Потеря Сайпана подстегнула наше Верховное командование. Теперь оно настоятельно требовало новых истребителей, чья конструкция не имела бы присущих Зеро недостатков.
В сентябре я приступил к испытательным полетам на двух новых истребителях. Истребитель «шиден» («молния» в переводе с японского), получивший у противника кодовое название «Джордж», был предназначен для перехвата и борьбы с истребителями «хеллкэт». Этот истребитель уступал Зеро в дальности полета и был тяжелее, но имел большую скорость и четыре 20-миллиметровых пушки. Броня и улучшенная конструкция позволяли надежнее защитить летчика. Несмотря на свой большой вес, мне он казался очень маневренным, высокая маневренность частично достигалась за счет автоматической системы управления закрылками.
К сожалению, по своим летным качествам эта модель оказалась ненадежной, для управления самолетом требовались опытные пилоты. Многим летчикам, не налетавшим необходимого количества часов за штурвалом истребителя, так и не пришлось принять участия в боях. Они гибли, выполняя тренировочные полеты.
«Райден» («гром» в переводе с японского), который американцы называли «Джек», был предназначен для борьбы с тяжелыми бомбардировщиками, такими как «B-29». Для этих целей он был отлично приспособлен, и многие наши летчики сравнивали этот самолет с великолепным немецким истребителем «Фокке-Вульф FW-190». Четыре 20-миллиметровых пушки обеспечивали истребителю огромную ударную мощь в борьбе с бомбардировщиками, а своей невероятной по тем временам скоростью более 400 миль в час он значительно превосходил Зеро. Даже с четырьмя пушками и броневой защитой «райден» мог опережать Зеро при наборе высоты.
Он был вполне пригоден для борьбы с бомбардировщиками, но управление им, как и управление истребителем «шиден», требовало от летчиков высокого мастерства. Конструктивные особенности делали этот самолет крайне неповоротливым при выполнении фигур высшего пилотажа. В этом плане он не мог сравниться с Зеро. Даже во время тренировочных полетов потери были огромны. Позже, когда истребители «хеллкэт» и «мустанг» стали хозяйничать в небе над Японией, противостоящие им пилоты «райденов» слишком поздно обнаружили неспособность своих машин к маневрированию.
Кроме того, производство этих новых самолетов оказалось на редкость медленным. Вопреки требованиям Верховного командования устаревший Зеро оставался основным нашим истребителем.
Став летчиком-испытателем, я снова получил возможность навестить свою семью. Ранним субботним утром я выехал из Йокосуки, путь мой лежал через Токио, и я решил заехать в дом своего дяди.
За время моего отсутствия положение в городе стало намного хуже. Хотя Токио после произошедшего в 1942 году налета больше не подвергался бомбардировкам, выглядел он серым и безжизненным. Большинство магазинов были закрыты, а витрины пусты. Это говорило о многом. Торговать было нечем, владельцы магазинов теперь работали на военных заводах. Те немногие магазины, что оставались открытыми, разительно отличались от хорошо знакомых мне в прошлом торговых заведений, ломившихся от всевозможных товаров. Теперь же на прилавках почти не было товаров, да и те, что имелись в продаже, являлись суррогатом. Экономическая блокада союзниками Японии заставила моих соотечественников туже затянуть пояса.
По пути мне часто попадались созданные по указанию властей бригады рабочих, занимавшиеся сносом общественных зданий и частных домов. В ожидании предстоящих бомбардировок, которых боялась вся Япония, сотни человек разбирали постройки для создания противопожарных полос в центре города. Выселенные из домов люди стояли группами на улице и с грустными лицами наблюдали, как рабочие бригады расправляются с их жилищами.
Мне доводилось видеть бомбардировки. Эти работы по сносу зданий казались мне пустой тратой сил и жалкой попыткой, от которой будет мало толку, когда на город обрушатся тысячи зажигательных бомб. Тогда деревянные дома и торговые здания Токио вспыхнут, как спички.
Большинство находящихся на улицах людей были в рабочей одежде или одинаковых костюмах, напоминавших покроем военную форму. Ни разу мне на глаза не попались женщины в «воскресной одежде», ярких кимоно, часто встречавшихся до войны, больше не носили. Вместо них женщины облачились в черные широкие брюки или грубые мешковатые штаны, которые носят под кимоно.
На улицах почти на каждом углу стояли длинные очереди, в которых женщины с детьми терпеливо ожидали выдаваемых по карточкам продуктов. Недостаток здоровой пищи бросался в глаза. Лица людей, вынужденных питаться суррогатными продуктами, были серыми и осунувшимися.
