Все смешалось в саду — свист пуль, разрывы мин, озлобленное жужжание пчел из разбитых ульев, стоны раненых… И что больше всего поразило Батаева — пение птиц. Будто здесь ничего особенного не происходит. Он не замечал, что сам бежит вместе с бойцами, останавливается и стреляет из подобранной на ходу винтовки… Вокруг, как и вначале, многие падают, но не все подымаются. Не думал о том, что и с ним может такое случиться. Лишь на мгновение мелькнула эта мысль в голове. Отмахнулся от нее, пытаясь поймать на мушку укрывшегося за яблоней автоматчика, но рука почему-то не слушается, мушка описывает круги и никак не хочет остановиться на зеленой каске. Подбежал Бахтиаров.
— Товарищ полковой комиссар! Вы ранены…
— Чепуха, просто рука онемела…
— Вы ранены! — кричит Асхат. — Кровь на рукаве, — и потянул Батаева за дерево.
— В самом деле кровь… — Батаев смотрит на потемневший рукав гимнастерки. — Царапина, видно…
— Отведите полкового комиссара на пункт! — крикнул на ходу Варваре Сокол Асхат, но Батаев уговорил Варвару сделать перевязку и, доставая пистолет, — винтовка теперь бесполезна — побежал за комбатом.
Бой медленно отодвигался к южной окраине сада. Уже в просветах между деревьями виднелось изрытое снарядами поле. По нему навстречу наступающим бежали немцы и румыны, двигались танки, вытянув тонкие хоботы, выискивая жертву.
— Пулеметы! Пулеметы вперед! Отсечь пехоту! — собрав последние силы, крикнул Батаев, и команда пробежала по цепи.
Лавируя между деревьями, Василий Иванов вел пулеметные расчеты к опушке. Это последнее, что успел заметить Батаев. От сильного толчка в грудь подкосились ноги, потемнело в глазах. Схватился правой рукой за ближайшее дерево…
Начинало темнеть. Кое-где еще вспыхивали огневые всплески, но прорыв был ликвидирован, положение восстановлено. Выносившие из сада убитых и раненых санитары нашли Батаева под деревом. Над ним склонялись иссеченные осколками, отягченные плодами ветки яблони.
4
В тяжелом молчании стояли у братской могилы бойцы и командиры.
И победа не радовала: слишком дорого за нее заплатили.
А после полуночи командиры подымали свои подразделения и уводили на запорожскую дорогу: генерал Макаров осуществлял свой план вывода войск из-под удара.
«Что же случилось? Неужели так и оставим село фашистам?» — тревожились бойцы истребительного батальона, заметив отход армейских частей. Им трудно было понять, как можно после такой победы отступать.
— Как же это, Евгений Савельевич? Оставляют нас одних?
— Кто сказал, что оставляют? Село будем защищать, — успокаивал их командир. — С нами остаются отдельные части. Но в создавшихся условиях всего надо ожидать… Передайте родным, пусть немедленно уходят в Запорожье. Барышники сбежали. Если возвратятся с немцами, никому из наших пощады не будет.
Нелегко было председателю райисполкома говорить это односельчанам, с которыми он в начале июля давал клятву не пускать врага на родную землю.
Генерал Макаров действительно оставил небольшой заслон в «Садоводе». Но он знал то, чего еще не знали бойцы: к вечеру того дня гитлеровцы захватили Днепропетровск и Никополь.
Обороняющиеся на правобережье войска его армии очутились в полукольце. Надо быстрее выводить уцелевшие части на левый берег.
В очень трудном положении очутился брат Антона Байды Евгений. О специальном задании на случай оккупации известно было только небольшому кругу районных работников: он, как бывший пограничник, должен возглавить партизанское движение. Для этого следовало под любым предлогом эвакуировать жену в тыл. Когда он осторожно намекнул ей об этом, Анна Прокофьевна обиделась.
— Никуда я не уйду от тебя на старости лет. Где будешь ты, там и я. Авось пригожусь. Хоть кашу или кулеш сварю вам…
— Да пойми, Анна, нас ожидают жестокие бои!
— Что ты меня боями пугаешь? И бои я видела…
— Да ты же не знаешь… — Евгений испытующе посмотрел на жену. До сих пор он не говорил ей о будущих планах, а сейчас, видимо, придется. — Мы отступаем с армией только до Днепра, а там уйдем в плавни. Война, может, и через год не кончится…
— И плавнями меня не запугаешь. Знаю их не меньше твоего. Забыл, как ходила к вам тогда, в революцию?
Уже близится рассвет, а спору с женой и конца не видно. Заупрямилась, ничем ее не переубедишь. Попробовал схитрить.
