— Как ты думаешь, Митя, роты две будет?
— Наверно, побольше… Все идут и идут…
Гитлеровцы шли, убыстряя шаг, стреляя на ходу из ручных пулеметов и автоматов.
Пулеметчики открыли по врагу огонь. Одну за другой скашивали пулеметы Судоргина и его соседей цепи фашистов, и все-таки враг не прекращал натиска. Фашисты, не считаясь с потерями, стремились вырваться из «котла» любой ценой.
Группа гитлеровцев подползла к позиции пулеметчиков. Еще бросок, каких-нибудь десяток метров, и враг пройдет, вырвется из окружения.
Судоргин заметил, что наводчик Пыжов не может от усталости удержать ручки пулемета. Быстро подполз старшина к пулемету и сам лег за него. Очередь, еще одна — фашисты снова откатились. В разгар новой атаки Судоргин сменил другого пулеметчика.
Но наступил момент, когда на позиции наших воинов полезла обезумевшая толпа фашистов. Точно стадо диких зверей, неистово завывая, они рвались к переправе.
— Бей, бей гадов! — кричал Андрей. — Не пропускай ни одного!
И вдруг Андрей увидел, что Пыжов неподвижно лежит возле пулемета. Андрей лег за пулемет товарища, начал стрелять. А гитлеровцы были уже совсем близко. Они метали гранаты, перескакивали через раненых и убитых.
Судоргин почувствовал, как кровь потекла по лицу. «Ранен, — мелькнуло в его сознании, — только бы удержать переправу». Он быстро снял рубашку, разорвал ее, перевязал голову. Липкими от крови руками, напрягая последние силы, Андрей снова взялся за пулемет.
— Врешь, фашистская сволочь, не пройдешь, — прошептал он и открыл огонь.
Когда кончились патроны к пулемету, старшина пустил в ход автомат. Не растерялся он и тогда, когда не стало патронов в дисках автомата. Он продолжал бой гранатами. Пятнадцать часов подряд отбивали яростные атаки врага гвардии старшина Андрей Судоргин и его товарищи. Ни один фашистский солдат не прорвался тогда к переправе.
В специальном выпуске 3 сентября 1944 года красноармейская газета «Сталинградец» писала:
«Почему победил Андрей Судоргин? Потому, что всем своим пламенным сердцем патриота он предан матери-Родине. Потому, что Андрей Судоргин в совершенстве владеет своим оружием, бережет его, и пулемет никогда не подводит своего хозяина. Судоргин победил потому, что всеми силами своей души ненавидит немецко-фашистских мерзавцев и беспощадно уничтожает их. Пулеметчик Судоргин не спрашивает, сколько перед ним врагов. Он находит и метко их истребляет».
В письме, посланном матери Андрея в село Дмитриевку, Оренбургской области, командование дивизии сообщило:
«Уважаемая Марфа Афанасьевна! Указом Президиума Верховного Совета СССР Вашему боевому сыну присвоено высокое звание Героя Советского Союза».
Когда война была завершена победой советского оружия, Герой Советского Союза Андрей Судоргин вернулся в Дмитриевку. В родных краях, в Оренбурге, его руки снова узнали радость мирного труда.
Но раны, полученные в суровых боях, не прошли даром. Они стали причиной серьезного заболевания. Весной 1956 года Андрей Павлович скончался.
Советский народ глубоко чтит память о славном патриоте Герое Советского Союза А. П. Судоргине.
1960 г.
В. Афанасьева
ПРЕЗИРАЯ СМЕРТЬ
Герой Советского Союза
Николай Владимирович Терещенко
Шли полки по дорогам войны. Штурмовали высоты. Форсировали реки. Пядь за пядью отбивали у врага израненную, выжженную родную землю. В жестоких боях освобождали советские города и села.
Шел на запад и офицер Николай Терещенко. Ему тогда было девятнадцать. В начале 1942 года после десятилетки он окончил специальные курсы, а затем в звании младшего лейтенанта был направлен на фронт. Боевое крещение получил под Сталинградом. Вскоре стал командиром взвода, а затем роты разведчиков отдельной стрелковой бригады морской пехоты. На этом посту он участвовал в освобождении Новороссийска и Крыма, проявив незаурядные способности. Здесь он проложил путь в бессмертие…
* * *
Письма тоже имеют свою судьбу. У одних жизнь коротка: о них забывают тотчас же. Другие перечитываешь еще и еще, каждый раз находя что-то новое.
