Вскоре о подвигах молодого патриота узнала вся страна. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 июня 1944 года сержанту Тишкуну Ивану Игнатьевичу было присвоено звание Героя Советского Союза.
Радостная весть о высокой награде застала нашего земляка на курсах младших лейтенантов. К этому времени он уже стал коммунистом. После окончания курсов Тишкун несколько месяцев находился на фронте, а потом получил отпуск.
И вот он дома. Анастасия Прокофьевна полагала, что сын все время будет с нею. Но Героя ждали на фермах, в полеводческих бригадах, школах, учреждениях. Вместе с районными работниками Тишкун колесил по селам, выступал на митингах и собраниях. Самый внушительный хлебный обоз колхозники назвали именем Тишкуна.
Пролетели дни отпуска. 5 ноября 1944 года родные и близкие проводили Героя на фронт.
На фронте Тишкун стал командиром самоходной артиллерийской установки. В минуты затишья слал в далекое Оренбуржье письма-треугольнички, пронизанные неукротимой верой в победу, трепетной надеждой на возвращение к мирному труду.
«Примите, дорогая мамочка, фронтовой привет из Венгрии. Поздравляю Вас с днем 8 Марта! Посылаю фото, правда, незавидное. Ладно, сойдет и такое. Храните его до моего приезда. Не волнуйтесь и не плачьте, скоро наступит мир, я приеду домой насовсем. Привет Марусе…»
Никто не подозревал, что это его письмо окажется последним. Герой погиб в боях за Вену, погиб смертью храбрых, прокладывая путь пехоте. Это было 7 апреля 1945 года.
…Боевое знамя части склонилось над свежей могилой. Ослепительно засверкало на солнце золото букв: «За нашу Советскую Родину»! Гвардейцы, не раз смотревшие смерти в глаза, стояли в суровом молчании, отдавая почесть герою-коммунисту, человеку изумительного мужества, несгибаемой стойкости и душевной красоты.
1967 г.
Б. Савинков
В ОСАЖДЕННОМ ТАНКЕ
Герой Советского Союза
Федор Фролович Фомин
Утром 16 ноября 1941 года 1-й отдельный танковый батальон 129-й танковой бригады двигался с боями в направлении небольшого населенного пункта Усть-Тосно. Неподалеку от него боевые машины попали под массированный заградительный огонь немецкой артиллерии и крупнокалиберных минометов. Несколько танков загорелось. Другие маневрировали по заснеженному полю, пытаясь выйти из зоны губительного обстрела. Среди этих машин был и танк лейтенанта Федора Фроловича Фомина. Осколки вражеских снарядов били о броню. Черные столбы мерзлой земли, поднятые взрывами, обрушивались на машину, забили смотровые щели. Дым, проникая в танк, ел глаза.
Вырваться из этого огненного котла можно было, лишь двигаясь вперед, туда, где виднелись ощетинившиеся надолбами, дотами, дзотами и проволочными заграждениями немецкие окопы. Лейтенант крикнул:
— Саша, давай вперед!
— Я ранен, товарищ командир.
— Совсем не можешь?
— Поведу, — ответил механик-водитель, старший сержант Александр Перевалов.
Танк загрохотал по мерзлой земле и скоро вырвался из огненной завесы. По мчавшейся на предельной скорости машине ударило противотанковое орудие, укрытое в засаде. Перевалов развернул танк и раздавил немецкую пушку. Удача окрылила экипаж. Командир орудия Николай Бобров, прильнув к прицелу, ловил огневые точки врага, с ходу бил по ним из пушки.
Танк достиг Усть-Тосно, раздавив по пути группу боевого охранения гитлеровцев. Здесь на минуту остановились в овраге, чтобы оглядеться.
— Как самочувствие, Саша? — спросил лейтенант.
— Держусь пока.
— Давай я тебя перевяжу.
У Перевалова были ранены правая рука и бедро правой ноги. Руку забинтовали. Фомин хотел заняться раной на ноге, но Перевалов запротестовал:
— Не надо. Нога вроде цела. Задело малость кожу.
В это время командир орудия доложил, что к танку движутся немецкие автоматчики. Лейтенант повел машину на врага. Танк смял гитлеровцев. Проехали еще несколько метров вперед и услышали взрыв. Машина потеряла ход и остановилась на виду у немцев.
— Мина, — сказал Перевалов. — Попали в лапы фашистам!
Немцы усилили огонь по неподвижной и незащищенной советской машине. Пули, осколки снарядов и мин дробно стучали по броне, оглушая танкистов. Но машина жила. Командир орудия метко посылал снаряд за снарядом, а пулемет, за которым сидел Фомин, косил атакующих.
