— А приставать станет?
— Гранатой в лоб, — посоветовал Сосновский.
— Это верно, — вздохнул Кочетов. — Один хороший совет лучше трех плохих.
— Разговорчики! Слушаем вас, Петр Петрович.
— Значит, вот Михалево. Оно вот так вытянуто, вдоль дороги, с севера на юг. Южная сторона, она чистая, сильно лесная, там до следующего немца верст с пятьдесят будет. С севера опаснее — шоссе, здесь все время движение, да и райцентр не так уж далеко, там гарнизон солидный. Эсэс в основном. И гестапо там же.
— Мне Михалево интересно, — вставил Сосновский.
— Тут так. Катька, дай листочек. — Раскрыл школьную тетрадку в линейку. — Тут так, нарисую. Главная улица. Раньше она Красноармейской звалась, теперь без названия, не успел немец придумать. И не успеет… Вот здесь — здание милиции, бывшее. Теперь тут полевая жандармерия, что ли. В первом этаже у них вроде штаб, канцелярия всякая, во втором — казарма. Товарищ ваш и другие содержатся в подвале.
— Еще подробнее.
— Сейчас, сейчас. Катька, Бородина кликни. — И объяснил: — Милиционер, это здание хорошо знает.
Бородин будто за дверью ждал. Он, кстати, так и был одет в синюю милицейскую шинель. Зябкую, вообще-то, в такую пору. Доложил толково и немногословно:
— Главный вход. Сразу за дверью — лестница на второй этаж, два пролета. Налево от входа — коридор, тупик. В торцевой стене — дверь в подвальное помещение. Дверь обитая, там у нас архив содержался. Замок был простой — навесной. Думаю, такой же и остался.
— Ты посиди пока, Бородин, — сказал Морозов. — Вон у печки покури. Может, еще чего вспомнишь полезное.
— Сколько их там? — спросил Сосновский, уже смутно предчувствуя решение.
— Около взвода.
— Как охраняется здание?
— Катька! Загляделась? К тебе вопрос.
Катя встала, как школьник на уроке (да она и была школьницей):
— Часовой стоит вот тут. На крыльце — пулемет на трех ножках и два солдата.
— Станкач, значит, — проговорил Морозов.
— Да, — припомнил Бородин, — в подвале окон нет, отдушины. Решетками забраны.
— И на окнах решетки, — добавила Катя. — Сетчатые такие.
— Противогранатные сетки, — кивнул Кочетов. — Но это ничего, это им не поможет. Я в последнем поиске свой метод применил…
Сосновский молча взглянул на него, кивнул.
— Двумя гранатами работаю. Одну, первую, с задержкой бросаю. Чтоб взорвалась при ударе в сетку. И следом за ней, в дырку, вторая летит. Но расчет точный должен быть. Чтоб в руке не рванула.
— Дальше пойдем? — спросил Морозов. Он будто заседание правления вел. Как посевную обеспечить. — Напротив школа, здесь полицаи расположились. Двенадцать человек.
— Как вооружены?
— Нашими винтовками.
— У них еще повязки на рукавах, — добавила Катя.
— Это им сильно поможет, — усмехнулся Кочетов и опять подмигнул Кате.
— У них тоже пулемет у двери, — сказала она. — На сошках, дырчатый такой.
— Ручник, — уточнил Кочетов. — «МГ».
А Сосновский все яснее видел предстоящую операцию.
— Техника какая у них, транспорт?
— Грузовик, два мотоцикла с пулеметами. Вот за этим углом стоят.
— Связь?
— Телефонная линия. Проверяют каждый день. Мы ее пару раз резали. После второго раза они облаву и сделали.
— Петр Петрович, что посоветуете? Как нам туда проникнуть?
— Группа большая?
— Семь человек пойдут.
— Тогда просто. Им дед Петро, почитай, каждый день дрова возит. На двух санях. Воз — немцам, воз — полицаям.
— Откуда возит?
— С южного края. Там лесок сосновый. На въезде — пост, конечно, два солдата. Ну и с северной стороны пост.
Сосновский прищурился, размял папиросу, закурил.
— Сколько у вас бойцов, товарищ Морозов?
— Двадцать восемь в строю.
— Как вооружены?
— Так… Значит, так. — Морозов стал перечислять, загибая пальцы. Будто припоминал — где у него в хозяйстве чем засеяно и по сколько гектаров. — Так… Три автомата. С вашим подарком, стало быть, семь. «Максим». «Дегтярь», что мы с самолета сняли. Остальное — винтовки. Гранат десятка три.
— Еще вопрос. Этот лесоруб… дед Петро, он наш человек?
— Обязательно. Он не только дед, но и мой батя.
«Во как, — опять подумалось Сосновскому. —
Никогда немцу победы над нами не видать».
— Как с ним связаться?
— Да вот Колька сгоняет.
— Хорошо. Кочетов, пойдешь с Петровичем.
— Есть, командир. Только лучше с Катей.