Вот они, эти письма. Потертые на сгибах треугольники с номером полевой почты. Короткие и задушевные. Простые и трогательные. Письма человека, на заре своей жизни познавшего войну. Но полные оптимизма и веры, неизменно кончающиеся заверениями:
«Обо мне не беспокойтесь. Все хорошо. Ваш Коля».
Коля… Перед моим мысленным взором встает сороковой год. Акбулакская железнодорожная средняя школа. Девятый класс. Мои первые уроки математики. И мальчишечье, всегда освещенное умной, немного иронической улыбкой лицо Коли Терещенко. Помнятся его проницательные глаза — глаза человека, который никогда не успокоится, пока не выведает все тонкости, все детали, все подробности того, что его заинтересовало.
Как сейчас вижу его за первой партой, нетерпеливого и наблюдательного. Временами он даже вскакивает с места и выкрикивает: «Не верно!», — пытается доказать теорему по-своему. Или, подперев подбородок сжатыми кулаками, затихает на несколько минут, раскачиваясь из стороны в сторону и не отрывая глаз от вереницы цифр в своей тетради, а потом, стряхнув упрямую прядь волос со лба, вдруг выпаливает ответ задачи в то время, как остальные едва успевают разобраться с ее условием. Решал он молниеносно и своеобразно. И учителям приходилось выбирать потяжелее пищу для его ума.
Этот стройный и необыкновенно подвижный юноша был душой класса. Он заразительно смеялся, откидывая голову назад. Увлекался шахматами. Любил спорт и литературу. Был чуточку мечтатель и романтик.
Быть бы сейчас Николаю математиком, талантливым конструктором или изобретателем (так много обещали его способности), если бы не война. И остались лишь вот эти треугольники, которые аккуратно приходили из Ростова, Новороссийска, Тамани, Керчи, Алушты, Ялты, Балаклавы, Севастополя, Одесщины.
Читаешь их и не перестаешь удивляться: и откуда это такая выдержка, сила воли, житейская мудрость у только вступавшего в жизнь юноши? Находясь в самом пекле войны, он не переставал интересоваться: «Как дела в школе?», «Здоровы ли?». Он советовал, шутил, подбадривал. А о себе — «все хорошо», ни единой жалобы. Ни строчки о пережитом. Ни страха. Ни сомнений.
«Очень больно становится на сердце при воспоминании о твоем отце, — писал он сыну своего брата Филиппа, погибшего на фронте. — Но его имя будет бессмертно. Ибо отдал он свою жизнь за наше счастье, за любимую Родину… Скоро еду опять в часть. Снова буду бить фрицев. Я отомщу за павшего смертью храбрых твоего отца».
А когда узнал, что дома нет никаких вестей с фронта от старшего брата Александра, Николай утешал всех как мог. Особенно его волновала судьба племянников.
«Я вам преподнесу сюрпризы, — обещал он малышам. — Вовке — пистолет и пушку, Эдику — велосипед и танк, Марику — костюм и самолет, Киму — 2 килограмма сала и 5 килограммов колбасы… Мужайтесь на страх фашистам! Слушайтесь дедушку, бабушку. Учитесь писать, читать. Любите свою Родину».
А их матери писал:
«Мне только одно хочется, чтобы и Вовик и Эдик знали — если я буду жив, то у них будет папа такой же, как был… Сейчас я на фронте, все время в боях…»
Но разве Николай не знал, что за ним по пятам ходит смерть? Знал. И уже не раз бесстрашно смотрел в ее пустые глазницы. Но никому об этом не писал и не рассказывал.
Когда в Акбулак дошла весть о том, что наш бывший ученик — замечательный разведчик, откровенно говоря, этому никто не удивился. В сущности Николай уже до фронта был именно таким, жадным до впечатлений разведчиком и следопытом. И те, кому довелось с ним шагать по дорогам войны, донесли до нас немало рассказов о мужестве, не знающем преград, о боевой дерзости, впитавшей большую военную мудрость, о блестящем таланте молодого офицера.
* * *
Опасное это дело — ходить в ночные поиски за «языком». От разведчика требуется особая выдержка, сноровка, смелость, умение. Всеми этими качествами Николай обладал. И не случайно каждый раз, когда требовалось добыть «языка» или срочно получить сведения о противнике, выбор командования останавливался на Николае. В таких случаях о нем говорили: «На Терещенко можно положиться вполне — не подведет».
Так было и на этот раз. Командир бригады, вызвав лейтенанта Терещенко, приказал:
— Надо к утру доставить контрольного пленного. Понимаете — н-а-д-о!
Лицо Николая посуровело. Он напряженно размышлял. Потом подтянулся и, глядя в глаза командиру, четко повторил приказ:
— Приказано доставить к утру контрольного пленного!
