Объяснив ситуацию Кавуну и получив добро, через двадцать минут я стоял уже у штаба.
Николая ни где не было, но, к моему удивлению, он оказался вместе с начальником клуба в подъехавшем автобусе.
Пухлый капитан Володя позвал меня в салон.
— Вот, ребята, сейчас снимусь с партучета в дивизии и домой! Квартира в Питере, возвращаюсь туда навсегда. Как надоела эта жара, скорей к родным дождикам.
Мы понимающе улыбнулись.
Из штаба важно и неторопливо вышли два полковника и в сопровождении командира полка направились к нам.
— Вы кто такие? — поинтересовался строго один из них.
За нас ответил начальник клуба и разъяснил, что мы хотели бы попросить их взять нас на борт вертолета.
— Ну, хорошо! Летите, — снизошел до нас один из холеных проверяющих.
— А где охрана? — удивился строгий полковник.
— Охрана? — озадаченно почесал затылок тучный подполковник, командир нашего полка и, выпучив глаза на прапорщика, старшего машины, заорал:
— Где охрана? Бегом в артдивизион, начштаба сюда! Почему охрана еще не здесь? Где два автоматчика? Быстро!
Начальник клуба утащил нас в глубину автобуса и, давясь от смеха, пояснил, что этот наш командир полка Филатов, веселый мужик. Он, конечно, и не думал давать охрану. У водителя есть автомат, а у прапорщика гранаты валяются в бардачке. Эта казарма артдивизиона ближайшая, потому туда и послал прапорщика.
Вскоре примчался растерянный майор-артиллерист вместе с двумя вооруженными автоматами солдатами. У одного из них лицо было помятое и заспанное.
— Наряд по батарее, наверное, снял, — засмеялся капитан.
— Почему опаздывает охрана офицеров штаба округа? — принялся орать подполковник. — Я же приказал стоять им здесь еще полчаса назад! Разгильдяи! Я с вами разберусь, товарищ майор!
Командир кричал, не позволяя опомниться начальнику штаба артдивизиона, а тот не мог понять, за что его «дрючат».
— Солдаты, быстро в автобус, а вы ко мне в кабинет!
И пожав руки полковникам, командир закрыл за ними дверцу автобуса. Мы тронулись в путь, а командир похлопал по плечу артиллериста и отправил его в полном недоумении обратно в казарму.
Мы оглянулись и увидели всю эту картину: обалделый майор, так и не понявший, за что получил нагоняй, вытирал пот с лысины и пухлого лица.
— Выкрутился «кэп», — прошипел начальник клуба. — У нас по Кабулу с охраной не ездят. Это для вот этих тыловых пыль в глаза пускаем. Они из-за одного своего присутствия здесь себя героями считают.
Наконец поехали. Мы с интересом рассматривали город: узенькие улочки, глиняные дома, немногочисленные дворцы, встречались и роскошные особняки. По пути попался район пятиэтажек нашей советской постройки. Капитан время от времени комментировал поездку как заправский гид.
Проверяющие задумчиво молчали, а солдаты дремали, обхватив автоматы. Солдат спит, а служба идет.
На аэродроме мы подъехали прямо к вертолету, нас внесли в полетный лист — и сразу взлет. Прильнув к иллюминатору, я с любопытством туриста рассматривал афганский пейзаж с высоты полета птицы. Но только поднялись, как, перемахнув через горный хребет и пролетев над частью широкой долины, сели у скопления казарм на вертолетной площадке дивизии.
Нас принял неприятного и надменного вида подполковник, по фамилии Байдаковский.
Он «докопался» до внешнего вида, до мятой формы и все время бубнил и бубнил. Распекал за все подряд. Как объяснил подполковник, он здесь недавно и не допустит распущенности и расхлябанности, будет жестко бороться с анархией боевиков из рейдовых батальонов. Наконец, он от нас отвязался. Пока нас «дрючили» и воспитывали, пока мы сидели в кабинете партучета, стало смеркаться. Дежурный по штабу пояснил, что сегодня никаких попуток в Кабул не будет, может, завтра.
А что же нам делать? Где ночевать? Да и есть ужасно хотелось. Мы потерянно брели обратно в политотдел. И, о чудо! Начальник клуба, наш знакомый капитан, вырулил прямо на встречу.
— Мужики! Я с ног сбился вас искать! Где шарахаетесь? Я тоже завис тут до завтра.
— Володя! Ты ужинал? Мы уже очумели от голода!
— Вы без меня и от бессонницы бы охренели. Пошли в столовую, что-нибудь придумаем.
Он поболтал с кем-то из местных, и недовольная официантка, презрительно глядя на нас, принесла ужин.
