж заметил опасность и орудийный зрачок «тигра» уже качался на уровне лица советского наводчика. Комсорг всё же выстрелил мгновением раньше и увидел летящее прямо в глаза ему ответное пламя…