Токио наводил на меня страшное уныние, а я не мог быстро выбраться из него. Правда, изменилось не все. Из громкоговорителей на углах улиц неслись бодрые военные марши и ложные сообщения о победах. По всему городу фасады домов были заклеены плакатами, призывавшими людей трудиться с большей отдачей и стойко терпеть лишения, пока Япония не одержит победу.
Мне было не по себе. Мне и в голову не могло прийти, что я увижу такую безысходность на лицах своих соотечественников.
У дверей дома дяди я прождал несколько минут. Кто-то играл на пианино… Это могла быть только Хацуо. Я вслушивался в звуки музыки, которой не слышал уже много месяцев.
Когда я постучал в дверь, музыка стихла. До моего слуха донеслись шаги Хацуо.
Ее улыбка была подобна солнечному лучу.
– Сабуро! Как ты чудесно выглядишь! – воскликнула она. Несколько секунд она смотрела на меня. – Мы все молились о твоем возвращении, – тихо произнесла она. – Наши мольбы были услышаны. Ты снова здесь и стал офицером.
Знакомый мне дом остался таким же. Он по-прежнему был для меня родным домом, а присутствие Хацуо делало мое пребывание в нем еще более желанным.
– Ты такая красивая, – сказал я. – Такой красоты я не видел уже много месяцев. Но почему ты так одета? Ты вся просто сияешь.
На ней было со вкусом подобранное кимоно, отлично сидящее на ее стройной фигуре.
Она засмеялась.
– Сабуро, иногда ты бываешь очень глуп! Сейчас же особый случай. Я специально приберегала это платье, терпеливо ожидая, чтобы надеть его для встречи с новоиспеченным офицером. – Она улыбнулась. – Вот, посмотри-ка на рукава. Должна извиниться за это кимоно, милый кузен. – Рукава были укорочены наполовину. – Правительство издало распоряжение укоротить длинные рукава! – игриво воскликнула она, кружась по комнате с вытянутыми перед собой руками. – Разве ты не знаешь, – нарочито серьезно прошептала она, – что длинные рукава не годятся для чрезвычайных ситуаций?
Я рассмеялся:
– А где же все, Хацуо? Родители дома?
Она покачала головой.
– Я в одиночестве приветствую тебя, Сабуро. Папа вернется только вечером. Он записался добровольцем в отряд местной самообороны и сейчас находится на занятиях, которые проводятся для резервистов. Митио сегодня работает сверхурочно у себя на заводе. – Лицо ее помрачнело. – Мамы тоже нет. Она пытается что-то купить для тебя… на черном рынке. Ей так хочется приготовить для тебя что-нибудь особенное.
Я с тревогой посмотрел на Хацуо. Если мою тетушку поймают, у нее будут крупные неприятности с полицией.
– Зачем она это делает? – воскликнул я. – Разве она не знает, чем ей это грозит?
– Знаю, знаю, Сабуро. Но ей так хотелось сделать для тебя что-нибудь приятное!
Я покачал головой.
– Что ж, будем надеяться, что все обойдется. Мне надо было сказать ей днем, когда я звонил по телефону, что нынче не принято приходить в гости без своей еды. – Я показал ей принесенные с собой припасы и купленные в Йокосуке подарки.
Хацуо смутилась. Обычно в дом не принято приносить в качестве подарков туалетные принадлежности.
– Спасибо, Сабуро, – покраснев, пробормотала она. – Времена сейчас другие, и я… благодарю тебя. – Она быстро переменила тему: – Иди сюда и садись, Сабуро. Расскажи обо всем, что произошло после нашей последней встречи. Что случилось на Иводзиме? По радио не было никаких сообщений, говорили только о тяжелых боях на Сайпане.
Я стал что-то лепетать. Мы получили строжайший приказ не обсуждать произошедшего на Иводзиме. Сведения о поражении наших сил были строго засекречены, и кроме военных никто не знал, что там на самом деле случилось.
Теперь тему беседы пришлось сменить мне, и я стал рассказывать об испытаниях новых перехватчиков.
– Если у нас окажется достаточное количество новых истребителей, мы сможем изменить ход событий, – заявил я. – У этих машин отличная скорость, а четырех пушек вполне хватит, чтобы уничтожить любой самолет.
Я понимал, что говорю неправду. Если происходящее на учебных аэродромах, где курсанты разбивались почти ежедневно, будет продолжаться, у нас останется слишком мало этих драгоценных машин, когда придет время сражаться.