Сосновский хмуро взглянул на него, Кочетов пожал плечами.
— Может, и с Катей, — задумчиво проговорил Сосновский. — Дубиняк, вечером пойдешь с Петровичем к нашим, записку Симе передашь.
— Вы бы отдохнули чуток, — сказал Морозов, когда они остались одни.
— Передохну. Попозже. — Сосновский подсел к печке, поворошил кочергой алые угли, прикурил.
— Значит, задача у нас с вами — освободить нашего товарища, доставить его к месту, где он спрятал документы, и вместе с ними переправить за линию фронта.
Морозов кашлянул в кулак.
— Громоздко получается.
— Вот и я о том же. И по времени не укладываемся. — Сосновский вернулся к столу. — Покажите-ка мне, где вы его обнаружили. В общем, место и обстоятельства. С деталями.
— Это можно. Самолет упал вот в этой точке…
— Километров десять отсюда, — прикинул Сосновский.
— Это по прямой. Значит, упал, перевернулся. Он ведь на прудик садился, там раньше плотина была, самолет на сваю наткнулся. А немец подальше упал, он еще метров семьсот пролетел. Грохнулся и тоже сгорел. Мы туда не ходили, немец туда раньше нашего поспел. А мы к своему поспешили. Выручать, значит. Ну, он нас и встретил! — Морозов посмеялся в кулак. — Сначала очередь из пулемета дал. Хорошо — не прицельно. Он ведь далеко не ушел, ногу повредил. В лесу окопался. Мы ему: «Свои! Свои, браток!» А он в ответ: «Не подходить! Стоять!» А потом опомнился и стал нам экзамен устраивать — свои или не свои.
— Какой еще экзамен? — удивился Сосновский.
— Ну… Вопросы нам задавал. Вроде: «А как Калинина зовут?»
— Вот так, да?
— Ну! Проверял, значит.
«Не проверял, — подумал Сосновский. — Он время тянул».
— Где вы его нашли?
— Вот тут. От самолета метров пятьсот в лес. Место приметное, он под дубом окопался.
— Под каким еще дубом? — с деланным безразличием спросил Сосновский.
— Приметный дуб, в сто лет. С двумя верхушками. Может, взобраться на него хотел, осмотреться. Да куда — с больной-то ногой. Но бабка Лида ногу ему за раз починила, вправила. Ну он и подался в город. Я ему говорю: «Нельзя, сынок, ты молодой, тебя немец сразу сцапает». «А я хромать буду, — говорит. — Будто у меня туберкулез или ревматизм. Немцы болезней боятся». Переоделся в ватник и пошел. Колька его провожал.
Сосновский написал записку Симе и прилег отдохнуть.
В записке он поручал одному из своих оперов побывать на месте падения «По-2» и произвести там розыск. А группе, проверив машину, перемещаться в лагерь.
Перед выходом Сосновский проинструктировал Кочетова, посмотрел вслед, как он шел рядом с Катей, положив руку ей на плечо, и как она эту руку старательно сбрасывала, и направился в сторону Михалево. В овражке, что подсказала ему Катя, залег и долго, до темноты, наблюдал за поселком.
Вернувшись в лагерь, уточнил с командиром отряда план операции.
— Значит, Петр Петрович, наступаешь на Михалево с севера. По моей белой ракете обрубаете связь и — в атаку. Автоматчиков в цепи вразбежку поставь. Пулеметы — на флангах. И — напористо, азартно.
— Отвлекать на себя будем, так? — вздохнул Морозов.
— Одно дело делаем, Петр Петрович.
— Оно так.
— По красной ракете — уводи бойцов в лес. Все ясно?
— Ясненько. Отдыхай, командир.
Группа Сосновского сосредоточилась в лесочке южнее поселка. Здесь, на вырубке, мирно пофыркивали две лошадки, запряженные в сани.
Дед Петро посматривал на бойцов, покуривал махорку. Бойцы напиливали и рубили дрова.
— Много-то не ложьте, — посоветовал дед. — А то лошадки не свезут.
— Мы поможем, — пообещал Дубиняк, неохотно отрываясь от приятной работы.
Вскоре на дорогу выбрались из леса двое саней. Рядом с передними шел старик в драной шубейке, дымил самокруткой, подергивал вожжи, покрикивал на лошадь. Вторая лошадь, покачивая головой в такт шагам, послушно топала сзади.
За санями шагали бойцы в маскхалатах. Сбоку выбрасывал журавлиные ноги немецкий офицер в шинели с жалким меховым воротничком и с березовой веточкой, которой он похлопывал себя по сапогу.
— Однако пост сейчас завиднеется, — предупредил старик.
Бойцы улеглись в сани, прикрыли оружие. Со стороны посмотреть — на возах то ли дрова березовые, то ли сосновые полешки, снежком припорошенные.
Немецкий офицер, словно его все это не касалось, все так же невозмутимо вышагивал длинными ногами и помахивал веточкой.
