Как только в распахнутую рампу самолета стали входить солдаты, Шурик кинулся за ними, оскользнулся почти гладкой подошвой ботинка на ребристой поверхности откинутой рампы, чертыхнулся, поднял глаза и обомлел. Вся полость самолета от низа до потолка была заполнена продолговатыми дощатыми ящиками с цинковыми гробами внутри, «грузом-200».
– Так это ж «Черный тюльпан»! – тихонько ахнув, Шурик вылетел на бетонку и побежал к командиру борта.
– Товарищ майор! Как же... Что же... С погибшими, что ли?!
– А какого тебе... Может, еще стюардессу пригласить? – схватился за дернувшуюся небритую щеку майор. – Цаца какая, мать твою!
Марш в самолет! А не нравится... в гарнизон, не хрена по отпускам шляться!
Шурик, понурившись, козырнул и поднялся в самолет, стараясь не глядеть по сторонам, спотыкаясь о какие-то крюки и кронштейны, приваренные к полу, сквозь которые были протянуты канаты, задевая плечами гробы, прошел вглубь.
Почти у самой кабины летчиков в транспортных самолетах есть небольшой тамбур, в котором и разместились солдаты из похоронной команды. При тусклом свете лампы Шурик вгляделся в хмурые, неприветливые лица спутников, сидящих на замасленных одеялах и старых шинелях, брошенных прямо на пол. Сердце сжалось от тоски. Живые и мертвые! Какая радость в такой компании даже и домой в отпуск лететь! Солдаты молча отодвинулись от борта самолета, уступая место новичку у небольшого иллюминатора, хотя, что там можно увидеть в ночном небе Афганистана? Есть только небо в звездах. Струна давно уже тенькнула, порвавшись и царапая душу. Какой уж тут комфорт, какой там космос! Тем более вот он, перед глазами вариант очень даже возможного будущего Шурика. Этим мальчишкам в цинках уже никогда не вступить в двадцать первый век. Им, его ровесникам, не исполнится сорок один год. Они навсегда остались в своем восемнадцати-двадцатилетнем возрасте.
– Чо скис? – хрипло спросил сержант в грязном зеленом бушлате с замызганными скрученными лычками на матерчатых погонах. – Домой, что ли, в отпуск? Счастливчик! – вздохнул и неожиданно по-добрососедски подмигнул Шурику. – Не боись, скоро девок пощупаешь, а?! – и расхохотался. – Если долетим.
Шурик вежливо улыбнулся, но ничего не ответил. Звук закрывающейся рампы, рев прогреваемых запущенных двигателей, свободно проникающий внутрь самолета, все равно заглушали все. Прикрыл глаза и...
– Пристегните ремни безопасности, – услужливо подсказало сознание милым голосом стюардессы, настолько явно, что Шурик даже рукой пошарил в поисках замка того самого ремня. Тут же усмехнулся грустно, наткнувшись на бляху солдатского:
– Ага, ремни безопасности! Может, еще спинку кресла откинуть? – и крепко ухватился за натянутый вдоль борта металлический трос.
Сделав небольшую пробежку, самолет, гордо задрав нос в темноту ночного неба, оторвался от пыльной афганской земли и начал набирать высоту. Шурик не удержался от рывка и прилип спиной к чьей-то голове. Необидно его ткнули в бок, и он, обретя равновесие, смущенно кивнул пострадавшему.
Сквозь небольшое оконце в стене тамбура виднелись в неверном свете плафонов штабеля цинковых гробов, перетянутых намертво толстыми тросами. Шурик зябко поежился и мрачно уткнулся в иллюминатор. Это увидели сидящие рядом солдаты. Сержант толкнул Шурика в плечо и, когда тот обернулся, протянул половину граненого стакана разведенного спирта. Грохот заглушал слова, поэтому, проливая жидкость на грудь, Шурик выпил и, принимая кусок хлеба, торопясь закусить, только благодарно промычал невнятно и кивнул сержанту. Спирт обжег пересохшую глотку, деранул желудок, но вскоре теплой волной плеснул в сердце и голову.
«Хорошие пацаны, – подумал Шурик, – бедные! Вот уж страшная служба, не позавидуешь! Видно, только водкой и держатся. А может, насмотрелись уже, привыкли! Конечно, привыкли, вон уже и карты достали», – и на приглашающий жест отрицательно мотнул головой, вновь уткнувшись в иллюминатор, попытался уловить хотя бы тень того сказочного гражданского ощущения полета. Какое там! Иллюзии вдребезги разбились о безмолвные неподвижные гробы. Чудеса на войне бывают. А сказки – нет.
Шурка покосился на гробы. А для них и чуда не хватило. Разве его на всех хватит?
За стеклом иллюминатора непроглядная темень. Самолет, казалось, не летел, а крался, пробираясь над чужой землей с потушенными бортовыми огнями, отстреливая тепловые ракеты, уходил к границам Союза. Вспышки ракет не освещали, а лишь сгущали темень.