До вечера экипаж отбил несколько атак. Когда наступила темнота, Фомин и Бобров вылезли через нижний люк из танка. Они осмотрели снаружи повреждения. Исправить их своими силами было нельзя. Немцы обрушили на смельчаков огонь, Бобров был ранен, в левую руку. Теперь у трех танкистов осталось только четыре здоровых руки.
Прошел час, может быть, два. Стрельба утихла. Танк молчал. Немцы, вероятно, надеялись, что уничтожили его экипаж. Они послали группу автоматчиков, чтобы удостовериться в этом. Фомин, подпустив вражеских солдат поближе, дал длинную очередь из пулемета. Несколько немцев остались лежать на снегу. Остальные отступили.
— Надо спустить из баков горючее. Так машина будет менее уязвимой, — сказал Фомин, полез и открыл сливной кран.
Танк остался без бензина.
Пользуясь затишьем, танкисты попытались связаться по радио со штабом батальона. Но он почему-то не отвечал. Тогда установили связь со штабом бригады. Командир передал:
— Экипаж танка лейтенанта Фомина захваченную позицию удерживает.
Из штаба ответили:
— Выручим, держитесь до подхода наших танков.
Первая ночь в осажденном танке прошла более или менее спокойно. Немцы освещали машину ракетами, изредка вели по ней огонь из минометов.
К утру поземка намела у танка большой сугроб.
— Погодка идет нам на помощь, — не скрывая радости, заметил Перевалов.
В середине дня фашисты выкатили поближе к машине противотанковую пушку. Фомин, сменивший Боброва у орудия, уничтожил ее первым снарядом.
Тогда немцы решили ускорить расправу с непокорным экипажем советского танка. Их артиллерия начала обстрел. Снаряды ложились почти рядом, засыпая машину осколками и землей. Наши воины отбили огнем пушки и пулемета новый налет немецких автоматчиков. Наступила короткая передышка.
К исходу второго дня Перевалову стало хуже. У него начался бред. Когда приходило сознание, он просил пить. Но вода в бачке, хранившемся в машине, замерзла. Фомин попробовал дать раненому несколько глотков спирта, но тот отвел руку с фляжкой в сторону.
Мороз пробирал до костей. Танк изнутри стал покрываться инеем. Фомин и Бобров соскребали со стенок иней в руки, оттаивали его своим теплом и осторожно подносили драгоценные капельки ко рту Перевалова.
На третьи сутки сломалась рация. Прекратилась связь со штабом бригады, куда экипаж посылал короткие боевые донесения.
Кончались боеприпасы. Танкисты отвечали на атаки врага все реже, но били прицельно, экономя снаряды и патроны.
На четвертые сутки иссяк скудный неприкосновенный запас. Танкисты слабели с каждым часом. В перерывах между схватками клонило ко сну. Фомин видел в этом второго, не менее коварного противника. В дни боев с белофиннами на Карельском перешейке ему доводилось видеть, как гибли задремавшие на морозе бойцы.
— Может быть, попытаемся выбраться из танка ночью и пробьемся к своим? — осторожно предложил Бобров.
— Куда нам соваться! — ответил Фомин. — Да и Сашка́ тащить надо. Это верная гибель. Слишком легкая добыча для врага.
К началу пятых суток, мучаясь от голода, холода и жажды, танкисты очень ослабли. И все же они оставались бойцами, боевым экипажем, гордым гарнизоном небольшой стальной советской крепости. Это чувствовали и немцы. Все поле вокруг машины было изрыто воронками от снарядов и мин. А танк продолжал стоять, вести огонь.
На шестой день наши части освободили Усть-Тосно и его окрестности от гитлеровцев.
В осажденной машине Фомин услышал мощный гул своих танков.
— Наши, черт побери! Ей богу, наши! — со слезами радости на глазах кричал он.
Осторожно высунувшись из башни, лейтенант увидел мчавшиеся боевые машины, бегущих пехотинцев с автоматами. Несколько танков проскочило мимо. Вслед за ними к машине Фомина подъехала ремонтная летучка, из кабины которой выскочил командир танкового батальона.
— Живы все, братцы? — спросил он у Фомина.
— Живы, но есть раненые: Перевалов и Бобров.
— Крепко поработали! Молодцы!
За пять суток экипаж танка Фомина уничтожил около двухсот гитлеровских солдат и офицеров и две противотанковые пушки.
В феврале 1942 года жители села Петровки Курманаевского района узнали из газет о подвиге своего земляка Федора Фроловича Фомина. Президиум Верховного Совета СССР присвоил ему звание Героя Советского Союза.
