— То есть как это — Зоммерфельд? — сказал Ястребов. — Разве он немец?
— Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый… Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова.
— Так… так…
Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую — открытый жестяной пенал с карандашами.
Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.
— А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец… Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?
— Да, товарищ генерал, — сказал Воронцов, — он в этом признался.
— Странно!
— Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики.
— Какие?
Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию. Вот она. — Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким, острым почерком. — Как видите, документ написан собственноручно. В конце — личная подпись. Видимо, это копия той автобиографии, которую он переслал своему начальству.
Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и так же внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.
— Удивительное дело! — сказал он, слегка пожимая плечами. — И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?
— А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят, — усмехаясь, ответил Воронцов.
— И потом… есть еще одна странность, — сказал Ястребов: — почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно. Устроили бы ему побег из концлагеря или еще что-нибудь в этом роде.
— Ничего тут странного нет, — возразил Воронцов. — Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда они и решили использовать Зоммерфельда… Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки… А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками…
— И что же, сумел он эту связь установить? — спросил Ястребов.
— Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.
— А гибель пятерых — это на его совести?
— И на его, и на чьей-то еще… Впрочем, пока он свою агентуру не выдает… Отмалчивается. Но это глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить… Все расскажет. Я в этом уверен.
— Вы правы. Улики неопровержимые. — Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. — А что он сообщил об укрепрайоне?
— Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведотдела присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.
— Хорошо, — согласился Ястребов. — Когда они должны к вам явиться?
— Минут так через сорок.
Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул:
— Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!
За дверью послышались голоса: «Начальника штаба к генералу!», «Подполковника Стремянного к генералу!» Почти тотчас же хлопнула наружная дверь, и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке, с планшетом через плечо.
— Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы…
— Да тут одно важное дело, — сказал Ястребов. — Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе… как его… — он посмотрел на Воронцова, — ну, не Соколова, а этого…
— Зоммерфельда, — подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: — Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова… Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно… По дороге…
— А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? — спросил Стремянной.
— Пусть едет начальник боепитания… Ничего, ничего, справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.
— Слушаю! Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков…
— Тем более надо быть самому. А вызывать его назад не стоит.
— Слушаю! — повторил Стремянной.
Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.
— Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную… — повторил он, останавливаясь перед Стремянным. — Я убежден, что Зоммерфельд знает многое… И это нам будет весьма, весьма полезно… Между прочим… — обратился он к Воронцову, — мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?
— Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, — сказал Воронцов. — При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает, что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были очень обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то и кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и не смог уехать… Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.
— Картины? — удивленно переспросил Ястребов.
— Да, картины, — повторил Воронцов.
— Многое начинает проясняться!.. — сказал Ястребов. — Ну, а показывали вы ему нашу находку?
Воронцов засмеялся.
— Да, мы долго возились с этой игрушкой. Крутили раковины туда и назад! Я теперь с закрытыми глазами сундук открою. А вы не обратили внимание на то, какое у него толстое дно?.. Мне думается, Зоммерфельд что-то еще от нас прячет.
В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь.
Командиры прислушались.
— Наверное, проверяют оружие, — решил Стремянной и обратился к Воронцову: — Что же дальше?
— А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера — агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.
— А кто скрывается под этим номером?
— Неизвестно.
— Странно… Почему он знает только номер, а не человека?
— Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, что он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились окончательно. Мейер говорил о Т-А-87 как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также, мужчина это или женщина.
— Ну хорошо, — сказал Стремянной, — а какое значение эти показания имеют для вас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами.
— В том-то и дело, что не ушел, — возразил Воронцов. — Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад. Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру.
Ястребов задумчиво покачал головой:
— Из этого надо сделать все выводы. Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии — обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов.
— Слушаю! — сказал Стремянной и встал.
Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:
— А знаете, Егор Геннадиевич, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе.
— Почему? У вас есть данные? — живо спросил Стремянной.
— Нет, данных пока нет никаких. Но давайте рассуждать… Т-А-87 похитил картины по поручению Курта Мейера в самый последний момент. Значит, картины вместе с прочим награбленным добром должны были находиться в машине у Мейера. Машину эту мы обнаружили. Не так ли? И действительно, как вы знаете, мы нашли в ней два тяжелых чемодана с ценностями. А картин нет…
— Но ведь и самого Мейера нет, — сказал Стремянной. — Картины дороже того, что он упрятал в свои чемоданы. И, кроме того, гораздо легче… Унести десяток рулонов не представляет большого труда.
Воронцов пожал плечами:
— Возможно. Дело это еще во многом неясно.