— А почему бы тебе не поехать на Волгу, к Нине? Она, бедняжка, одна с малышами…
Знал Евгений слабость жены. Как она готовилась к встрече с детьми Антона накануне войны! Только и разговоров было: «Вот и внучки приедут, перепелоньки мои…» — «Какие внучки? — сердился муж — Племянники ведь…» — «Пусть и племянники. А годы наши такие, что и внукам пора быть…» Суетилась, готовила подарки, прибирала в квартире.
На этот раз напоминание о детях только слезу вызвало. Уж и не рад, что затеял разговор.
— Не хитри, Евген, — разгадала его Анна. — Нина не маленькая, сама справится. И государство ей поможет. А кто тебе поможет в трудную минуту?
В дверях показался Антон и с порога заговорил хриплым голосом:
— Вот хорошо! Думал, не застану тебя, Аннушка… Забежал проститься, уходим. А как же ты? Поедем с нами, в санчасти будешь помогать, А из Запорожья я тебя к Нине отправлю. Как хорошо будет!
— Вот и я ей то же говорю — никак не вдолбишь, — недовольным тоном заметил Евгений.
— И ты, Антосю, туда же? Хочешь, чтобы я на старости от мужа бегала? И с Ниной меня не равняй, у нее маленькие. А мои дети — все они… Думает, я не знаю, секреты от жены завел…
Братья переглянулись. Антон уже знал, что Евгений выделен для работы в подполье, в тылу врага. Большинство из истребительного батальона после отхода к Днепру должно влиться в армейские части, лишь небольшая группа проверенных людей вместе с Евгением, чтобы замести следы, переходит на левый берег в плавни. Все это было подготовлено, когда стала очевидной неизбежность эвакуации Правобережья. Но как быть с Анной? Никто не ожидал такого упорства с ее стороны.
— Но, Аннушка, подумай, это очень опасно…
— Потому и остаюсь, что опасно. На то она и война. Если все будем прятаться по затишкам…
— Ладно, тебя не переспоришь…
Проводив Антона, они долго еще сидели в темной комнате, готовясь к новой, необычной и трудной жизни.
5
Одновременно с известием о захвате Днепропетровска и Никополя Кузнецов получил приказ немедленно вывести погранвойска в Запорожье на переформирование.
Скрытно отходили пограничники с передовой к неглубокой балке восточнее «Садовода». Только здесь, собравшись вместе, увидели, как поредели их ряды. Особенно сильно пострадал полк Птицына. В батальонах осталось меньше половины людей. Ходят по заставам воины, разыскивают дружков — нет их. А ведь еще недавно делили с ними радости и печали. Больно.
И все же, как ни тяжело, в жизни так переплетаются горе и радость, что не всегда заметишь, где кончается одно и начинается другое. По крайней мере, такое случилось с начальником тридцатой заставы Селиверстовым. Многих бойцов вырвала из рядов заставы последняя атака; тяжело ранен сержант Хромцов, контужен Нурмухаметов. Казалось бы, где найти в сердце место для радости? А вот ничего не может поделать с собой Селиверстов. Даже неловко становится лейтенанту, что не умеет спрятать свою радость от постороннего глаза. Они с Вандой еще не сказали друг другу ни единого слова о своих чувствах, но тот лед отчуждения, которым отгородила себя Ванда от радостей жизни, начал таять…
Многое изменилось и в жизни Лубенченко. Перед отходом на Запорожье он улучил минуту, чтобы проведать жену. Поет ушибленное в бою плечо, саднит на ноге еще не зажившая рана, но что это значит по сравнению с большой радостью, которая наполняет сердце?
— Будь осторожна. Юлия, береги себя и его, — предупреждал он жену.
— Почему «его»? А мне хочется, чтобы «она»… — улыбается Юлия, прижимаясь к широкой груди мужа. Ей не видно его лица, но она угадывает каждое движение бровей, глаз, упрямых губ.
— Нет, нет, и не думай! — категорически возражает Николай, будто его желание является непреложным законом. И в подкрепление добавляет: — Да это уж давно известно, что во время войны рождаются мальчики. Так сказать, естественная целесообразность.
Собственно, не об этом он хотел поговорить с женой, да никак не осмелится, как-нибудь потом. Об этом еще никто не знает; на неоднократные рапорты наконец пришел ответ: удовлетворили его просьбу и вызывают в резерв войск НКВД. Видимо, пошлют, как он просил, за линию фронта… Передав батальон старшему лейтенанту Герасименко, он выехал а Москву.
Новые мысли, новые заботы и у Марины Тимощенко. Она с нескрываемым волнением следит за тем, как укладывают на машину раненого Ваню Хромцова.
