– Спокойной ночи! – ответила та повеселевшим тоном.
Оборонительные рубежи немцев проходили между кладбищем и берегом реки Березины. Все жители этого края города были срочно выселены из своих домов.
Булыгин вместе с бабой Мотей и всеми пожитками переселились в дом к Даше. Та была безумно рада, что и бабушка и дядя Егор будут жить у нее.
– Вот, принимай, доченька, – ни бабушка, ни Егор не предупредили девчонку, а явились к ней неожиданно после обеда. – Ты уж извини, что без приглашения, но нам некуда идти, – старушка по-хозяйски стала раскладывать свои вещи в угол избы.
– Как я рада, как я рада! – не переставала твердить Даша при виде новых жильцов.
– Чему радуешься, глупышка? – по-стариковски ворчала бабушка Мотя. – Тому, что нас выселили с наших домов?
Булыгин успел сделать две ходки, и притащить на спине сначала стол, а потом и кровать из бабушкиного дома. За скамейками уже не успел – наступил комендантский час.
– Но ни чего, – успокоил он женщин. – Доски найдем, что-нибудь похожее сделаем и сами.
Лишившись работы, Егор лишился и приработка: остро встала проблема с продуктами. Те запасы, что они с бабушкой принесли с прежнего места жительства, удивительно быстро закончились. Наступил день, когда на столе стоял лишь чайник с кипяченой водой.
– Дожились казаки – ни хлеба, ни табаки, – сидевшая за столом старушка горестно качала головой. – Надо что-то думать. Так и умереть с голоду можно.
Егор нервно расхаживал по дому. Он прекрасно понимал, что женщины возлагают на него все надежды. Чего можно ждать от древней старухи или молоденькой девчонки? Все его попытки пройти на кладбище и там подработать, закончились сутками ареста в управе, и принудительными работами на рытье окопов, хотя он сам своими глазами видел несколько трупов на подступах к кладбищу. Видно, захоронить не разрешили, но и тащить мертвецов обратно в город то ли не позволили, то ли от отчаяния родные были вынуждены оставить их там. Но и рисковать он больше не намерен. Хорошо, что так закончилось. А если бы оставили на окопах? Или еще хуже – в управе? Нет, туда он больше не ходок! Остается один способ – идти на рынок.
Впереди шел Егор, следом семенила баба Мотя. Он не стал объяснять, зачем берет с собой, но сам уже все решил. Даша осталась дома: бабушка показала ей, какую траву надо собрать, чтобы приготовить хоть что-то похожее на еду. Огороды только-только очистились от снега, и молодые ростки уже потянулись к солнцу. Надо успеть, пока не сорвали другие: и лебеда и крапива вполне сгодятся для варева.
Под рынок приспособили перекресток двух улиц, что полностью сгорели еще в начале войны. Силами городской управы были поставлены несколько длинных прилавков, оборудована коновязь, вот весь базар. Однако он ни когда не пустовал: почти каждый день там толпилась куча народа. Практически никто ни чего не покупал, а все больше выменивали друг у друга. Немецкие оккупационные марки в городе были не в ходу, и их за деньги не считали, свято верили, что это не надолго, и скоро придут родные рубли.
Егор хорошо знал это еще с прошлой жизни: где-то в доме так и сгорели марки, что выдавали ему в качестве зарплаты.
В кармане у него лежали золотые крестик с цепочкой, что заплатила Даша за похороны ее мамы, и перстень, снятый с руки убитого коменданта майора Вернера, что когда-то дарил ему сам, когда устраивался на работу в полицию. Сейчас-то Егор знает цену этому перстеньку, и возлагает на него основные надежды. Он уже решил, что умереть голодной смертью, имея такие драгоценности – это если не глупо, то, по крайней мере, странно для нормального человека. А он всегда считал себя рациональным, продуманным товарищем. Да и главное – для чего он эти безделушки собирал, рисковал собой? Конечно, как раз вот для таких случаев, когда невмоготу, когда безысходность. Вот сегодня этот момент и настал.
Несколько раз Егор прошел вдоль и поперек этот рынок, выискивая то, что ему надо. Но ни картошки, ни муки так и не нашел. Все больше торговали тряпками, какой-то посудой, даже книгами – кому они нужны? А вот муки и картошки – нет. Продавало две или три женщины вареную картошку из чугунков, обвернутых, укутанных тряпками – и все. Да сухари еще попадались кое-где.
Но это не его размах, не его возможности. Он-то надеется выменять как минимум пару мешков муки да картошки столько же. Но стоящих продавцов нет.
– Что ищешь, барин? – около него остановился плюгавенький тощенький человечек неопределенного возраста с бегающими глазками. – Может, смогу помочь, любезный?