— Ребята, сейчас быстро едим, потом идем в клуб на концерт, а затем в общаге найдем, где перекантоваться до утра.
В клубе уже не было свободных мест, но Володя согнал трех молодых солдат, и мы уселись в уголке.
Концерт шел часа полтора. Но больше всего запала в душу песня «Кукушка»:
«Десять, девяносто, сто —
Сколько жить осталось лет считает».
И еще одна песня — более бодрая:
Мы выходим на рассвете,
Над Баграмом дует ветер,
Раздувая наши флаги до небес.
Только пыль встает над нами.
Гордо реет наше знамя,
И родной АКМС на перевес.
* * *
— Товарищи лейтенанты! Вы прибыли в полк не дурака валять, а служить. Чем вы занимались? Что вы делали все это время? Документацию приняли? С людьми познакомились? Боевые листки после боевых действий выпущены? Пьянствуете? — кричал майор Золотарев, замполит полка.
Он продолжал нести какую-то чепуху, этот круглый майор, свежий выпускник Политической академии. На душе закипала злобная ярость, я готов был его придушить от внезапно нахлынувшей ненависти. Люди воюют, занимаются делом, а тут такой бред.
И я и Микола пообещали все упущения устранить, и мы дружно выскочили из душного кабинета.
Вот так встреча с начальством после возвращения из Баграма!
— Вот сволочь! Ты смотри, какой холеный, гладкий. Гад блатной. Тридцать лет, а уже замполит полка, — поддержал я возмущение приятеля.
Майор Золотарев нам обоим жутко не понравился. Скользкий, бегающий взгляд, он был какой-то весь мешковатый, говорил монотонно, противным дремлющим голосом, речь как у новобранца, призванного в армию из сельской глубинки.
Удивительно, но с Миколой они лицом были в чем-то похожи. Как старший и младший братья. Вскоре второй замполит по спецпропаганде продолжил накачку о том, чем надо заняться. Чем? Ленкомнатой, наглядной агитацией…
Секретарь парткома и секретарь комитета комсомола потребовали восстановления партийной и комсомольской документации. Пропагандист — оформить планы работы с личным составом за этот год. Какие могут быть планы, меня же полгода не было тут? А в ответ: «Принимать надо было хозяйство от предшественника».
Да, дела! У Миколы ситуация не лучше. Не было ничего — совершенно никаких документов.
Я перерыл бумажки, убогое наследство Алексеева. Какие-то листочки, обрывки, начатые тетрадки, да и написана в них была сплошная белиберда. Ну и влип. От чего уехал, к тому и приехал.
Нашел пару сержантов, числившихся комсоргами, заставил под диктовку заполнять дневники комсгрупоргов. Бред! Они смотрели на меня круглыми глазами, как на мудака. Я и сам себя ощущал полным идиотом. Люди с боя пришли, а я какую-то ахинею диктую.
Нашелся солдат, умеющий рисовать и с хорошим почерком, опять же под мою диктовку он сделал четыре боевых листка для взводов. На обороте старой стенгазеты выпустили новый номер. Другого ватмана не нашлось.
А в ленкомнате работы!
Неделю писал, писал, писал Диктовал, диктовал. Разгреб весь завал за семь месяцев.
Неустроенность продолжала лежать на душе камнем. Спал в каптерке рядом со старшиной, там поставили вторую койку для меня: мое место было занято еще ни как не уехавшим домой Алексеевым.
Каждую ночь город обстреливали реактивными снарядами. Некоторые из них падали на территорию полка. Стреляли из-за горы, возвышавшейся над нашей частью, с противоположной стороны. Между казармами после второго обстрела, когда осколками ранило троих гражданских служащих и прапорщика, командир полка приказал вырыть щели-укрытия. Снаряд пробил крышу модуля, когда эти ребята сидели за очередной бутылкой водки. Не все даже поняли, что произошло. Это избавило их от болевого шока.
— Видимо, большой караван пришел из Пакистана — реактивные снаряды совсем не экономят, — задумчиво произнес Кавун ночью во время очередного обстрела.
— А, почему, Ваня, наша артиллерия их никак не накроет? — поинтересовался я.
— Попробуй их вычислить! Район большой, а там нет ни одного нашего поста, вот и нет для орудий точной корректировки. С вечера на ослах и барбухайках (машинах) подвезут сто-двести «эРэСов», а затем с доски не прицельно стреляют. Два «духа», провод, батарейка — вот и все. Шума много — толку мало. Не прицельно, не эффективно, но очень громко и на мозги капает. Главное на психику давит, и отчетность наглядная каждый день. Утром все иностранные корреспонденты докладывают на Запад про успехи повстанцев. Еще бы! Еженощные обстрелы столицы!
