— А-а… — лицо коменданта, осунувшееся, с красными невыспавшимися глазами, дёрнулось в невольной гримасе. — Боишься, значит.
Залимхан повел плечом, опустил голову.
— Ну… зачем так говоришь, Иван Алексеевич?! Просто мера предосторожности. Слышал, наверное, в Аргуне… Всю семью нашего коллеги вырезали… Я знал Алихана…
— Читал, — кивнул комендант. — Вон, сводка лежит… А ты как думал, Залимхан? Война идет, не что-нибудь. А на войне, между прочим, погибают!
Чеченец молчал, уткнув взгляд в пол, сидел перед столом коменданта нахохлившийся, с сурово сдвинутыми чёрными бровями, чужой. Нужного разговора как-то не получалось, а ведь делали они одно дело — наводили порядок в городе, втором по величине и значимости населенном пункте Чечни, оба — но каждый по-своему! — желали этого порядка, спокойствия в домах и на улицах, а прежде всего — в душах людей.
— Я понимаю, Иван Алексеевич, — глухо отвечал Залимхан.
Он по-прежнему не поднимал головы, и коменданта это стало раздражать. Чего он башку угнул, этот местный сыщик, почему от прямых вопросов весь словно съёживается?! А ещё офицер, в милиции не первый день. Чувствовал подполковник, по поведению сидящего перед ним человека видел, что тот неискренен, явно ведёт с ним некую игру, что-то не договаривает, хотя адреса людей, у которых есть оружие и боеприпасы, называет.
— Ваха Бероев — это что за человек? — комендант, опустив усатое лицо к бумажке с фамилиями, ткнул острым карандашом в заинтересовавшее его имя.
Залимхан вздохнул.
— Родственник мой. Правда, дальний. Но он — опасный человек, Иван Алексеевич, с Рамзаном дружбу водит. А Рамзан, сами знаете, полевой командир.
— Знаю.
— Ну вот. Не могу я к Вахе сам в дом войти, Иван Алексеевич, поймите меня правильно. Рамзан не простит. А у меня четверо детей.
— Ваха сейчас здесь, в городе?
— Нет. Где-то с Рамзаном. А оружие в его доме есть! Я работаю, Иван Алексеевич. Люди помогают. Не все против вас, федералов, настроены. И что будет важное — всегда доложу. Банда Рамзана где-то недалеко… Такая у меня информация.
— Ладно. — Комендант — высокий, тощий, с чисто выбритым лицом — поднялся. — Я дам команду, адреса проверят.
Помолчал, потянулся к пачке сигарет, закурил, предложил сигарету и Залимхану, но тот отказался.
— Ты всё же определяйся, — сказал комендант сурово. — Твои шатания ни к чему хорошему не приведут. Или ты России друг, или… Понимаешь, о чем я говорю?
Чеченец молчал.
— Ты, Залимхан, со мной не финти, — продолжал подполковник. — Я вас, чеченов, насквозь вижу. Вся эта возня с независимостью — блажь дудаевская и больше ничего. Москва Кавказ никогда не отдаст. И цари русские не дураки были, и мы не пальцем деланы. Тоже мне — сепаратисты! Ха! Столетия, можно сказать, за Кавказ бились, сколько крови тут пролито, солдатских жизней положено, не говоря уже про деньги, а теперь… А теперь — Ичкерию им подавай, свободу!
— Я всё понимаю, Иван Алексеевич, — тихо проговорил Залимхан. — И поведение Джохара не одобряю. У Дудаева крыша поехала, не иначе. Плохо всё это для него кончится.
— Кончится тем, что подерёмся да и помиримся потом. — Комендант, походив по комнате, малость размявшись, снова сел за стол, придавил в пепельнице дымящийся ещё окурок. — А про Дудаева и говорить не хочу — не простят ему, конечно… И я лично в драке этой с вами смысла не вижу. Ничего не изменится, только обида друг на друга останется. А жить-то нам и дальше вместе придется, на одной земле, в одной стране.
— Не мы, чеченцы, войну начинали, Иван Алексеевич!
— Да, не мы с тобой лично, — со вздохом согласился комендант. — Но чубы-то наши трещат, не у панов!
— Вот! И я о том же! — Залимхан вскинул на коменданта повеселевшие глаза — наконец-то его стали понимать! — Потому и прошу, Иван Алексеевич: пусть ваши ребята пошерстят эти адреса. Оружие там есть, это надёжная информация, верная. А мы ещё со своей агентурой поработаем, польза будет.
Комендант покивал, задумчиво глядя в окно — серый день там тлел, не торопясь, падали пожухлые листья с тополя, несильный ветер шевелил его ветви, где-то поблизости тявкала собачонка.
— Значит, Рамзан, говоришь, где-то здесь, недалеко?
— Да. Он между Аргуном и Гудермесом, далеко не уходит. Мои люди так мне докладывали, Иван Алексеевич.
— Ладно, иди, Залимхан. Мы поработаем. Я опергруппу пошлю по этим адресам. Вот, капитан Смирнов этим и займется.