Не по размеру зимняя шапка то и дело наползала ему на глаза, и он во время разговора все поправлял и поправлял ее, сдвигая почти на самый затылок. Но она опять возвращалась на прежнее место.
– Ты кто такой? – Егор критически окинул взглядом этого добровольного помощника. – Может, заведующий пищеблоком?
Или продовольственным складом?
– Бери больше, любезный! – глаза его забегали по Егору снизу вверх, но так и нигде не остановились. – Вижу, объемы тебе нужны, угадал?
– А если и угадал, неужто у тебя они есть? – вопросом на вопрос ответил Булыгин. – Картошка нужна и мука, – не стал юлить перед этим барыгой.
Незнакомец тут же взял его под руку, отвел чуть в сторону из толпы, и, заглядывая в лицо, сказал.
– Высоко берешь, любезный, высоко! Но что не сделаешь для хорошего человека!?
Егор и раньше слышал, что некоторые его земляки неплохо пристроились во время войны, и живут теперь припеваючи. Об этом не раз говорил ему покойный дядя Кирюша Прибытков. «Кому война, а кому…… А вот теперь и он сам увидел таких людишек.
Где-то в душе даже шевельнулся червячок зависти к ним.
– А чего такой тощий, если при продуктах состоишь? – не преминул поддеть незнакомца. – Аль глисты замучили?
– Не смейся, любезный, чахотка у меня, – мужичок даже не обиделся. – Не будем про мое здоровье. Давай лучше про тебя.
Он еще плотнее прижался к Егору, успевая одновременно окидывать взглядом весь рынок.
– Только, любезный, о серьезных делах надо и говорить серьезно, – подвел Булыгина к пустому прилавку, моментом уселся на голые доски, уровнялся с ним ростом.
Егор повертел головой, разыскивая бабу Мотю.
– Меня ищешь, соколик? – опираясь на батожок, она стояла рядом.
– Тебя, тебя! Не потеряйся, ты мне нужна будешь.
– Хорошо, милок, куда я денусь?
Рынок гудел, шумел, двигался. Кто-то предлагал еще довоенные спички в обмен на ведро картошки, кто-то выменивал керосин на корочку хлеба. Сквозь толпу шныряли местные полицаи: у них был свой интерес.
Егор с опаской проводил взглядом двоих полицаев, что слишком уж долго и заинтересованно смотрели на него.
– Не бойся, любезный, – успокоил его незнакомец. – У тебя взять нечего, вот они и не будут тебя трогать. Ты лучше скажи, чем рассчитываться будешь?
– А ты не торопи меня, – грубо ответил Егор. – Может, зря только с тобой воду в ступе толку? Где товар? Поглядеть хочу!
– Какой же дурак такое добро на базар попрет в наше-то время, любезный? – ироничная улыбка коснулась тонких губ. – Хочешь, чтобы людишки разорвали на части и тебя и товар?
– Ну и кота в мешке покупать не хочу.
– Эх, Фома неверующий! – незнакомец соскочил с прилавка, снова взял Егора под руку. – Часть принесу, покажу. Но и ты покажи: может, мне зазря бегать-то и не стоит, любезный?
Булыгин засунул руку в карман, показал крестик и перстень, не выпуская их из рук.
– Ты кого обмануть хочешь, любезный? – зашипел незнакомец. – Твоим цацкам грош цена в базарный день!
– Что-о-о? Что ты сказал? – от такой наглости Егор чуть не потерял дар речи. – Да за этот перстенек вагон картошки с мукой взять можно! – схватил мужичка за ворот, приподнял от земли. – Два мешка картошки, и два мешка муки! Только тогда я буду говорить с тобой, любезный!
– Отпусти, дурак! На нас уже люди смотрят! – выскользнув из рук, стал приводить себя в порядок. – Загнул ты лихо, согласен на половину. И то, только ради тебя.
– Спасибо, кормилец! Только я не согласен.
– Ну, смотри, может, какой дурак и даст тебе твою цену, да где он столько товара возьмет в наше-то время? Если умный, поймешь, что на сковородке цацки не пожаришь, и супа с них не сваришь. Так что соглашайся, пока люди к тебе с добром. Упрашивать и два раза говорить не буду. Свой товар я всегда сбуду, с руками оторвут.
Егор замешкался: слишком категорично и правдоподобно говорит плюгавый. А веры ему все равно нет.
– Черт с тобой – тащи сюда. Я отвечаю! – решился Булыгин. – Только два мешка картошки и два муки. На меньшее я не согласен!
– Так не ценятся, любезный! – мужичок тоже нервничал, боясь потерять такого клиента. Егор это заметил, и стал наседать еще настойчивей.
– Твое крайнее слово?
– Полтора муки, полтора картошки, вот мое крайнее слова. Мука ржаная. Извини, пшеничную мучицу не подвезли, вагон в пути застрял, – не преминул съязвить незнакомец.