Шурик знал, что тепловые ракеты отстреливаются для того, чтобы снаряд, посланный с земли, «стингер», например, влетел не в самолет, а в более высокотемпературный объект, в ракету. Вот и летим, обнаруживая себя только яркими праздничными какими-то, но в то же время и тревожными огненными шарами.
Очередная тепловая ракета, отделившись от самолета, отвлекла на себя первый «стингер», взлетевший с горной вершины, но самолет крепко встряхнуло близким взрывом. Солдаты вцепились в канат и молча смотрели на Шурика, ожидая, что он скажет, так как он был единственным, кто из них мог видеть, что творится снаружи. Вот еще и еще один взрыв. Самолет круто накренился, пытаясь уйти из зоны обстрела. Вот еще взрыв, еще. Вот – совсем рядом. Вместе с очередным разрывом что-то сильно грохнуло внутри грузового отсека. Переглянувшись, все кинулись к оконцу.
Один из тросов лопнул, не выдержав нагрузки. Взвившийся конец его с силой хлестнул по полу, оставив рваную вмятину в дюралюминии, саданул по разлетевшемуся стеклу тамбура. Самолет практически завалился на правое крыло, уходя и унося с собой людей, начал резко снижать высоту и пытался выпрямиться. И в это время самый верхний ящик гроба выскользнул из-под троса, ослабевшего от рывков и перегрузки, переставшего прижимать другой его край. В обрушившемся на уши свисте и визге, рванувшимся сквозь выбитое стекло, гроб, как в страшном сне, беззвучно ударил в противоположный борт. Следом скользнул еще один, за ним другой. Шурик с ужасом увидел, как под тяжелыми ударами обшивка самолета стала расходиться. В отсек ринулся ледяной ветер неба, взметая опилки, куски бумаги и другой мусор. Теперь уже рев стоял неимоверный. Заложило адской болью уши. Прикрыв ресницами глаза от ударов мусора и пыли, сквозь прищуренные веки, Шурик следил, как в черной глотке неба безмолвно исчезали гробы. Один, другой, третий... Со стоном ахнули и, закрутившись, лопнули еще два троса. Гробы поползли к разверзнувшемуся отверстию, напоминавшему формой широко раскрытый, кричащий от бессильного отчаяния рот. Медленно, плавно останки погибших воинов уходили в ночь, переваливаясь через дыру, скользили, съезжали, как потусторонний, ненавоевавшийся десант, освобождая от страшной тяжести свой самолет, как будто желая завершить на земле какое-то дело.
Как самолет сел, Шурик не помнил, потому что от удара по голове чем-то упавшим сверху, от ужаса происходящего, потерял сознание. Очнулся в полной тишине. Дотронувшись до шишки на голове, ощутил под пальцами корку подсохшей крови.
Летчики чудом сумели дотянуть до Шинданда на разваливающейся машине и неслыханно малой высоте. Пока Шурик валялся без сознания, диспетчеры вычислили маршрут «Тюльпана» и ахнули. По всем расчетам, катастрофа произошла над договорным мирным кишлаком. Затрещали доклады в динамиках раций, погоны на плечах ответственных, и с рассветом в этот кишлак выехали грузовые машины в сопровождении звена вертолетов. Задание – отыскать выпавшие восемь гробов.
Кишлак встретил шурави горестными, злыми криками, подтвердившими правильность расчетов и опасений.
В темноте ночи, набрав в своем жутком полете безумную силу и скорость, цинковые гробы ужасными снарядами, пробивая хлипкие глиняные крыши домов, сыпались на безмятежно спавших женщин, детей, стариков. Падая с небес, забирали на небеса!
Исправить случившееся невозможно, но можно хотя бы объяснить. Самый дипломатичный офицер через переводчика сумел изложить ситуацию, очень тонко намекнув на то, что «стингер» мог взлететь и из этого кишлака. Но командование, учитывая потери в кишлаке, следствие проводить не будет. После такого разговора гробы помогали искать и выносить даже семьи погибших.
– Пять, шесть, семь, восемь, девять... – считал гробы офицер. – Стоп! Как девять?!
– Еще раз, – досадливо сплюнул старлей. – Раз, два, три... семь, восемь, девять. Девять! Что за черт?! – махнул рукой. – Ладно, поехали. Дома разберемся. Может, там неправильно посчитали? Не мудрено! От такого не только ошибиться, можно с ума сойти! Погибших еще раз угрохать! – сам себе толковал офицер, трясясь на боковой скамье в кузове «Урала», глядя на изуродованные, помятые, лопнувшие гробы. – Кто же виноват, что духи пытались «Тюльпан» сбить? А только положено, чтобы был виноватый. Так что звезда с погона у кого-то все равно слетит.
И уже на аэродроме старший лейтенант, прежде чем идти докладывать о прибытии, сам поднялся в разодранный самолет, чтобы сверить цифры. Но и тут ему подтвердили, что всего гробов было сорок. Вот тридцать два. Значит, он должен привезти восемь. Пересчитали еще раз:
