4 октября отбиты две ночные атаки противника на переднем крае. За два дня боев потеряли убитыми и ранеными 28 человек. К 12 часам в полку остался всего 21 человек так называемых «активных штыков», то есть два отделения из 91 стрелкового отделения, положенного по штату в полку. Такого я не встречал ни в одной из армий, ни в одной из войн, которые мне приходилось изучать.
Два последующих дня активных действий почти не велось. 9 октября мы были выведены с переднего края для получения пополнения. Через сутки мы снова заняли свои позиции в обороне. 12 числа после 40-минутной артподготовки и бомбоштурмовых ударов авиации в 7 часов 40 минут части дивизии перешли в атаку на самом левом фланге нашего плацдарма. Наступали вместе с соединениями 27-й армии, которая была введена из второго эшелона Воронежского фронта и брошена на расширение Букринского плацдарма с 40-й общевойсковой и 3-й гвардейской танковой армиями. Но противник сосредоточил на этом участке семь пехотных, танковую и мотомеханизированную дивизии, которые стояли насмерть, не допуская расширения этого плацдарма. Первая атака не дала результатов, так как удалось только сблизиться, но не прорвать оборону врага. В 14 часов, после повторного артналета, наши части прорвали несколько траншей и продвинулись от трех до пяти километров и снова были остановлены на рубеже Бучак, Иваньков на заранее подготовленном противником рубеже. Много было потеряно танков и личного состава. Теперешняя дистанция соприкосновения составляла 25–30 метров и позволяла немцам добрасывать свои ручные гранаты прямо в наши траншеи, а наши, из-за коротких рукояток для броска, снова не долетали, как и в боях под Сумами. Командный пункт полка переместился в ночь на 13 октября в овраг в лесном массиве южнее Григоровки полтора километра. Потери за эти два дня боев в полку составили убитыми 19, ранеными 132 и пропал без вести 21 человек (чаще всего оказывались в плену). Призванные до Днепра в армию снова сдавались в плен, теперь уже без окружения и отступления. Каждый день мы делаем попытки продвижения, но все они безуспешные. Я по-прежнему в штабе один из всех шести помощников. Некому даже дежурить по штабу».
Что же касается командира полка, то он вместе с начальником артиллерии нашелся не сразу, но зато в совершенно полном здравии. Вот как об этом свидетельствует А.З. Лебедин-цев: «Во время одной из послевоенных встреч однополчан в Григоровке бывший командир штабного взвода связи Бережной рассказал мне, что когда Кузминов и Бикетов вернулись после двухсуточной отлучки из полка во время наступления немцев на плацдарм, их вызвал командир дивизии полковник Богданов на свой КНП на берегу реки и спросил, где они были? Кузминов сказал, что искали связь с соседом. Тогда комдив нанес ему пощечину, сказав при этом: “А как же с вызовом огня на себя? Искупить кровью!”»[21].
Лейтенант Зайцев до конца своей жизни не забудет, как однажды командир дивизии полковник Богданов вызвал к себе на командный пункт группу наиболее отличившихся офицеров: «Тепло поблагодарив за мужество, проявленное при форсировании, он сказал:
Киевская наступательная операция
— Вы совершили подвиг. Но впереди бои не менее жестокие. Враг будет пытаться сбросить нас в Днепр. Мы не должны допустить этого. Под фашистским сапогом еще стонет древний Киев — столица Украины. Освободить его, очистить от оккупантов — наша с вами святая и почетнейшая задача.
Командир дивизии зачитал представления к награждению орденами на некоторых из присутствовавших офицеров. Я не думал, что совершил что-либо особенное, поэтому для меня были неожиданностью слова комдива:
— Вас, лейтенант Зайцев, представляю к ордену Красного Знамени!
— Служу Советскому Союзу! — ответил я взволнованно.
Недолго длилась встреча. Времени я тогда не засекал, но, наверное, заняла она не более десяти минут. А запомнилась на всю жизнь. Я и теперь не перестаю удивляться, как могли и как умели наши командиры в сложнейшей боевой обстановке выкраивать время для того, чтобы встретиться с отличившимися, вызвать их к себе или найти их в окопе, в блиндаже, на самой передовой линии сражения, побеседовать по-отечески, сказать теплое командирское спасибо. Конечно, сражаясь с врагом, мы не думали о наградах и славе, не ради них проливали кровь и совершали подвиги. Нет. Беспредельная, горячая любовь к Родине и святая, жгучая ненависть к врагу — вот два главных великих чувства, которые поднимали и вели нас в бой. И все-таки кому же не хочется, чтобы старший товарищ, командир или начальник, отметил успех в ратном труде? Душевная благодарность, а тем более награда придают воину сил, вдохновляют, зовут к новым боевым свершениям.
На встрече у командира дивизии присутствовало всего лишь пятнадцать — двадцать солдат, сержантов и офицеров из различных подразделений. Однако это не означало, что, кроме них, никто не заслуживал такого почета. В намять мою врезались слова полковника Богданова:
— Чтобы встретиться со всеми отличившимися и лично поблагодарить их за проявленные отвагу и мужество, я должен был бы пригласить сюда всех без исключения воинов дивизии. Но, к сожалению, сделать так не позволяет обстановка. Я должен был бы назвать здесь всех, кто действовал храбро и умело, кто пролил кровь и не пощадил в бою своей жизни, но для этого потребуется очень много времени.
Затем он попросил нас передать его сердечное спасибо своим сослуживцам»[22].
Командира полка майора Кузминова среди присутствующих не было.
Через два дня после форсирования Днепра, свидетельствует Александр Захарович, поступили устные указания о представлении всех офицеров к орденам, а солдат и сержантов к орденам и медалям. Вот как это происходило: «Оформлением занимались писари и делопроизводители у ПНШ по учету, которые обычно вели списки живых и убитых, совершенно не владея ни военными терминами, ни лексикой, поэтому писали, что на ум взбредет. В саперном батальоне были представлены четыре человека — командир роты и три сапера — к званию Героя Советского Союза. Фантазия писаря дошла только до того, что он сумел, не повторяясь, записать в качестве подвига затыкание пробоин в лодках: у одного — портянками; у другого — бельем; а у третьего — обмундированием, и приписал всем фантастическое количество перевезенного через Днепр личного состава, вооружения, боеприпасов и воинских грузов. Дальше фантазия писарей не пошла, а командирам, подписывавшим эти представления, не было времени уточнять и тем более корректировать или исправлять их, так как некоторые командиры не могли сами написать донесения или расписки, а то и письма близким, поручая это писарям. С мая 1943 года и по февраль 1944 года я нашел в архивах только одну записку из трех строк, написанную собственноручно начальником штаба полка майором Ершовым, и ни слова, написанного всеми командирами нашего полка. Даже нет исправлений их рукой. В минуты затишья на переднем крае Кузминов обычно брал папку с представлениями, читал фамилию, смотрел, на какой орден воин представлялся, держал совет с начальником артиллерии, решал: “Дадим!” — и ставил свою подпись после согласия майора Бикетова. Однажды, когда нас вывели на сутки для получения пополнения, Кузминов оказался в штабе дивизии, а там был получен приказ о том, что на дивизию выделена наградная норма на Героев Советского Союза в количестве 50 человек. Комдив решил в стрелковых полках сделать по десять героев, а остальные 20 отдать саперам, артиллеристам, связистам, противо-танкистам и другим службам. <….>
Принялись делить награды на “военном совете” полка, состоявшем из командира, замполита, начальника штаба и начальника артиллерии. Присутствовал и я во время этого разговора. Сидят командиры и смотрят друг на друга. В это время никто из офицеров штаба еще не был представлен даже к обычным орденам. Молчание затягивалось, и я сказал: “Что тут гадать, представлять надо Ламко, Чирву, Зайцева, командира роты лейтенанта Мехеева М.В. и представленных из батальона: младшего лейтенанта Жуйкова Ф.И., вступившего в командование батальоном адъютанта старшего Николенко В.А.; командира пулеметного расчета старшину Телефанова; пулеметчика Карпенко; командира батареи 76-мм орудий старшего лейтенанта Косенкова и командира орудия старшину Осина” Все сразу согласились, хотя Николенко написал представление сам на себя и у него в нем ничего не соответствовало статуту ГСС. После этого я позвонил в штаб дивизии и просил начальника связи дивизии оформить представление на Героя нашему начальнику направления телефонной связи младшему лейтенанту Оленичу И.И. Он обещал сделать»[23].
Однако все оказалось гораздо сложнее, о чем и свидетельствует бывший помощник начальника штаба полка: «Примерно через неделю я докладывал по телефону обстановку на переднем крае начальнику оперативного отделения штаба дивизии майору Петрову В.И., моему непосредственному “патрону” в вышестоящем штабе. В конце он поздравил меня с орденом Отечественной войны 2-й степени, которым был награжден и он сам, и некоторые наши офицеры, тоже представлявшиеся на Красную Звезду. В этом же приказе вместо Героя получали такой же орден Николенко и Осин. А Жуйков, Зайцев, Карпенко, Косенков и Ламко награждались орденами Красного Знамени. Во всей дивизии вместо разнарядки в 50 человек геройство получили только 16, а все остальные получили ордена Красного Знамени или даже ордена Отечественной войны 2-й степени. А произошло вот что.