С этими словами комендант сунул список в небольшой сейф, стоящий сбоку от стола, на тумбочке, и повернул ключ.
* * *
К добротному, из красного кирпича дому Вахи Бероева опергруппа капитана Смирнова подъехала на собственном транспорте — задрипанном, латанном-перелатанном «УАЗе». Машину эту передавали с рук на руки меняющие друг друга оперативники разных областей России, Смирнов со своей группой — шестые по счету. Водитель на колымагу не полагался, и потому на «УАЗе» рулили все, кто умел. И, соответственно, ремонтировали. Передние колёса были от какого-то трактора, что ли, задние, лысые, может, от «форда», движок, правда, стоял «родной», зато баранка, рулевое колесо, — от «Волги» двадцать первой модели, белое и с никелированным кольцом звукового сигнала, что предавало салону, обшитому старыми суконными одеялами, вполне достойный вид. Эта «антилопа» и возила оперативников довольно исправно, Лёша Рыжков, лейтенант, изъявивший желание рулить, повозился с машиной, кое-что подкрутил в системе зажигания и карбюраторе, сменил масло в двигателе и коробке передач, и «УАЗ» задышал увереннее и бегать стал резвее. Теперь они впятером, с Линдой на заднем сидении, и раскатывали по Гудермесу, не выпуская из рук автоматов и по-хозяйски поглядывая в мутные окошки, на проплывающие мимо улицы, разномастные дома, автобусные остановки, магазины и ларьки…
Дом Бероева нашли без особого труда — в руках у капитана Смирнова была карта Гудермеса, и он лишь командовал Рыжкову:
— Направо… Теперь сверни в переулок, да, здесь. Приехали. Лёша, ты — в машине, остальные — за мной. Олег, тебе с Линдой — простор действий. Вперёд!
Олег кивнул, сразу за железными мощными воротами отпустил Линду с поводка, велел ей: «Ищи!»
Дом — просторный, из нескольких недурно обставленных комнат в коврах, с современной мебелью, с многочисленными домочадцами — но только женщины и дети.
— Хозяин, Ваха, где? — для проформы спросил Смирнов у сурово поджавшей губы старухи, но та лишь приоткрыла рот:
— Нету.
— Так, мать, детей уведи. И самим вам тут делать нечего. Обыск будем делать.
— Какой обыск? Чего искать будешь? Где прокурор?!
— Прокурор на месте сидит, не волнуйся, он всё знает. А искать будем оружие.
— Какое оружие?! Откуда оно у нас!? — заверещала старуха, но Смирнов вежливо выпроводил её вслед за остальными.
Женщины и дети, испуганно поглядывая на чёрную собаку, молчаливо тыкающую нос во все углы и щели, попятились вон из комнаты, а опергруппа занялась своим делом.
Внешний, поверхностный осмотр ничего не дал — ни в шкафах, ни в ящиках «стенки», ни в подвале, под полом, обещанного Залимханом оружия не оказалось, и капитан, чертыхнувшись в его адрес, поскучнел и собрался было давать команду «Отбой!» Но Линда, в очередной раз побегав по комнатам, села вдруг у дивана в спальне и выразительно смотрела на быстро подошедшего к ней хозяина: «Здесь!»
Олег с Шевцовым подняли сидение — под ним ничего интересного: какое-то старое тряпьё, картонная коробка, из-под женских сапог, свёрнутая тонкая веревка, детская игрушка, фонарь без батареек…
— Что-то твоя псина не того… — сказал разочарованно Шевцов. — Пусто.
Но Линда не уходила, сидела на месте. Глаза собаки прямо настаивали, требовали: «Здесь! Ищите!»
Диван перевернули, поставили набок. Под днищем, на специальных скобах, завёрнутый в женский старый халат покоился автомат, «Калашников». Без патронов.
— Хозяйка, сюда иди! — зычно позвал Смирнов, и старуха тотчас явилась, замахала руками:
— Ничего не знаю! Никакого оружия у нас в доме не было. Это вы сами его туда положили!
— Как сами?! А халат мы где взяли?
— Не знаю. Он тут висел, это Лейлы халат! Или Розы.
Позвали и Лейлу, невестку старухи, и Розу, дочь, те тоже мотали головой — не знаем, мол, откуда взялся под диваном автомат, не видели ничего…
Заново, с ещё большей тщательностью, обыскали дом и сараи во дворе, гараж с довольно свежей «Нивой», но ничего больше не нашли.
Подписывать акт об изъятии автомата женщины отказались.
Впрочем, Смирнов особо и не настаивал. Ясно было, что «калаш» принес домой Ваха. Уехали с добычей.
Линда стала в этот день героем. Все четверо оперов по-новому смотрели теперь на четвероногого сыщика, поочередно поглаживали её, а сам Смирнов — уже дома, в общежитии — открыл банку тушёнки и вывалил её в собачью миску со словами:»Ешь, Линда, заслужила.»
